Ханна Кралль - Королю червонному — дорога дальняя

• Название: Королю червонному — дорога дальняя
• Автор: Ханна Кралль
• Издательство: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-45956-6

Нагромождение случайностей, везения и невезения… История любви во время Холокоста…

Героиня книги Ханны Кралль, варшавская еврейка Изольда Регенсберг, идет на все, чтобы спасти арестованного мужа. Она в последний момент выбирается с Умшлагплац, откуда уходят поезда в концлагеря, выдает себя за польку, попадает в варшавскую тюрьму, затем в Германию на работы, бежит, возвращается в Варшаву, возит в Вену контрабандный табак, проходит через венское гестапо, оказывается в Освенциме, затем в другом лагере, снова бежит, снова попадает в Освенцим… Поезд, направляющийся к газовым печам, останавливается, едва отъехав от станции: Освенцим только что освобожден…

Изольда выживает благодаря своей любви. Словно Кандид с желтой повязкой на рукаве, она отстаивает идею целесообразности судьбы, упорно утверждая, что все случившееся — случилось ради того, чтобы она смогла отыскать любимого.

---

— Юзек, — мягко говорит она, — я замужем, муж в лагере, а ты ведь порядочный поляк, верно? Иди ложись.

Юзек и правда порядочный поляк, но ему делается грустно. Пускай она его утешит, расскажет что-нибудь… что-нибудь интересное… Но она не знает ничего интересного. Наверняка знаешь, настаивает Юзек, вспомни.

Она вспоминает:

— На высокой колонне, над городом, стояла статуя Счастливого Принца…

Но сказки Юзек не любит, ему хочется о чем-нибудь взаправдашнем, лучше всего о любви.

— Я расскажу тебе о девушке, — начинает она. — У нее были зеленые глаза, она приходила к любимому из лесной чащи, всегда на рассвете…

Она пересказывает «Ингеборгу»[15], их с Халей Боренштайн любимую книгу.

— В тот год лето стояло жаркое, земля пылала, словно кто-то пек на ней хлеб. И свет тоже был обжигающим…

— Свет на рассвете не бывает обжигающим, — поправляет Юзек. — И земля не пылает, тем более в лесу.

— Не перебивай меня, — просит она Юзека. — Их сердца пылали от любви, поэтому и земля пылала.

Они с Халей страшно завидовали этой Ингеборге. Не из-за Акселя, который казался им стариком, а потому что он так ее любил. По дороге из школы клялись друг другу, что выйдут замуж только когда встретят такую любовь, не раньше.

— Мы клялись друг другу… — рассказывает она Юзеку.

— Кто — мы?

— Я и Халя Боренш… и моя подруга Халя.

— И вы ждали такой любви? — допытывается Юзек.

— Я ждала.

— А твоя подруга?

— Что — подруга?

— Ты что, не слушаешь? Твоя подруга — она все еще ждет?

— Ждет, Юзек, ждет… спи уже наконец.

Хозяйка будит ее на рассвете, ведет в хлев и велит доить коров. Она впервые видит скотину так близко. Немка смотрит, как она пытается ухватить корову за сосок, и отправляет ее на молотильню. Молотилку она тоже видит впервые. Немка некоторое время наблюдает за тем, как она обметает машину от соломенной трухи, и гонит обратно в хлев. Корова выбивает ей зуб — передний. Немка посылает ее в прачечную. Лохань и стиральную доску она когда-то видела — у прислуги такое вроде было. Она принимается тереть белье о доску… Хозяйка интересуется, что она вообще умеет делать.

— За больными умею ухаживать.

Чуть не вырвалось — тифозными.

— У нас все здоровы, — начинает раздражаться немка. — А еще что ты умеешь?

Она на мгновение задумывается.

— Я неплохо знаю французский язык…

Хозяйка разражается криком и велит ей отправляться на молотильню.

Charmante[16]

О том, что она знает французский язык, становится известно в лагере военнопленных.

Ее навещает офицер в грязной форме, с белыми буквами KG на спине, Kriegsgefange[17]. Он хочет побеседовать с очаровательной женщиной — avec une femme charmante. Кланяется, целует ей ручку.

Она одаряет офицера обаятельной улыбкой без переднего зуба. Пытается сообразить, о чем может беседовать очаровательная женщина с красивым мужчиной. О тифе? Нет. О Павяке? Нет. О посылке в Освенцим? Тоже нет… Француз называет ее крошкой — ma petite. Хорошо бы знать, о чем полагается беседовать крошкам. А то война кончится — и что? Как она станет разговаривать с мужчинами?

Фабрика

Хозяйка, разочарованная ее неумением доить, стирать, молотить, а также знанием французского, отсылает ее в Arbeitsamt[18].

Теперь она работает на парусиновой фабрике, Segeltuchfabrik, вместе с немками. Они обслуживают ткацкие станки: как только на каком-то из них обрывается нить, нужно подбежать и завязать узелок.

В цеху несколько сотен станков, женщины носятся от одного к другому Почти оглохшие от грохота, на опухших ногах, с белыми от пыли волосами, ресницами и бровями… Они не злые. Просто усталые.

Она спрашивает, давно ли они так бегают. Пятнадцать лет… Двадцать… Боже мой! — ужасается она. Но немки утешают: да ты привыкнешь, вот сама увидишь.

Воскресенье — выходной, и можно получить пропуск в город. Приезжает пленный француз, тоже с пропуском; буквы KG прикрыты чужим пиджаком. Они отправляются на прогулку.

Город называется Котбус. Мужчины на костылях, бедные, плохо одетые женщины…

Объявляют воздушную тревогу. Они прячутся в подворотне.

— Не бойся, я с тобой, — шепчет француз, заслоняя ее мужественной рукой — видимо, от бомб.

Его слова заглушает звон — из окон вылетают стекла. Налет то затихает, то усиливается, словно затянувшаяся гроза. Она вспоминает налет в Варшаве и гарнизонный костел.

— Один ксендз просил меня помолиться за него, — рассказывает она французу.

— И что?

— Ничего. Я не молилась.

— Ни разу? Это нехорошо, — упрекает ее француз. — Очень нехорошо…

Она провожает его на станцию и по дороге пытается объяснить:

— Я молюсь только за одного человека, на остальных у меня уже нет сил. Ты понимаешь?

Понимает, конечно, — ça se comprend.

Француз уезжает в Раддуш.

На вокзале ее осеняет. Она оглядывается по сторонам, находит расписание поездов. Ага, вот: из Раддуша можно через Котбус добраться до Лицманштадта[19].

В выходной никаких проверок. Значит, целый день ее никто не хватится…

В субботу вечером она отправляется в Раддуш. Собирается переночевать у Юзека и утром сесть в поезд. Место в сарайчике занято, зато она узнает важную вещь: в Лодзи у Юзека есть тетя.

— Пойдешь на улицу Наврот, — говорит он, — найдешь гладильную мастерскую и передашь тете привет. И еще вот это ей передай…

Юзек вынимает из-под тюфяка спичечный коробок: там лежит овальный камешек из его больной почки, от которого он избавился в ужасных муках.

— Как это — зачем? В подарок. На память.

Француз тайком отводит ее в лагерь военнопленных, в баню — ночью там никого не бывает, можно переночевать. Раскладывает на полу плащ. Приносит конверт и листок бумаги. Она садится на плащ — от пола пахнет лизолом и мылом — и пишет письмо.

Француз спрашивает — кому.

— Стефе, подруге.

— Она красивая? — интересуется француз.

— У нее красивые глаза, темно-синие, и длинные ресницы.

У Стефы была бабка-венка, сумасбродная мать, сбежавшая с молодым любовником, и отчаявшийся беспомощный отец. Они сдавали комнаты. Когда жильцов не было, Стефе не давали денег на учебники и школьные экскурсии. Она очень хотела помочь подружке — уговаривала скинуться одноклассников, продавала в школе билеты в кино. В результате Стефа ехала вместе со всем классом в Величку[20], а на контрольной по алгебре снова не присылала ей шпаргалку. «Я не могла, — оправдывалась она, — а то сама бы не успела решить последнюю задачку».

Стефа прекрасно знает немецкий (спасибо бабке) и работает в конторе Восточной железной дороги. У нее там есть ящик, запирающийся на ключ, для ценных предметов. Перед каждой поездкой к Франтишеку она оставляла в этом ящике свою серебряную пудреницу.

Сидя на плаще в бане французских военнопленных, она пишет подруге, что в последнее время много болела. «Не знаю, удастся ли нам встретиться. Если не удастся, отдай пудреницу моему мужу. Если и с мужем увидеться не удастся, оставь себе. Надеюсь, она принесет тебе счастье».

Француз заглядывает ей через плечо. Спрашивает, о чем она пишет красивой подруге.

О пудренице.

Француз восхищается — ее почерком, рукой, в которой она держит карандаш, коленом, на которое кладет листок, смуглой шелковистой кожей…

Она поднимается с плаща. Раздевается. Встает под душ, включает горячую воду. Моет шею, грудь, бедра, живот… Она такая, какая есть. Не хуже других. Не еврейка. Не полька. Красивее иных — тех, у кого все зубы на месте, кого не вытаскивают из рикши и не волокут на рассвете в подворотню.

На станцию они идут рано утром. Она просит француза отослать письмо. Француз просит ее дожить до конца войны. Поклянись, говорит он и начинает плакать. Она радуется, что не должна спасать этого француза и что это ей велят дожить до конца войны.

Она садится в поезд.

Даже не старается запомнить французскую фамилию и адрес в Провансе.

Сейчас надо решить: сесть в купе? встать в коридоре? запереться в туалете?

Тетя

На улице Наврот лежит снег. Дворник сгребает его лопатой. Ребенок лепит снеговика. Дворник насвистывает. Гладильная мастерская открыта, тетя Юзека снимает с валиков постельное белье, старательно его раскладывает. Она с умилением разглядывает камешек из почки Юзека и разрешает переночевать в мастерской.

Тетя Юзека теперь в рейхе, а Варшава — в генерал-губернаторстве. Граница недалеко, надо сесть на двенадцатый трамвай, доехать до Стрыкова и найти спекулянтов. Их все знают; они обменивают сахар на чулки, а водку — на теплое белье или наоборот — сахар на белье.

Тетя щедра: дает ей для обмена носки и еще в подарок — чулки с черной стрелкой.