Александр Беатов - Время дня: ночь

• Название: Время дня: ночь
• Автор: Александр Беатов
• Жанр: Современная проза

В романе "Время дня: ночь" сделана попытка нарисовать картину завершающегося расцвета советского декаданса — той "золотой" эпохи, которую назвали "застойной". В манере, лишённой "пафоса оптимистического соцреализма" вычерчивается бытовая линия круга, в который попадают различные выходцы из ушедшего в прошлое XX-го века. Поиск жизненного смысла, любви, страдание героев, преодоление недугов, преследование властей и противостояние им образуют негативный образ структурной нити, ведущей к сокрытым для первоначального видения горизонтам позитивного преображения читательского взгляда.

В отличие от автора "Мёртвых Душ", побоявшегося отступить от идеи ради правды жизни, создатель романа "Время дня: ночь" не решился предать своё детище огню. Может быть, образы героев Гоголя вовсе не вытянуты из больного сознания перфекциониста, который пытался переделать жизнь, но не нашёл ничего лучшего для разрешения своих сомнений, чем сожжение? Следуя этой логике, автор романа "Время дня: ночь" пришёл к мысли, что и его образы вовсе не являются какой-то новой выдумкой. Он только обрисовал контуры тех, с кем столкнулся в жизни; и если таковыми оказались персонажи, может быть, и не достойные уважения читателя, — за недостатком чего-либо значительного, автор попытался из обыденного создать что-то, вырвав у времени никем не замеченное сырьё и даже использовав свою собственную жизнь как материал для творчества. Художник в самом широком смысле — это "плагиатор жизни", с болью для себя поглощающий и переваривающий её пертурбации, чтобы продвинуть вперёд хотя бы немного то, чему мало кто придаёт значение, или, к сожалению, принимает даже свою собственную жизнь за нечто обыденное. Так ли это?

---

"Видать, перевели кудай-то, где хужее…"- подумал Круглов, сидя в очередной раз на лавочке и вспоминая разговор с пропавшим навеки товарищем по несчастью.

Каждый раз, когда его привязывали к койке, Николай пытался вспомнить советы незнакомца…

"Постарайся разглядеть свет…" — повторял он его слова. Но проваливаясь в бездну, всё забывал. Его обволакивало какой-то трясиной, появлялись страшилища и начинали мучить. Открыв глаза и почувствовав боль в костях, опустошение, измождение во всём теле и головную боль, хуже всякой, что бывает при страшном похмелье, он был рад избавлению. И только потом, в палате, он снова вспоминал о советах незнакомца.

Однажды, когда Николая уже привязали, в процедурную вошёл врач. Он бегло просмотрел медицинскую карту своего подопечного.

— Сегодня увеличим дозу в два раза, — сказал он медсестре. — А для усиления эффекта, добавишь ниаламид.

Сердце упало у Николая, страх прокатился от самых пяток до головы. Он прямо ощутил, как его волосы, будто наэлектризованные, поднялись.

— Но, доктор… — возразила медсестра. — Мы уже достигли гипогликемического состояния. Если случится то же самое, что с…

— Делай, что я говорю! — грубо оборвал её врач. — Я знаю, что надо! Введёшь глюкозу раньше обычного… Материал — отработанный, пропадает зря… А нам нужны показатели и статистика…

"Господи!" — взмолился про себя Николай. — "Помоги! Токмо на Тобе моя надёжа!"

Слеза потекла из одного его глаза. Но он этого не чувствовал. Он сосредоточился на своей молитве и даже не заметил, как воткнули шприц в его всюду исколотую и посиневшую вену…

Как только он начал проваливаться в бездну, кто-то вдруг подхватил его сзади, стал тянуть куда-то в сторону…

— Смотри! — сказали ему, — Постарайся разглядеть свет!

И Николай стал всматриваться… И вот, действительно, маленькая белая звёздочка света, мелькнула где-то сбоку. Он силился зацепиться за неё взглядом, но его всё уносило куда-то вниз, в сторону. Мелькали подступавшие чудища, заслоняя собой всё вокруг. И тогда кто-то снова помог ему, поворотив его голову, куда нужно, так что звезда снова появилась перед его взором. И он заметил, что она начала приближаться, расти, а его падение в бездну замедлилось. Мимо проносились какие-то зверообразные тела, с человечьими лицами, криком пытающиеся увлечь его за собою, и это всё продолжалось до тех пор, пока свет не сделался ярким. И тогда падение остановилось совсем, и он начал двигаться прямо к свету…

— Дальше не ходи! — услышал он предостережение — и увидел рядом с собою незнакомца, которого встречал как-то на прогулке. — Найдёшь то, что я обещал, под матрацем," — добавил он.

Николай хотел что-то спросить, но не смог произнести ни единого слова, потому что в это время какая-то сила, будто ударила по голове и потащила назад. И, как ни пытался он удержать свой взгляд на свете, тот стал удаляться и удаляться, пока совсем не погас, превратившись в маленькую точку, подобную той, что появляется на экране выключенного старого телевизора. И тогда он очнулся.

— Ну, слава Богу, обошлось! — сказала медсестра.

Окончательно Круглов пришёл в себя на кровати. Он ожидал привычной, после подобных процедур, боли в руках и ногах, но этого не было. Николай сел, стал шарить ногами тапки, на полу. Их не было на месте. Заглянув под кровать, он увидел их с другой стороны, поднялся, обошёл кровать вокруг. Осмотревшись, он обнаружил, что находится в другой палате. Подошёл к окошку. Там был вид на тот же двор, только под иным углом.

"В смежную палату перевели…" — догадался он. — Видать неспроста… Извести задумали… Надоть что-й-то срочно придумать, я-не-я, вашу мать!.."

Зверски хотелось есть. И он направился к выходу, через коридор, туда, откуда был слышен звон посуды на фоне людских голосов.

Кругом него оказались люди, с незнакомыми лицами, такие же чужие и безразличные, как в прежних палатах, где он бывал.

Он знал, что теперь делать. Мысль как-то сама пришла ему в голову, как только он понял точно, что ему угрожает серьёзная опасность гибели, и знание, будто бы само овладело его мозгом и подчиняло теперь себе все его действия.

Николай подошёл к холодильнику и начал в нём что-то искать.

— Эй! Ты! — завопила нянька, присматривавшая за больными. — Твово добра ещё не принесли!

— У мене тута еда была… — сказал Николай. — Я исть хочу!

— Иди сюды! Щас нальють борща.

Николай медленно, как тень, отошёл от холодильника, побрёл следом за нянькой.

Съев суп, он снова направился к холодильнику. Открыв его, начал искать ту еду, которую когда-то приносила ему жена, но которую он съел уже месяц назад, будучи ещё в другой палате. Он знал что еды здесь быть не могло, но одновременно что-то подсказывало ему искать её, и он старался найти то, что от него требовал его внутренний голос, хотя и знал, в то же самое время, что ничего найти не получится. Главное же был — сам процесс поиска. Каким-то интуитивным чутьём он понял это и старался исполнить повеление открывшегося ему знания, подобно какому-то императиву в борьбе за выживание.

— Тебе сказали, — снова услышал он за спиной, — Твово тута ничяво нету!

— Я исть хочу, — сказал он.

И ему дали второе блюдо: пюре, с двумя зелёными котлетами.

Съев блюдо, Николай снова направился к холодильнику и продолжал повторять своё "я исть хочу" каждый раз и теперь всегда, даже когда врач заговаривал с ним о его состоянии здоровья и о том, что он думает о своём нашедшемся сыне.

В этот день, когда его перевели в новую палату, накормили борщом и зелёными котлетами с пюре а потом насилу отвели от холодильника, дали проглотить таблетку транквилизатора и уложили в постель, Николай чувствовал себя неспокойно, но в то же время, как на войне, необыкновенно трезво…

Дядя Коля закрыл глаза… Всё, что произошло во время процедуры, удивительным образом запомнилось. И он даже знал теперь, что в другой раз сумеет не потерять из вида светлую звезду в окружающем мраке бездны.

"Ты найдёшь то, что я обещал, под матрацем…" — вспомнил он вдруг услышанные в другом мире слова.

Пока в палате никого не было, он стал проверять свою постель. Заглянул под кровать, увидел свои тапки. Слез на пол, приподнял матрац — и, действительно, тут же обнаружил школьную тетрадку, с таблицей умножения на обороте. Тетрадка была исписана мелким почерком. Открыв одну из страниц наугад, он прочёл:

"Я — Свет, который на всех. Я — всё: всё вышло из Меня, и всё вернулось ко Мне. Разруби дерево, Я — там; подними камень, и ты найдёшь Меня там".

4. Хутор

Автобус зарычал. Двинулся прочь, оставив вне времени Сашу и Люду на незнакомой просёлочной дороге, у столба, с указателем на литовском языке, гласившем: "Paberze". Уже солнце было над головой. В его зное чувствовалось скорое лето. Шоколадные борозды слегка подсохшей колеи приглашали направиться через поле, намекая на единственный выход из положения. В тишине, проступившей из растворившего автобус пространства, зажурчал в небе жаворонок. Единство земли и воздуха ещё не было расторгнуто зноем. Но едва позеленевший неподвижный лес, за дорогой, уже знал о близком конце юности и терпеливо ждал своего часа, несмотря на остановившееся время. Преждевременная усталость, блаженная лень, жизнеобильная ранняя вечность завораживали, умиротворяли, звали прикоснуться к земле, заснуть и умереть, растворившись в райской природе. Лишь факт существования дороги звал к движению, понукая верить в необходимость жизни.

Дорога вела вверх, на самую середину гигантской коричневой подушки. Достигнув её высшей точки, путники увидели перелески полей, с одиноким хутором, в виде добротного амбара, дома, с забором и залаявшей собакой. У забора возился с чем-то человек. Приблизившись, Саша спросил по-русски, как пройти к церкви. Мужчина, уже раньше разглядевший шедших по дороге, даже не поднял головы, продолжая что-то делать руками у самой земли, под забором. На крыльце дома продолжительно-напряжённо всматривалась в прохожих старуха, лет сорока пяти. Не дождавшись ответа, молодые люди двинулись дальше.

— Дикость какая-то! — заметила Люда, когда они отошли метров на сто. — Наверное, по-русски не понимают. Или не хотят понимать.

"Они просто здесь живут", — подумал Саша в ответ, но ничего не сказал.

— Слава Иисусу Христу! — приветствовал он лысого человека, в чёрной рясе, появившегося на крыльце прицерковного домика, к которому путники приблизились пол часа спустя.

— А! Заходите! Заходите… — с радостью ответил хозяин и сразу же, ничего не спрашивая, начал показывать своё жилище, объяснять, что и где находится, какой у него распорядок дня.

Через кухню, все четыре стены которой были сплошь закрыты коллекцией старинных медных кастрюль, тазов и прочих поварских принадлежностей, священник провёл гостей в довольно просторную гостиную; далее — в небольшую комнату, с камином и книгами. Затем он вернулся назад, показал кладовую комнату, с запасами еды, разложенной по полкам, свою комнату, примерно такого же размера, как гостиная, тоже, со множеством книг; нашёл несколько на русском языке, отдал их Саше, быстро вывел назад, извинился, сославшись на строгий режим и время, предназначенное для сна и… закрыв дверь перед гостями, остался в своей комнате.