Ханс Хенни Янн - "Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты

• Название: "Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты
• Автор: Ханс Хенни Янн
• Жанр: Современная проза

---

В поисках Тутайна - на воде - участвуют упоминаемые лишь в этой главе персонажи: доктор Сен-Мишель и хозяин отеля Элленд, на подмогу приходят и лодки из Ундердаля (Underdal): Нижней долины? Долины мертвых? В конце концов появляется живой и невредимый Тутайн, переждавший бурю в ущелье: «Над его головой взмыл в небо Олений водопад; но он этого не знал, он этого не заметил. <...> Я смотрел на него как на воскресшего из мертвых. Он же не мог этого понять» (стр. 561).

Сен-Мишель - не следует ли видеть в нем Святого Михаила? Святой Архангел Михаил, предводитель небесного воинства, упоминается в Книге Пророка Даниила. Муж, явившийся в видении Даниилу, говорит (10:21): «Впрочем, я возвещу тебе, что начертано в истинном писании; и нет никого, кто поддерживал бы меня в том, кроме Михаила, князя вашего». В конце же Книги Даниила о последних временах сказано (12:1):

И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге.

Не на эту ли книгу намекает название пьесы Янна «Той книги первый и последний лист»?

Что касается второго нового персонжа, Элленда (Ellend), то его имя вызывает две ассоциации. Во-первых, со словом Elend, Бедствующий. Во-вторых, с именем Эллена (Ellena). Эллена, невеста Густава, в первой части трилогии («Деревянный корабль») бесследно исчезает, поиски ее тела и приводят к крушению корабля. Во второй части рассказывается, как матрос Тутайн признался Густаву, что Эллену убил он, а еще позже в убийстве Эллены обвиняет самого Густава его слуга (и двойник Тутайна) Аякс фон Ухри.

В отличие от всех без исключения интерпретаторов «Реки без берегов», я думаю, что об убийстве Эллены можно говорить лишь в условном смысле. Во-первых, слишком символичен образ корабля, на котором будто бы происходит убийство. В §28 религиозной общины Угрино говорилось, что «знающие» - это «те, кто знает, что наша культура потерпела кораблекрушение» (Werke und Tagebücher 7, S. 153). Во-вторых, не менее символичны образ Эллены и описания обстоятельств обнаружения ее тела, (будто бы) спрятанного в галеонной фигуре. Пока получивший пробоину корабль погружается в воду, члены его экипажа, уже спасенные другим судном, наблюдают такую картину:

Вертикально стоящая над водой, обращенная к плывущим лодкам, на полминуты или на минуту показалась галеонная фигура. Все глаза были прикованы к ней. Никто, похоже, раньше ее не видел. Образ - будто бы из желтого мрамора. Женщина. Статуя богини с мерцающей обветренной кожей. Венера Анадиомена. <... > Потом видение исчезло.

Клеменс Фитте [корабельный плотник. - Т.Б.] вскочил на ноги. С покрасневшими глазами смотрел на место, где только что был произнесен приговор им всем. Он видел ужасное низвержение скованной, заточенной в гроб плоти. Губы его шевельнулись; едва слышно, как если бы ему не хватало воздуха, он выдохнул: «Бедная мама».

(Holzschiff, S. 216-217);

[Разговор Густава с Тутайном.] Дрожа, описывал я ему галеонную фигуру: как она наполняла соленую водную пустыню дыханием своей женственности, как ее могучие руки обретали вид живой плоти, и - мерцание жаркотекущей крови под алебастровой кожей.

Он взглянул на меня, холодно и вопрошающе. Сказал тихо:

- Она была деревянной женщиной. Грубо обработанным древесным стволом. <... >

Я смотрел в пустоту. Вдалеке, словно обетование, теплилось девичье тело. Заостренные тугие груди - подвижные, как перламутровопереливчатая ртуть, теплые, как дыхание из щели близко шепчущих губ; и она делала шаг мне навстречу, чтобы наполнить мои ждущие руки радостью драгоценного соприкосновения.

(Niederschrift I, S. 183-184);

[Встреча 49-летнего Густава со свидетелем давней катастрофы.] «Море клокотало там, где корпус корабля погрузился в воду, - рассказывал матрос, - но галеонная фигура не хотела опускаться с ним. Прямостоящая, оставалась она над водой. Эта фигура была человеком, пышнотелой женщиной - искусно вырезанной из дерева, раскрашенной в натуральные цвета, с ног до головы совершенно обнаженной. Она не хотела тонуть и все еще поддерживала захлестываемое водой судно на плаву. <...> Подплыли две лодки. Эта женщина стояла огромная, высотой с двух мужчин, осязаемая. Мы ощупали ее. И схватились за топоры. Вонзили сталь топоров в ее груди, в бедра. Раскроили ей череп и живот. Только когда мы изничтожили статую, корабль смог полностью погрузиться под воду. Мы переглянулись, с искаженными лицами, когда все уже было позади. Посмотрели на лезвия топоров. И тут увидели, что они красны от каплющей крови. <... > То была плоть. <...> А вы не жених ли той самой капитанской дочки, про которую говорили, что галеонная фигура сделана по ее подобию?»

(Там же, стр. 231-233.)

Итак: тонет корабль, названный именем греческой гетеры, «Лаис» (вспомним выражение в «Прологе»: «шлюха Мир»), но как бы одушевленный присутствием девушки, Эллены, и изображающей ее (тождественной с ней?) галеонной фигурой, фигурой богини любви Венеры, которую корабельный плотник почему-то называет «мамой». Виновными в смерти Эллены чувствуют себя все. Густав потом в предсмертном письме матери (уже умершей, согласно дошедшим до него слухам) объяснит свою вину так (Niederschrift II, S. 694): «Я мало любил Эллену. Не хочу представлять эту любовь как нечто большее, чем она была. Но она была целокупностью очень естественных побуждений, которые и тебя бы удовлетворили». Эллена или Элена (Елена) - «Светлая»: имя Прекрасной Елены и одна из ипостасей гностической Софии. То есть это персонаж, близкий Анне из «Анны Вольтер» и матери-возлюбленной (мертвой, но оживающей) из романа «Угрино и Инграбания». Роман «Река без берегов» можно интерпретировать как повествование об утрате и трудном новом обретении веры (человеком-творцом).

Собственно, ничто не мешает рассматривать отца и мать Густава в романе «Река без берегов» как Бога и Его Благодать (Софию, Елену). Мать Густава пишет сыну такие, например, письма (переданные как нечто, что мелькает у него в голове):

(«Напиши мне! Оправдай себя! Я не знаю, что в противном случае может произойти. Твой отец болен. Он хочет определенности. Он больше не щадит тебя. Слова господина Дюменегульда [владельца деревянного корабля. - Т.Б.] опустошили его дух. Он больше не знает, кто ты. Он больше не уверен, что он - твой отец. Но я остаюсь твоей матерью».)

(Niederschrift I, S. 598)

Уже то, что Густав пишет письмо матери (пусть и считая ее умершей), в котором пытается, как она настаивала, оправдать свою жизнь, говорит о его примирении с нею.

Удивительна концовка романа. Отрывочные (на последних страницах) «Записки» Густава обрываются за несколько мгновений до его убийства, затем следуют «Письмо Густава Аниаса Хорна к умершей матери» и «Заверенная копия» (протокола обследования места преступления и выяснения так и не проясненных обстоятельств убийства). Этот «перводокумент» - Urschrift (Niederschrift II, S. 706) - подписан рядом странных фамилий, среди которых мелькают уже знакомые нам слова-маски: L. Maansson (Л. Сыын-Человеческий), Green-Engell (Зеленый-Ангелл), Luukka (Луукка=Лука?). И только потом следует заключительная фраза, что ставит под сомнение подлинность факта смерти протагониста: «КОНЕЦ записанного Густавом Аниасом Хорном после того, как ему исполнилось 49 лет».

***

Упоминавшаяся выше статья «О поводе» начинается с длинной -на несколько страниц - цитаты из «Записок Густава Аниаса Хорна», под которой Янн в данном случае как бы ставит свою подпись. Там, среди прочего, говорится (Werke und Tagebu cher 7, S. 63): «...поводом для моих работ - и экспансивных, и более глубоких (полагаю, я вправе их так назвать) - всегда служила и служит моя личная жизнь. Мой страх, моя печаль, мое одиночество, состояние моего здоровья, внутренние кризисы и периоды равновесия, особенности моего чувственного восприятия и моей любви, моя одержимость ею - все это формировало, среди прочего, и мои музыкальные мысли и впечатления. Искусство вырастает на почве эроса; единственно по этой причине ему присуща красота». Все это еще не позволяет полагать, что Янн непосредственно отражал в своих произведениях собственную жизнь (например, в «Реке без берегов» - отношения с Хармсом, как думают многие исследователи). Напротив, в другом месте «Записок» (Niederschrift I, S. 636) сказано:

Я вновь и вновь рассматривал те события [прошлой жизни. -Т.Б.], пока что во мне не стершиеся. <...> Я стоял перед ними как Третий. Этот Третий все еще обитает во мне, как в доме (haust noch in mir): неподдельный человек - тот, кто потом родился как Густав Аниас Хорн, кто стал поводом для роковых эксцессов. Я могу говорить об этом Третьем как о личности (Person), потому что сам я с той поры являюсь бастардом, двойственным существом (ein Doppelwesen). Я хочу записать, как дело дошло до такого. Возможно, в этом и заключался смысл моего бытия: чтобы дело дошло до такого, пусть даже глаза Третьего смотрят на это с возмущением.