Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.1. Рассказы и повести

• Название: Собрание сочинений. Т.1. Рассказы и повести
• Автор: Иво Андрич
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

В первый том Собрания сочинений выдающегося югославского писателя XX века, лауреата Нобелевской премии Иво Андрича (1892–1975) входят повести и рассказы (разделы «Проклятый двор» и «Жажда»), написанные или опубликованные Андричем в 1918–1960 годах. В большинстве своем они опираются на конкретный исторический материал и тематически группируются вокруг двух важнейших эпох в жизни Боснии: периода османского владычества (1463–1878) и периода австро-венгерской оккупации (1878–1918). Так образуются два крупных «цикла» в творчестве И. Андрича. Само по себе такое деление, конечно, в значительной степени условно, однако оно дает возможность сохранить глубинную связь его прозы и позволяет в известном смысле считать эти рассказы главами одной большой, эпической по замыслу и характеру, хроники, подобной, например, роману «Мост на Дрине».

---

В такой жизни нет радости, нет движения и новизны, а без них жизнь становится убогим существованием, а человек — лишь ее рабом.

Точно так же, как с домом, обстоят дела и с едой, и с одеждой. Скудная пища, добытая тяжким трудом, расходуется скупо, маниакально экономится и бережется, и в результате ее хватает лишь на то, чтобы кое-как поддержать жизнь, но не прибавить ни сил, ни радости. Он знает это уже несколько лет, со времени поступления в сараевскую гимназию, когда он начал заниматься сравнениями, приносящими истинные страдания его наивному юношескому тщеславию и подогревающими его мечты о красочном, богатом, изобильном будущем.

Да, обитатели левого берега больше живут ложными представлениями о жизни, чем самой жизнью. На их песчаном берегу в обиходе громкие слова, пустые фразы и принципы, здесь есть и мрачная гордость, и бесполезное упорство, но нет никаких неожиданностей и перемен, нет подлинной радости и тех светлых минут, когда ей беззаветно предаются. И нет никого, с кем можно было бы поделиться своими раздумьями, кто мог бы помочь в решении вопросов, одолевающих его в последнее время: почему так устроен мир, почему для них одно, а для других — другое и что следует предпринять, чтобы изменилась жизнь убогого левого берега.

Мысли эти бурлили и клокотали в обнаженном подростке, который неподвижным изваянием застыл над обрывом, позабыв обо всем вокруг себя. И обращались в праздные мечты. Хорошо бы перенестись куда-нибудь в другое место, подальше от этого каменистого берега, где он сидит, голый, усталый, истомленный всевозможными желаниями в сумеречном свете остывающего дня. Прочь от этой недоступной дороги над ним, стремительно уносящей в неведомую даль коляску с еще более недоступными пассажирами, а вместе с ними, наверное, богатство и красоту, прочь от этой студеной, коварной и своенравной реки, прочь от противоположного берега со столь хорошо знакомым ему родительским домом, где его ждут одни только школьные учебники, скудный ужин, поглощаемый в молчании, и жесткая постель. Ему хотелось быть другим и в другом месте, оказаться среди людей, которые живут, трудятся, приобретают и богатеют на радость себе и окружающим. Обладать хотя бы частицей от великолепия этого мира, что блеснет порой на лету, подобно крылатой радуге, и скроется из вида, от того изобилия, что, несомненно, существует в мире, пусть оно и проявляет себя лишь туманными намеками!

Роскошь и красота! На песчаной и каменистой почве красота и роскошь не произрастают и не цветут. Здесь о них мечтают. Но вдруг в его памяти мгновенно вспыхнуло некое подобие этих явлений, отдаленное и слабое, словно видение во сне. Красный бантик на сером песке, точно вспыхнувший огонек или фантастический чудесный цветок. Роза Калина.

Она была дочерью финансового инспектора Антона Калины. Чех по происхождению, он был из онемеченной семьи, натурализовавшейся в Уерновицах, — там его отец и дед владели известной фабрикой пива. Калина — высокий сухощавый человек в зеленоватом мундире с серебряными звездочками и твердым, высоким галунным воротником. Длинная никелированная сабля — единственное на нем светлое. Во всем остальном он мрачен и сух, точно сделан из грубо выдубленной бездушной кожи, на которой глаза, губы и усы кажутся нарисованными карандашом и лишенными живой плоти. Движения у него резкие, отрывистые, взгляд суровый, осанка гордая.

Госпожа Флора (прозываемая Лолой) Калина тоже высокая и невероятно худая женщина. Ее отец Аурел Копша занимал должность председателя Верховного суда в Черновицах. Известный юрист, румын по происхождению, он был фанатичным приверженцем немецкой культуры. Мать же принадлежала к офицерской дворянской австрийской семье Да Рива-Риттер. Много лет тому назад в пору своей молодости госпожа Флора была стройной красавицей с буйными черными кудрями и огненными глазами сицилианки, она вдребезги разбивала сердца молодых юношей из высших кругов Черновиц и своими смелыми и невероятными выходками шокировала общество, к которому принадлежала. В то время Антон Калина служил прапорщиком в австрийской армии; богатый фабрикант пива Калина хотел, чтобы его сын непременно стал офицером. Роман инфантильного Антона Калины и красавицы Лолы Риттер, наткнувшись на общественные и правовые препятствия, закончился скандалом, какие время от времени потрясают, подобно взрывам, замкнутую и добропорядочную австрийскую среду. Однажды ночью молодая пара бежала в Румынию. Там они встретились с нуждой, голодом и всяческими разочарованиями. Год спустя по настоянию родителей беглецы вернулись с шестимесячным мальчиком. Офицерская карьера Антона Калины была прервана, и он затерялся где-то в пограничной таможне в Северной Чехии. Тут неугомонная госпожа Калина завела тягостную любовную интригу с неким молодым чехом, студентом Пражской консерватории. У нее родилась девочка. Брак, возникший по романтической любви, лопнул как мыльный пузырь, хотя и не распался окончательно. После родов Лола долго болела и чудом выжила. Но из тяжелой болезни вышла совершенно другая женщина, худая, подурневшая и хмурая госпожа Калина.

На живом скелете, оставшемся от прежней Лолы, сохранились лишь ее огромные глаза, да и те без искр и былого сияния, это были темные провалы, и сквозь них госпожа Калина взирала на окружающий мир то злым, то печальным взглядом бывшей красавицы, которая не может ни забыть то, что было, ни раз и навсегда примириться с тем, что есть.

Странный, а порой страшный был этот взгляд; испытующе, с надеждой, мольбой и страхом устремленный в глаза собеседника, он проверял впечатление, которое производит ее лицо. Когда она забудется порой и на мгновение снова становится красавицей Лолой, взгляд ее скользит безмятежно, триумфально, уверенный в прелестях женщины, которой принадлежит. Но это продолжается недолго, и, омраченный внезапной тревогой, он снова с сомнением впивается в чужие глаза, отыскивая в них подтверждение того, что еще не все потеряно, а потом погасает, прикрытый темными веками, точно траурной вуалью. Да, все миновало, сколь бы это ни выглядело невозможным и невероятным, красота, здоровье, уверенность и свежесть бесследно исчезли. И самое ужасное, эти печальные приметы былого вызывали у всех сожаление и отвращение.

После всех событий Калина получил повышение по службе и назначение на австрийско-сербскую границу, в далекий и неведомый Вышеград.

Таким-то образом чопорная и благопристойная супружеская чета, а на самом деле двое потерпевших крушение, высохших и озлобленных людей, появились в городке и поселились в красивом белом доме финансового инспектора с ухоженным цветником и большим садом. Они привезли с собой двоих детей, мальчика четырех лет и девочку, которой только что исполнился год. Мальчика, едва он достиг школьного возраста, отправили в Чехию к родне, а позднее записали в кадетское училище. Из-за отцовской авантюры в дни его молодости этот шаг дался нелегко, однако в конце концов удалось добиться желаемого, что для инспектора Калины означало первый и последний успех на его жизненном пути. Молодой человек приезжал в Вышеград только на каникулы. Долговязый, худой и черноволосый юноша был вылитая копия отца. Он говорил исключительно по-немецки и держался особняком, ибо в городе не нашлось ни одного молодого человека, который мог бы соответствовать его воспитанию и будущему положению в обществе.

Австрийских офицеров отличает специфическая, освященная традицией и закрепленная воспитанием кичливость, проявляемая ими к людям, которые «им не ровня», а такие составляют девяносто процентов их окружения. Они не позволяют себе грубости или откровенного презрения, но проходят мимо них с таким оскорбительным высокомерием, словно тех не существует вовсе, словно речь идет о неодушевленных предметах и бессловесных тварях. Сын инспектора Калины очень рано постиг это искусство. Он носил безупречно сшитый кадетский мундир и имел велосипед и дробовик.

Девочку звали Розой. Она выросла и ходила в школу вместе с вышеградскими детьми. Это было нежное, белокурое и белокожее создание. В отличие от своего брата она полностью сроднилась с местной детворой. Другого мира она не знала. Лишь внешность всегда выделяла ее из среды сверстников, потому что таких светлых волос, таких синих глаз и такой белой, нежным румянцем оттененной кожи у нас не было и не могло быть.

Господское дитя, — ибо инспектор по рангу шел здесь сейчас же вслед за офицерами, — выросло с соседскими детьми, больше водясь с мальчишками, чем с девочками, не сторонясь мальчишеского общества, как наши девчонки, а, напротив того, участвуя в их играх, в их скитаниях по берегу и даже потасовках и драках.

Роза получала нарекания и выговоры и в школе, и дома, но это приносило мало пользы. Не по годам уравновешенная и рассудительная, она на все вокруг смотрела холодным взором своих небесно-голубых глаз и с невозмутимой смелостью лица, пользующегося правом неприкосновенности, обреталась в шайке диких и бесшабашных мальчишек, обезоруживая их своим редким серебристо-лунным смехом. Носила она всегда пестрые и броские платья. Так одевала ее мать. И все лето с моста или с дороги можно было видеть яркое и светлое пятно среди темных фигурок мальчишек, крутившихся на берегу, — это была Роза Калина.