Элиза Ожешко - Последняя любовь

• Название: Последняя любовь
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Вече, РИПОЛ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-0155-3

В очередной том серии «Каприз» включены лучшие любовные романы известной польской писательницы Элизы Ожешко (1842–1910) «Последняя любовь» и «В провинции». В них автором талантливо и увлекательно воссоздаются жизненные испытания героев, главным стремлением которых выступает жажда настоящего любовного чувства.

---

— Не нужно ли вам, пани Изабелла, сделать какую-либо покупку, — услужливо спрашивал в ответ Фрычо, — je suis à votre service[34].

— Mais oui! Купите мне в лавке два аршина голубой ленты, pas plus large que ca[35].

И Вевюрский бежал в лавку и покупал два аршина голубой ленты.

Одновременно с Вевюрским на террасу поднялся и доктор К. — мужчина средних лет и благородной наружности. Увидя их, графиня резко, так что на голове у нее задрожал bonnet volage, повернулась в их сторону и пропищала:

— Messieurs, кто из вас знает инженера Стефана Равицкого?

— Я его знаю, — отозвался доктор.

— Mon Dieu, cher docteur[36], я буду вам благодарна, если вы приведете ко мне пана Равицкого; figurez-vous, его высоко ценили в Париже.

— Такой человек, как Равицкий, — усмехнулся доктор, — всегда и везде должен пользоваться уважением. Нам всем было бы приятно видеть его у вас, графиня, но я сомневаюсь, сможет ли он исполнить наше общее желание.

— Mon Dieu! Почему же?

— Равицкий человек дела. Он приехал сюда не для забавы, а чтобы исследовать грунт для прокладки железной дороги. Он влюблен в свою профессию, привык много работать и не умеет бездельничать. В Д. единственные его знакомые — пани Зет и я. Так что не знаю, сможет ли…

— Mais, mon Dieu, — процедила сквозь зубы графиня, — если Равицкий так высоко ценит свою особу, я не настаиваю. Однако si la chose se peut, если бы вы, доктор, привели его сюда, vous m'obligeriez infiniment[37].

Пока графиня разговаривала с доктором, Фрычо делал комплименты молодым женщинам по поводу из туалетов. Когда же он наконец оторвался от созерцания кружев, украшающих их платья, и перевел взгляд на парк, легкий возглас удивления сорвался с его губ. Он поднес к глазам монокль, посмотрел и, с живостью оборотясь к графине, прошептал вполголоса:

— Veuillez voir, madame la comtesse, взгляните, графиня, на господ, что выходят из аллеи и направляются сюда.

— Eh bien! Qu'y a-t-il?[38] — запищала графиня, поднося к глазам лорнет; ее примеру последовали две другие прелестные дамы.

— Вон тот, молодой брюнет, — продолжал Фрычо, — Генрик Тарновский. Он только вчера прибыл на здешние воды. Un homme très comme il faut[39]; y него тысяча душ и хорошенькая сестра.

— А другой, — прервала его Изабелла, разглядывая в лорнет подходивших мужчин, — и есть monsieur Равицкий, которого я вчера видела у пани Зет.

Двое мужчин вышли из темной липовой аллеи на узкую, обсаженную цветами дорожку, залитую солнцем. Один из них действительно был Тарновский. Его стройная фигура эффектно вырисовывалась в золотых лучах солнца, из-под круглой шляпы выбивалась прядь густых черных волос. С ним рядом шел статный, благородный мужчина, просто, но с большим вкусом одетый. Лица его под широкими полями шляпы нельзя было разглядеть, но в походке, в движениях, живых и вместе с тем исполненных достоинства жестах была нечто располагающее и бесконечно благородное.

Оба были увлечены разговором. Спутник Тарновского держал в руках тонкую тросточку, которой он время от времени чертил в воздухе какие-то знаки, указывая молодому человеку то на север, то на юг.

Когда они приблизились к дому графини и машинально взглянули на сидящих на террасе, то встретились с обращенными к ним лорнетами. На их лицах промелькнула легкая ироническая усмешка. Они замолчали. Генрик отвернулся, а спутник его слегка коснулся рукою шляпы, проходя мимо графини, которая отдала ему вежливый, но холодный поклон. Когда они немного отошли, Изабелла, продолжая разглядывать их в лорнет, тихонько сказала Клементине:

— Mais il est extrêmement beau, ce monsieur[40] Тарновский.

— Et l'autre?[41] — спросила ее приятельница.

— Я не видела его лица, но как он держится! On dirait un prince[42].

Тем временем Фрычо сбежал с крыльца и пустился вдогонку за уходящими. Через минуту Тарновский услышал за собою возглас:

— Que vois-je[43] Пан Тарновский!

Тарновский обернулся и увидел перед собою кругленькую фигуру и сияющее лицо Вевюрского.

— Вы здесь! — вскричал Фрычо. — Какая счастливая звезда привела вас сюда? Имею честь напомнить вам: Франтишек Вевюрский. Мы встречались у моей тетушки, графини С.

— Право, не припомню, — отвечал Генрик, слегка касаясь пухлой руки самозванного знакомца.

— О, это не удивительно, малознакомые люди быстро забываются, но я еще раз напомню вам о себе. Разрешите навестить вас, и я введу вас в наш круг… Где вы остановились?

— В доме Н., — ответил молодой человек, не понимая, чем он обязан этой неожиданной любезности.

— Un moment[44], имейте в виду, я всегда к вашим услугам, а теперь не смею задерживать. — И Фрычо, еще раз пожав холодно поданную Генриком руку, вернулся к оставленному им обществу, которое продолжало рассматривать в лорнет Тарновского и его спутника.

— Кто этот господин? — спросил Тарновского его приятель, когда Фрычо отошел от них на порядочное расстояние.

— Что его фамилия Вевюрский, я узнал всего несколько минут тому назад: он сам сказал об этом. Больше я о нем ничего не знаю. Наверное, встречался с ним мельком в обществе, не замечая, как не замечаешь безразличных тебе и несимпатичных людей, которые не оставляют следа в памяти.

— Верно, — с легким сарказмом подтвердил его друг, — существуют же на свете люди, вид которых производит впечатление круглого ноля. С какой стороны ни глянь, — увидишь тщательно нарисованный ноль и, как и о ноле, тут же о них забудешь.

— Скажи, милый Стефан, — снова заговорил Генрик, — что это за общество, что так дерзко выставило на нас батарею лорнетов и из недр которого выбежал этот смешной Вевюрский? Ты поклонился кому-то, кажется, красивой даме в муслине, полулежавшей в кресле. Кто она?

— Вот уже несколько дней, как я в Д. и познакомился — не лично, а издали и по рассказам — со всеми, кто чем-либо примечателен. Полная дама в муслиновом платье — это графиня Икс, одна из тех злосчастных женщин, что бездумно, не трудясь, промотали свою молодость и теперь не умеют даже блюсти достоинство старости, появляясь в обществе в шутовском, позаимствованном у молодости, наряде. Я познакомился с ней в мою бытность в Париже. Жители французской столицы, как тебе известно, удивительно подвержены господствующей моде, а так как графиня делала все, чтобы ее салон был модным, — и она достигла своей цели, — то порог ее дома некогда переступали достойные люди, мужи науки. С одним из них я бывал у нее несколько раз. Но кощунство над старостью производило на меня гнетущее впечатление, быть может потому, что и я сам не молод и чувствую, как смешно рядиться в наряды не по возрасту.

— Не говори о возрасте, мой уважаемый друг, — улыбнулся Генрик. — Кто знает, сколько тебе лет? А по внешности, по уму и благородному и отзывчивому сердцу ты моложе многих молодых людей.

— Ты прав. Годы не согнули меня, не остудили сердца, не ослабили ума. Умственно и физически я такой, каким был двадцать лет назад. Обязан я этим жесткому распорядку своей жизни, постоянной закалке, занятиям, которые не оставляют места бурным страстям, а отчасти сильной, живучей натуре, над которой время не властно.

Разговаривая, Генрик и Стефан поднялись по невысокой лестнице на балкон и, войдя в дом, очутились в небольшой гостиной. Стефан Равицкий снял шляпу, и теперь стало видно, что он действительно не молод: об этом свидетельствовали его посеребренные сединой, сильно поредевшие на висках, коротко остриженные волосы, длинная, еще густая темная борода, в которой также сверкали серебряные нити. Но, несмотря на эти признаки прожитых лет, невозможно было точно определить возраст Равицкого. Блеск его глаз, выражение лица были столь незаурядны, что нельзя было не поддаться обаянию этого полного сил человека. Открытый лоб, казавшийся еще выше от поредевших спереди волос, бороздили две морщинки, чуть нахмуренные брови не таили следов усталости и бурно прожитых лет, что обычно выдает людей, уставших от долгих жизненных скитаний. Напротив, лицо его было спокойно, серьезно, даже сурово, если бы рот не выдавал присущей Равицкому истинно мужской доброты, а живая улыбка, не раз мелькавшая во время разговора, не смягчала суровость лица выражением душевной теплоты и чистосердечия.

Его нельзя было назвать молодым, но в его улыбке, во взгляде и осанке чувствовалась натура сильная и страстная. Его внешность притягивала людей своего рода магнетизмом, какой сильные натуры распространяют вокруг себя.

— Приветствую тебя в моем доме, дорогой друг, — сердечно произнес Генрик. — Я счастлив, что вновь могу после долгого перерыва пожать твою благородную руку.

Равицкий ответил на рукопожатие, и они уселись. В гостиной все выдавало присутствие обаятельной женщины. На столе, рядом с большим букетом цветов, лежала открытая книга и стояла серебряная корзиночка с рукодельем; на стуле лежали небрежно брошенная шляпка и перчатки с маленькой женской ручки. Бросив взгляд на эти предметы, Равицкий слегка усмехнулся: