Ханна Кралль - Королю червонному — дорога дальняя

• Название: Королю червонному — дорога дальняя
• Автор: Ханна Кралль
• Издательство: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-45956-6

Нагромождение случайностей, везения и невезения… История любви во время Холокоста…

Героиня книги Ханны Кралль, варшавская еврейка Изольда Регенсберг, идет на все, чтобы спасти арестованного мужа. Она в последний момент выбирается с Умшлагплац, откуда уходят поезда в концлагеря, выдает себя за польку, попадает в варшавскую тюрьму, затем в Германию на работы, бежит, возвращается в Варшаву, возит в Вену контрабандный табак, проходит через венское гестапо, оказывается в Освенциме, затем в другом лагере, снова бежит, снова попадает в Освенцим… Поезд, направляющийся к газовым печам, останавливается, едва отъехав от станции: Освенцим только что освобожден…

Изольда выживает благодаря своей любви. Словно Кандид с желтой повязкой на рукаве, она отстаивает идею целесообразности судьбы, упорно утверждая, что все случившееся — случилось ради того, чтобы она смогла отыскать любимого.

---

Девушка

Очередная мужнина приятельница выходит из гетто по каналам. Ночует в тайнике пана Болека, рано утром ее нужно привести домой. Внешность у приятельницы вполне приличная: толстая коса, серые глаза, светлая кожа и маленький веснушчатый нос.

Они идут домой. За первым же углом натыкаются на полицейского. Он окидывает их внимательным взглядом, хватает приятельницу за косу и тянет в подворотню. Та сопротивляется, но полицейский прижимает девушку к стене и расстегивает на ней блузку.

— Пан полицейский, что вы себе позволяете?! — вмешивается она и своим новым, нееврейским голосом продолжает: — Вы бы лучше жидов ловили, вместо того чтобы к порядочным людям приставать!

— Да-а? — полицейский отрывается от груди девушки. — Хотите, чтобы я в ваш тайник наведался?

В тайнике пан Болек и его люди, муж…

— Заткнись, — говорит она резко приятельнице, однако та и не думает затыкаться. Наоборот, рыдает все отчаяннее:

— Отпустите меня, пожалуйста, я еще девушка, девственница!..

Ситуация становится угрожающей. Люди идут на работу, могут услышать, заинтересоваться… Кто это кричит — в подворотне, на рассвете — «Я девственница»? И кого полицейский может столь безнаказанно лапать в подворотне? Все это чревато крупными неприятностями.

Но, к счастью, девичество мужниной приятельницы остужает пыл полицейского. Он переключается на нее, а уж она-то хорошо знает, как себя вести. Не причитает, не вырывается. Приятельница мужа тактично отворачивается. Полицейский застегивает ширинку. Они возвращаются домой.

Свитер

Бася и Юрек Гайер уезжают из Польши. Немцы объявили, что выпустят евреев — граждан иностранных государств, и люди принялись скупать на черном рынке загранпаспорта. У Баси и Юрека паспорта гондурасские. Они приходят на улицу Длугую, в отель «Польский», где оформляют документы.

Она хочет попрощаться с Басей Гайер. Ведь это у нее в гостях она встретила блондина с беспомощными руками. Ведь это в Басиной квартире он сказал: «Ты похожа на дочь раввина». А она ответила: «Мой отец — химик, он ищет цвет, которого нет в радужном спектре». «Это почти одно и то же», — улыбнулся блондин. Так началась история их любви.

Им хочется поболтать перед разлукой, и она остается у Гайеров на всю ночь. Они толкуют о Гондурасе, о том, что там говорят по-испански и придется учить язык. О том, что испанский вовсе не так уж труден. О том, что свитер, который Бася связала в гетто из разноцветных остатков шерсти, пригодится ей в путешествии. (Бася объясняет, как вязать — где лицевая, где изнаночная, где накид, — показывает темно-розовую подкладку, изнанку с бесчисленными узелками.)

В пять утра немцы оцепляют отель «Польский». Всех увозят в Павяк[6], евреев отделяют от поляков. Она показывает кенкарту на имя Марии Павлицкой и присоединяется к группе поляков, которые пришли попрощаться с отъезжающими. Бася и Юрек предъявляют гондурасские паспорта и оказываются среди евреев. Евреев уводят, поляков оставляют в тюрьме. Она проводит в Павяке два месяца.

Молитва

Коридор, по обе стороны — камеры. В одной сидят еврейки. Каждый день по дороге в уборную она заглядывает к ним через глазок. Однажды утром видит мать своего мужа. Та сидит боком, подперев подбородок худой морщинистой рукой. Вечером она снова смотрит в глазок: взгляд женщины устремлен на дверь, словно бы прямо на нее.

Она в смятении отшатывается.

Возвращается в камеру.

Спрашивает арестованную накануне сокамерницу, кого привезли вместе с ней.

— Несколько человек.

— А молодой мужчина был? Блондин, худой, высокий, с прямыми волосами…

— Да, был блондин.

— А брюнет, бородатый… ой, что я говорю… без бороды, пожилой…

— Да, и брюнет был.

— А девушка? С крашеными желтыми волосами?

— Нет, девушки не было.

Все ясно: мужа и его родителей схватили, сестре удалось бежать. Ей хочется закричать: «Послушайте, забрали моего мужа! Мне незачем больше жить!» Но кричать бессмысленно, соседки по камере ничем не могут ей помочь, у них даже шпильки отобрали. Она смотрит на них с завистью. Их арестовали за важные патриотические дела. Они учили детей польской истории, были связными или печатали листовки… Ее ли вина, что она занята исключительно своим мужем?

Их выводят во двор на прогулку.

Под присмотром надзирательницы заключенные бредут друг за другом, гуськом. В это время на лестнице появляются женщины. Их пять. Вся еврейская камера. Она знает — и все знают: евреек ведут в руины гетто. На расстрел.

Она видит мать своего мужа.

Польки шагают по периметру двора, поворачивают налево, теперь лица евреек обращены к ним.

Ей делается страшно.

Свекровь ее узнает. Выдаст — взглядом, жестом… Улыбнется? Окликнет?

Она начинает молиться. Как всегда — Деве Марии на медальоне Лилюси Шуберт. «Пусть она не смотрит в мою сторону… Пусть поскорее пройдет мимо…» От страха ее прошибает пот, она уже вся мокрая, то ускоряет шаг, то замедляет… Еврейки всё идут по тюремному двору. Мать ее мужа ведут на расстрел, а она просит, чтобы та шла быстрее…

Еврейки выходят из ворот.

Польки шагают по кругу, молча, друг за другом.

Раздаются выстрелы.

Она их считает — до пяти.

Думает: теперь поведут на расстрел моего мужа.

Они возвращаются в камеру.

На следующий день она получает от мужа весточку.

Оказывается, в Павяк привезли другого молодого и худого блондина.

Немцы отпускают женщин, задержанных в отеле «Польском».

Она возвращается домой.

Узнав об ее аресте, рассказывает муж, вдова испугалась и выгнала его родителей и сестру. Велела им уходить — немедленно, средь бела дня. И они — с их ужасной внешностью, плохим польским, не знающие города, последние полгода просидевшие на полу в укрытии — вышли на улицу.

Была жара, светило солнце. Это солнце их, должно быть, ослепило. Бледные, в тяжелых темных пальто (уходя, они надели зимнюю одежду). Словно пара слепых и желтоволосая девушка-поводырь. Мать думала, что Халина похожа на арийку, что без них у нее есть шанс. Она просила: «Уходи, ну пожалуйста, отойди от нас!» — но Халина не соглашалась, и они брели дальше.

Дошли до костела Спасителя. Сели на скамью. Просидели несколько часов, надеялись, что удастся тут переночевать, но кто-то вызвал полицию. К ним подошел пожилой мужчина, шепнул: «Вас ждут… у костела…» Мать встала и выбежала на улицу, полицейские бросились за ней. Халине и отцу удалось выбраться через соседние дворы.

— Ее увезли в Павяк, — рассказывает муж. — Кажется, уже расстреляли…

— Да, — говорит она. — Уже расстреляли.

— Ты ее видела? — спрашивает муж.

— Только со спины. — И поправляется: — Сначала лицо, потом спину.

Она слышит свой спокойный бесстрастный голос. Голос мужа, когда он рассказывал о ее отце. Голос портных в гетто. Матери больше нет… Ничего не поделаешь… Но мы пока есть…

Кенгуру

Она много времени проводит на почте. Заказывает разговор с Краковом, междугородный звонок с вызовом абонента. Разговаривает с «паном Павлицким». Спрашивает его, как дела, «пан Павлицкий» говорит, что сегодня погода хорошая, а вчера дул ветер с гор. Или, наоборот, сегодня дует ветер, а на завтра обещают хорошую погоду. Это означает, что все в порядке: он встретил людей в Кракове и отвез их в деревню, к Кенгуру. Кенгуру проводит их до границы, а местные жители переведут через Татры на словацкую сторону. Люди скинутся по двадцать золотых долларов, муж получит свою долю и сможет заплатить одной доброй женщине в Срудборуве. Там в сторожке живут ее мать, Халина и его отец.

Она идет на почту. Вызывает Краков.

Проходит час.

— Пан Павлицкий не отвечает, — говорит телефонистка. — Будете еще ждать?

Проходят два часа, но пан Павлицкий по-прежнему не отвечает.

Она приходит назавтра. Пан Павлицкий не отвечает.

На третий день трубку берет незнакомый мужчина.

— Пан Павлицкий попал в аварию, положение серьезное.

Она едет в Краков. Немцы устроили облаву, рассказывает мужчина, всем сунули в рот кляпы (она пытается представить себе рот мужа с кляпом, но ничего не выходит — кляпа она никогда не видела), связали руки-ноги.

Мужчина платит за чай и шепчет:

— Они еще в тюрьме.

— Угу, — шепчет она в ответ, прощается и идет на вокзал.

Червонный король

Поезд из Кракова прибывает на рассвете. Домой она не заходит, прямо с вокзала бежит к Тересе, сестре Лилюси Шуберт. Пытается объяснить все разом: облава, кляп, тюрьма, Кенгуру… Та ничего не понимает. Берет колоду карт. Перетасуй, говорит, и трижды сними к себе правой рукой. Раскидывает карты, и вскоре все проясняется: влюбленный блондин, одним словом — червонный король. Ну вот пожалуйста, радостно разглядывает она карты, выпала твоему королю дорога дальняя, чего ж ты переживаешь?!