Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

• Название: Камбрийская сноровка
• Автор: Владимир Коваленко
• Жанр: Фэнтези

Начало темных веков, западный краешек бывшего римского мира. У молодого города на холме, над рекой и морем - нет ни воспоминаний о великом прошлом, ни боязни подступающей тьмы. Работы столько, что водяные колеса скрипят от натуги, а в кузнях приходится работать в три смены. Немало забот и у правительницы. Торговые дела, свары горских кланов, высокая политика... поспать некогда! Ошибка может стоить жизни - ее или города, в котором ей нравится жить: рассматривать с башни зелень сланцевых крыш, пробегать по камням его мостовых, ловить длинными ушами обрывки разговоров занятых повседневными делами жителей - и, увы, споры о том, кто же она такая. «Холмовая, сида!» - скажет камбриец. «Святая и вечная базилисса!» - скажет грек. «Инженер из будущего» - скажут странные существа, которые и загнали ее - в это время и на эту Землю. Кто она на самом деле? Сама не знает. Ей разбираться некогда. А - придется!

---

   Эта машина сырая, но с отличной перспективой, и куда более надежная. Зато уязвимая — по сравнению с собой же будущей. Какое название выбрать — такое, чтобы не было слишком уж загадочным? Жаль, советские танки не обросли именами, а до номеров нынешняя цивилизация пока не доросла. Ну вот хороший вариант: американская самоходная артустановка с вращающейся башней — времен второй мировой войны. В американской армии она не удостоилась отдельного названия, так и воевала под прозвищем TD — от tank destroyer, истребитель танков.

   Англичанам самоходка понравилась больше. По крайней мере, имя неплохо вооруженной, но слабо бронированной машине дали громкое.

   — Пусть будет «Росомаха», — предложила Немайн, — в Британии этот зверь такой же миф, как и пантера…

   Старые колесницы сохранятся, их уже строят — и не только в Камбрии. И все–таки главные мысли теперь о флоте — и о том устройстве, что уже собрано и смазано, но руки никак не доходят проверить в деле. Колесницы для морского боя не нужны. Зато новинка лучше всего покажет себя именно на море… Луки не терпят сырость, зато на корабле много места, яхта — не колесница, в нее войдет многое. И это очень хорошо!

   Зато дома плохо.

   Так написано в записке, с которой прибежал один из младших приятелей Тристана. Круглый детский почерк — писала Сиан.

   «Приходи скорей, пока есть куда!»

   — Как там? — спросила Немайн.

   — Тихо, — ответил мальчишка, — слишком тихо. Друг с другом не говорят.

   Значит, снова надо бежать. Со всех усталых ног! Хотя бы потому, что там маленький! Вокруг него не должно быть нехорошо!

   Гвен и Тулла — что два дракона, красный и белый. Ходят друг вокруг друга кругами. Примериваются — как уязвить одной другую. Пока — словом, но кто знает, до чего дойдет? Шипят, точно змеи… А вдруг в волосы вцепятся? А у обеих на поясе оружие. У Туллы — красивый кинжал, у Гвен — сподручный на кухне топорик. Кость перерубить или капустный кочан располовинить.

   — Ты желала унизить Сенат? — говорит Тулла. — Получила свое: Немайн поставила народное собрание и заезжий дом выше. Рада?

   — Ты просила Немайн стать римлянкой! — откликается Гвен, — Вот тебе целая императрица. Не чья–нибудь — наша, раз Сенат признал! Довольна?

   Мама молчит. Почему? Сиан встала между сестрами. Раньше, когда совсем маленькой была, получалось — мирить. Может, и теперь? Посмотреть на обеих — снизу вверх, попросить тоненько:

   — Сестрицы… Не ссорьтесь. Пожалуйста!

   В ответ:

   — Уйди, мелкая! Ты тоже виновата! Тоже Немайн ночами спать не давала, пристала, как репей в волосы: не мельтеши, не мельтеши… Будь собой… Выбери… Выбрала! Стала!

   Пришлось голову опустить, отойти к маме. Та — к себе притянула, рукой обхватила.

   — Сиан не трогайте, — сказала, — маленькая она.

   — А сида маленьких слушает, как взрослых!

   — Она вообще не различает, кто большой, кто маленький! Сама наполовину ребенок!

   Сестры друг с другом согласны… и это плохо. Потому что согласны они против Сиан, против мамы и против Майни. Хорошо хоть зятьев нет: на одном зал, на другом кухня. Оба отчего–то согласились в семейную свару не встревать.

   — Верно, не различает… — соглашается мама, — Зато вы обязаны различать! Потому — помолчите. Немайн — сида, и желания ваши исполнила по–сидовски. Чего просили, того получили, сполна. Здесь ее вины нет… И в том, что от помощи нашей отказалась, по–своему сделала — тоже.

   Сестры переглянулись. Теперь они союзницы.

   — Мам, ты что, ушастую защищаешь? — удивляется Тулла. — Мы к этой змее всем сердцем… А она…

   Сиан фыркнула. Вот уж кто никогда «всем сердцем» не принимал сиду. Всегда видел в ней домашнего дракона, да еще и кусачего!

   — Ее дело, — говорит мама. — Мы ее не спросили, она нас. Я старше в семье, она — во власти…

   Гвен тяжело дышит, словно бежала или поднимала тяжести. Но голоса хватило — перебить родительницу!

   — Если бы она не пришла, отец был бы жив!

   И вот тогда мама встала. Медленно пошла на дочь, которая взялась отступать, да так и уперлась в стенку. Глэдис подняла было руку для пощечины — опустила. У дочери глаза ясные, искренние… глупые! Такое болью не перешибешь.

   — Если бы она не пришла, мы бы умерли вместе. Благодаря ей мы с вашим отцом счастливы были… еще полгода! Благодаря ей — вы все живы. Ее кровь — наша кровь. Она с этим согласилась. Только поэтому — виновата. Не тем, что навредила тебе или Тулле. Вам — поделом. Но через вашу и ее дурость — страдает род. Мы все — одно, одну зацепишь — другой больно… Сколько раз вам это отец говорил? Сколько мне повторять?

   Как только увидела тень понимания — хлестнула по лицу. Несильно, да хлестко.

   — Для памяти, доча, — сказала, — а то снова забудешь.

   Обернулась — на старшую да младшую. Не улыбаются. Что–то поняли?

   — Марш наверх. Старшенькие сегодня лягут без мужей… чтоб выспались, и чтоб те вас не утешали, поддакивая. Подушек хватит. А с Немайн я сама поговорю. Тоже мне холмовая хитрунья, семью сытного места лишила, почестей убавила… Побольше вашего получит!

   И вот — одна. Сида на ипподроме, то ли безразличная такая, то ли домой стыдно показываться… Неважно, явится. Придет, как нажравшийся селянских коров дракон к пещере. А ждет ее Глэдис, которая не героиня, не рыцарь. Год назад была в ранге почтенной хозяйки, равной при хорошем муже. Который и оказался — вождем и героем! Он сиду удочерил. Не побоялся древней богини, как теперь не испугался бы и римской императрицы. Его она слушалась… Так может, напомнить?

   К встрече пришлось готовиться — будто и правда, в двери вот–вот ворвется истекающая зловонием и ядом змеюка. Пришлось вспомнить все, что муж приберегал для трудных бесед, да и от себя добавить. От старательных сборов сначала стало легче, потом пришел страх. Вот повернется чудище неловко, и семья разлетится, как невзначай сброшенная со стола глиняная кружка…

   Разговор с самого начала пошел не так. Голос Немайн был слышен от самых ворот — резкий, уверенный, с сердитыми нотками.

   — Могущественный Эмилий, напоминаю тебе, что ты пока еще не часть нашей семьи. С моей сестрой ты только сговорен, не обручен, да и обручение, в отличие от брака, расторжимо. А разговор будет — семейный. Да, именно об ошибке… Потому — чтоб ушей твоих близко не было! Невеста твоя захочет — перескажет. Не захочет…

   Тишина, вслед за ней — шорох открывающейся двери. Никакого чудовища, обычная Немайн: только–только достающая до бровей челка, торчащие из беспорядочных прямых прядей уши. Ни вверх, ни вниз — ровно. Белые одежды хранительницы — пелерину порвала, известно где. Трехцветная ленточка — не забыта, пристегнута. Просто так — или она все еще помнит, кто она в этом доме.

   — Явилась? — спросила Глэдис, — Что скажешь?

   Теперь все, что бы сида не вывалила, будет ответом на вопрос матери. Но приемная дочь оглядывается, словно ищет кого–то. И — молчит. Поторопить?

   — В Сенате у тебя было много слов.

   Кивнула. Но губы не разжала. При этом — ни улыбки, ни дернувшегося уха, ни прижатых ушей. Ничего. Только уперлась руками в стол… Набегалась, и теперь ей тяжело стоять — несмотря на хитрую обувь.

   — А для матери ни одного не находится?

   Развела руками.

   — Не всякие подойдут. Не дочери мать учить, не за помощь родню упрекать. А получилось неправильно. Так, как быть не должно.

   — А отчего оно так получилось, неправильно?

   Вновь разведенные руки. Молчание. Напротив — живой знак вопроса. Глэдис скосила глаза на окно — занавески задернуты. Хорошо. Можно встать, подойти — и, как некогда Дэффид, споро ухватить не ожидающую такого оборота сиду за длинное ухо! Крутануть — так, чтобы вышел свободный ход, чтобы голова наклонилась — к самой скатерти!

   — Уай!

   Ничего, что у этой по лицу ничего не прочла. Сида умная. Поймет. А не поймет — так и так семье пропадать.

   — А оттого, что ты о семье не подумала. О Тулле, об Эйлет, о Гвен, Эйре, Сиан. О матери–вдове, о зятьях, о племянниках или племянницах, что у сестер в животах зреют.