Владимир Мавродин - Рождение новой России

• Название: Рождение новой России
• Автор: Владимир Мавродин
• Издательство: Издательство Ленинградского университета
• Жанр: История
• Год: 1988
• ISBN: 5-288-00114-6

Книга видного советского историка является переизданием трех его трудов «Петр Первый» (1948 г.), «Классовая борьба и общественно-политическая мысль в России в XVIII в. (1725–1773 гг.). Курс лекций» (1964 г.), «Под знаменем Крестьянской войны» (1974 г.). В ней прослеживается история Русского государства на протяжении трех четвертей XVIII в.; раскрывается значимость петровских реформ в деле преобразования всех сторон жизни государства; рассматривается вся совокупность проблем, связанных с анализом развития общественно-политической мысли; рассказывается о грозных событиях крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева.

Для историков, а также всех интересующихся историей нашей страны.

---

Содержание челобитных многообразно. Монастырские крестьяне жаловались на обременительные повинности, высокий оброк, на замену старых натуральных повинностей денежным оброком, на притеснение со стороны игуменов, жестокие телесные наказания. В челобитных на своих господ помещичьи крестьяне жаловались на тяжелые барщинные работы, на произвол приказчиков, побои и притеснения. Приписные и заводские крестьяне жалуются на чрезвычайную эксплуатацию, снижение расценок, рост «уроков», расстройство и упадок их собственного хозяйства, на бедственное положение, переселение на заводы, насилие и произвол заводских властей.

Часто в челобитных встречаются требования о возвращении к старому хозяину, ибо, как рассуждали крестьяне, если при старом жилось плохо, то уж от нового, как показывал опыт, лучшего нельзя было ждать.

Все чаще в челобитных начинает звучать лейтмотив перестать быть помещичьими и заводскими и стать государственными крестьянами. «Желают быть государственными» и приписные, и переселенные на заводы крестьяне, и переселенцы-украинцы, помнившие о казацком прошлом отцов и дедов, и монастырские, и даже частновладельческие, помещичьи крестьяне. Все чаще последние стараются убедить власти в том, что они «не Шереметевы», «не Воронцовские», а «государевы», «государственные волостные».

Подача челобитных имела большое значение в развитии классовой борьбы в крепостнической России XVIII в. Крестьяне всех категорий постепенно приучались формулировать свои ранее не всегда им самим ясные социальные чаяния и требования, облекать их в стройную и четкую систему, в «законную» оболочку, привыкали к действиям «миром» в обстановке разветвленной системы господства и подчинения русского абсолютизма.

Поскольку за челобитными крестьян следовали аресты, наказание плетьми, кнутом, каторгой, вырванными ноздрями, смертью, по мере того как крестьяне теряли надежду на справедливое, «законное» разрешение спора с господином, кем бы он ни был и как бы ни назывался, подача челобитных все чаще стала перерастать в открытое неповиновение феодалам и властям, в местные крестьянские вооруженные восстания.

Провал подачи челобитных в высокие инстанции открывал крестьянам глаза на многое: на их положение в государстве, на отношение к ним властей вплоть до самого царя, на тесную связь царя с феодалами, все более убеждая их в том, что найти управу на «сильных» и «сыскать правду» невозможно.

Конечно, крестьяне не скоро потеряют веру в «хорошего царя». Эта вера пройдет через весь XIX век. Но протест крестьян против феодальной системы, выражавшийся в подаче челобитных, хоть медленно, но подводил крестьян к мысли о необходимости иных, более действенных форм борьбы с крепостничеством.

Лекция 2 Действия отрядов беглых

В материалах 30–40-х годов часто встречаются упоминания о действиях «разбойных партий», «воровских людей». Гибнут помещики, приказчики, горят усадьбы, уничтожаются крепостнические акты и кабальные записи, грохочут пушки, «фузеи» и пистолеты «разбойников», делящих имущество господ.

Но было бы большой ошибкой, идя вслед за составителями официальных реляций, рапортов, инструкций и указов и пользуясь их терминологией, усматривать во всех выступлениях «разбойных партий» действия «рыцарей большой дороги», уголовных элементов. Официальная терминология не должна закрывать от исследователей истинный смысл рассматриваемых социальных явлений. «Ворами», «разбойниками» в представлении господствующего класса были и те, кто действительно были ими, и те, кто шел за Болотниковым и Разиным. Этим официальным версиям противостоит та оценка, которую дает своим предводителям сам русский народ в своем устном творчестве, вложивший в уста разинцев в ответ на обвинение их в разбое слова: «мы не воры, не разбойники, Стеньки Разина работники».

Особенно много разноречивых мнений высказано о знаменитой волжской «понизовой вольнице». Участники ее нередко представляются как сборище подлинных разбойников, превративших грабеж и убийство не только в профессию и средство наживы, но и в источник удовлетворения своих низменных наклонностей. В лучшем случае они выступают типичными «молодцами» с кистенем в руках, забубенными, озорными, вечно пьяными головами, не лишенными добрых чувств, легко переходящими от жестокости к добродушию, от жадности к щедрости, от буйного веселья к тяжелому похмелью.

Ни та, ни другая оценка «понизовой вольницы» не является отражением действительности. Конечно, среди «понизовых молодцов» было немало подлинных разбойников, но даже и в этом своем качестве «понизовая вольница» выступает порождением определенных социальных условий. Надо учесть также и то обстоятельство, что в таком «молодце» говорило его социальное прошлое, и он не только протягивал руку помощи своему брату — беглому крестьянину, но когда поднимала восстание забитая и нищая деревня, нередко тут же рядом, а то и среди самих восставших, оказывался «разбойник», т. е. тот же крестьянин, только вынужденный уйти в леса, камыши, топи, пещеры и нашедший в себе достаточно мужества и сил для продолжения борьбы, хотя и в такой своеобразной форме, как действия «разбойных партий».

Чем же были «разбойные партии», отряды «воровских людей», так досаждавшие помещикам и приказчикам, заводчикам и купцам, властям и «первостатейным» крестьянам? В советской исторической литературе они именуются «отрядами беглых», «мелкими вооруженными группами крестьян», «партизанскими отрядами».

Как бы мы их ни именовали, совершенно очевидно, что действия вооруженных отрядов беглых крестьян, дворовых, солдат, работных людей, направленные против феодалов, их слуг и властей, отрядов, именуемых в правительственных документах, челобитных дворян и в мемуарах того времени «разбойными партиями», «воровскими людьми», «разбойниками», являются одной из форм открытой активной борьбы с феодализмом.

Эта форма борьбы отнюдь не является порождением лишь XVIII в., но в 30–40-х годах этого столетия она усиливается и в отдельных случаях, в Поволжье, в Прикамье, выливается в крестьянскую войну 1773–1775 гг.

Как беглые собирались в отряды, как эти отряды начинали активные действия против феодалов, что побуждало власти и помещиков именовать их «воровскими шайками», «разбойными партиями», рассказывают жалобы в Сенат помещиков Пензенского, Самарского, Симбирского, Алатырского, Саранского, Арзамасского уездов, поданные в 1728 г. В них говорилось, что в тех уездах, в «низовых вотчинах», «живут многие всякие беглецы… всякого много набродного народа… и живут в горах и земляных избах, и в лачугах… в лесах; а иные вновь селятся в пустых разоренных деревнях и по другим урочищам… и те беглецы ездят станицами, многолюдством и с огненным оружием» и помещиков «до смерти побивают и пожитки их, и скот грабят».

Из жалоб поволжских помещиков явствует, что так называемые «разбойные партии» складывались из беглых, и поэтому действия «воровских партий» следует считать действиями отрядов беглых: крестьян и работных людей, солдат и рекрутов, — продолжавших борьбу с феодалами, но уже иным путем, прибегая не к бегству, а к оружию.

Нередко, поселяясь на новых местах, крестьяне сопротивлялись попыткам «свести их на старые места», брались за оружие и оказывали упорное сопротивление. Такая борьба, например, развернулась в 1727 г. на реке Белой.

Если крестьян все же удавалось сорвать с новых мест, они снова «ударялись в бега», разбредались, собирались вновь, создавали отряды, вооружались, нападали на окрестных помещиков и уже в этом своем новом качестве попадали в официальные документы и жалобы помещиков под названием «разбойных людей».

Конечно, при этом следует отделять деятельность такого рода «разбойных партий» от действий уголовных элементов, разбойников без кавычек. А их было тоже немало.

Следует вспомнить, что 30-е годы, годы широкого распространения «разбойных шаек», — это время «тиранства», время ненавистной «бироновщины», когда у крестьян отбирали «живность и хлеб», применяя при этом «ужасные бесчеловечия», «забирая под караул и каждый день поставляя всех рядом разутыми ногами на снег, бия по щиколоткам и по пяткам палками и сие повторяя делать ежедневно, пока выплатят всю недоплату… По деревням повсюду был слышен стук ударений палочных по ногам, крик сих мучимых, вопль и плач жен и их детей, гладом и жалостью томимых».

Э. Миних, далекий от понимания бед и нужд народа, в своих записках подчеркивал, что «непрерывные брани, алчные и ничем не обузданные лихоимства Бироновы, неурожаи хлебные в большей части России привели народ в крайнюю нищету. Для принуждения к платежу недоимок употребляли ужасные бесчеловечия, приводящие в содрогание и помышляющих об оных: уныние, стоны, слезы, вопль распространились по всей империи».