Элиза Ожешко - В провинции

• Название: В провинции
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Вече, Рипол
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-0155-3

В очередной том серии «Каприз» включены лучшие любовные романы известной польской писательницы Элизы Ожешко (1842–1910) «Последняя любовь» и «В провинции». В них автором талантливо и увлекательно воссоздаются жизненные испытания героев, главным стремлением которых выступает жажда настоящего любовного чувства.

---

— Да, да, сударь, только ничего этого не видно и не слышно! И зачем приглядываться и прислушиваться ко всем этим грустным вещам? Весело человеку — вот и хорошо! А уж там ли не весело, ох и весело!

И, разговорившись, Александр начал описывать варшавские улицы, площади, сады и свои городские прогулки.

Пока мужчины разговаривали, Винцуня не произнесла ни слова, лишь переводила взгляд с одного на другого, с жениха на Александра.

Эти двое людей представляли собой совершенную противоположность. Спокойный и серьезный Болеслав, в скромном черном платье, с неправильными чертами загорелого лица, красоту которого составляли лишь взгляд и улыбка, казался простоват и даже грубоват рядом со стройным, белолицым, изящно одетым и жизнерадостным двадцатилетним юношей. При всем том глаза обоих неизменно сходились в одной и той же точке, и этой точкой была Винцуня. Но даже во взглядах, которые оба они бросали на нее, не было ни малейшего сходства. Болеслав, глядя на Винцуню, не терял своего обычного спокойствия, лишь из глубины, из самой глубины его серых глаз изливалось тихое умиление, а в зрачках мерцал ласковый свет. Горящие глаза Александра, казалось, метали молнии, их светлая голубизна потемнела, и теперь они были цвета полдневного неба, окружающего солнечный диск.

Если бы перед этими двумя мужчинами поставили двух молодых женщин: одну — зрелую духом, с сердцем, уже опаленным страданиями, другую — молоденькую наивную девушку, у которой только-только открылись глаза и она с любопытством глядит на свет Божий; и если бы им сказали: «Присмотритесь к этим людям, и пусть каждая из вас изберет себе спутника жизни, на любовь и счастье, на долю и недолю», — первая протянула бы руку Болеславу и сказала бы: «Этого выбираю, ибо душа его прекрасна», другая же загляделась бы на Александра и с румянцем стыда, со слезами волнения, с радостным смехом воскликнула: «Этого люблю, ибо в его глазах отражается небо!»

Люблю! О невинное дитя, еще не познавшее мир и себя самое! Прежде чем вымолвить это слово, сложи руки и помолись Богу; молись долго, долго, и да вразумит Он тебя и укрепит твое сердце, чтобы сквозь огненные взоры и белое лицо своего избранника ты сумела заглянуть в его душу.

В душу гляди, ибо только от его души, от того, добра она или зла, зависит твое счастье и несчастье. Если душа его светла, этот свет озарит и твой жизненный путь даже в минуты страданий; если же это темная душа, тебе раньше или позже суждено познать горечь обид, разочарований, отчаяния, и кто знает, быть может, ты согрешишь и восстанешь против своей судьбы!

Винцуня смотрела на Александра и все сильнее бледнела. По мере того как он говорил, ее взгляд все смелей останавливался на его лице, и глаза ее сияли влажным блеском.

Александр чувствовал взгляд девушки, хотя обращался больше к хозяйке дома. Его голос звучал все звонче, а речь текла без запинок, рассказывал он легко и не раз смешил слушателей забавными замечаниями.

— Или возьмите, например, Лазенки! — говорил он, перечисляя достопримечательности Варшавы. — Я там был, когда цвели апельсиновые деревья. Вы себе не представляете, что это за чудо: дивный запах, пруды, лебеди плавают…

— Лебеди! — воскликнула Винцуня, восхищенная рассказом и упоминанием о птицах. — Ах, как мне хотелось бы увидеть лебедя! Я знаю этих птиц только по описанию, какие они, должно быть, красивые!

— Красивые, — повторил Александр, — но ведь можно и здесь завести лебедей. Наш климат мало чем отличается от варшавского, а неподалеку от Неменки я видел большой пруд. Достаточно одной пары, и…

— Но это, должно быть, дорого, и как их содержать! — прервала его Неменская, в которой заговорила хозяйская предусмотрительность.

— Да нет, лебеди — как гуси, кормятся там, где плавают. Если позволите, — обратился Александр к Винцуне, — я буду счастлив услужить вам парой лебедей. Поеду за ними в Варшаву, там все можно достать.

— Как, вы нарочно поедете в Варшаву за лебедями? — смеясь, спросил Болеслав.

— Почему нет? Для того чтобы исполнить желание дамы, можно и на край света поехать!

— Хотел бы я быть разок дамой. Я велел бы вам привезти мне нильского крокодила.

— Будь вы одной известной мне дамой, я охотно съездил бы даже за крокодилом, — развязно ответил Александр, бросив взгляд на Винцуню.

Она в эту минуту смотрела на него и, видно, поняла намек, так как сразу потупилась.

Болеслав не видел взгляда, не расслышал намека, он тоже смотрел на Винцуню.

— Я бывал в Лазенках как раз в те часы, когда там прогуливался цвет варшавского общества, и видел там настоящих красавиц, но ни одной такой, каких можно встретить в наших местах. — И, выразительно посмотрев на Винцуню, Александр с поклоном добавил: — Нет равных литвинкам! Низко кланяюсь им! Недаром Мицкевич написал о Вилии и о наших женщинах:

Вилия — мать родников наших чистых,
Вид ее светел и дно золотисто,
Но у литвинки, склоненной над нею,
Сердце бездонней и очи синее[5].

Юный дипломат ловко рассчитал, что этой цитатой сгладит невыгодное впечатление, которое, как он опасался, произвел на Винцуню его неудачный отзыв о Карпинском и о четверговых обедах.

Если бы кто-нибудь из здешних обывателей вел местную хронику, ему, без сомнения, было бы известно, сколько раз Александр слышал эти стихи, положенные на музыку, в гостиной очаровательной пани Карлич; она часто пела этот романс, аккомпанируя себе на фортепьяно, а Александр, опершись на крышку инструмента, слушал ее пение и мечтательно повторял: «Как это верно!..» Однажды, говорят, когда пани Карлич кончила петь и встала, он спросил ее: «Скажите, пожалуйста, а кто это сочинил такую красивую песенку?» — «Мицкевич, — ответила со смехом прелестная вдовушка. — Какой же вы, оказывается, невежда! Можно ли не знать таких простых вещей», — и хлопнула его по руке веером. «Согласен быть невеждой, лишь бы это не лишало меня вашего расположения», — галантно ответил провинциальный лев.

Как бы то ни было, процитировав Мицкевича, юноша достиг своей цели. Винцуня не могла не оценить его литературной образованности.

— Вероятно, вы побывали и в картинной галерее? — спросил Болеслав после некоторого молчания.

— Был, был, как мог я не видеть такой прекрасной вещи? — ответил Александр. — Живопись, сударь, — это моя страсть.

— Тогда вы, должно быть, видели новую картину Суходольского? Она была выставлена в прошлом году и, говорят, очень хороша.

— А, картина Суходольского! Видел, видел, но не нашел в ней ничего особенного.

И снова он не знал, о чем говорит.

— Считается, что Суходольский отлично изображает лошадей. Верно ли это, как вы находите?

— О да, сударь, лошадей он изображает отлично, необыкновенные лошади! Ах, кстати, о лошадях, я был на представлении «Вечного жида», и, можете себе представить, там на сцену выводят живую лошадь!

— Лошадь на сцену! — воскликнула Неменская.

— Лошадь, — повторил Александр, — большую белую, а на ней въезжают Роза и Бланка, ну те, знаете, что в этой пьесе…

— Вот чему я искренне завидую, — заметил Болеслав. — Тому, что вы побывали в варшавском театре. Наверно, вы видели и известную драму З., которая с таким успехом шла прошлым летом?

— Да, видел, но что драма! Поверьте, нет зрелища приятнее, чем балет. Вот где есть на что посмотреть! Какие декорации — одни изображают горы, другие лес, на третьих дворец с садами и фонтанами, а среди всего этого порхают балерины, в воздушных разноцветных костюмах, сбегаются, разбегаются, кружатся в хороводе, ну прямо как бабочки на лугу, а потом одна из них выбегает вперед и танцует… Ах, ножкой она, кажется, не касается земли, театр так и дрожит от аплодисментов! Я полжизни готов просидеть в балете!

— А с другой половиною что бы вы сделали? — улыбнулся Болеслав, которого позабавил восторг, с каким юноша рассказывал о балете.

— Я провел бы ее в Неменке, — смело ответил Александр с низким поклоном в сторону дам.

Неменская и Болеслав рассмеялись, но Винцуня густо покраснела.

— Вы так хвалите балет, — заметил Топольский, — но я, хоть балета никогда не видел, думаю, что гораздо охотнее ходил бы на драматические представления или на хорошие комедии. Скажем, Фредро…

— А, комедии Фредро! Видел я и комедию, как раз давали «Евреев»…

— Мой дорогой, зачем же украшать Фредро жемчужинами из чужой короны, — шутливо возразил Болеслав, — «Евреев» написал Коженевский, и это одна из его лучших вещей.

— Верно! Я ошибся! Это была комедия Коженевского! — воскликнул Александр, хлопнув себя по лбу, а во взгляде, которым он смерил Болеслава, можно было прочитать неприятное удивление. — Скажите на милость, — спросил он иронически, — нет ли у вас случайно ковра-самолета, на котором человек в одно мгновение может перенестись в другую страну и тут же вернуться обратно, а заодно и шапки-невидимки, скрывающей его от людских глаз?