Инал Кануков - Антология осетинской прозы

• Название: Антология осетинской прозы
• Автор: Инал Кануков
• Издательство: Ир
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В книгу вошли лучшие рассказы, повести, главы из романов осетинских писателей в переводе на русский язык.

---

— Ахтемир, — тихо прошептала Фаризат и прижала письмо к груди. — Свет ты мой, жизнь моя… Счастье мое далекое. Ты даже и не узнал, что любит тебя Фаризат больше жизни. Ты обещаешь мне встречу, радость моя… Нет. Не надо. Пусть то маленькое счастье моей неразделенной любви… Пусть оно вольется в твое настоящее и большое счастье.

Перевод В. Тишкова

Михаил Басиев ПОЛНОМОЧНЫЕ ПОСЛАНЦЫ Главы из повести

Усталый, задумчивый, сдвинув шапку на самый затылок и подставив вспотевший лоб встречному ветру, Афако тяжело поднимался по дороге в аул. Он, как всегда, строго одет, аккуратно выбрит. Черный сатиновый бешмет, перехваченный в талии узким ремешком, ноговицы, мягкие глубокие чувяки, подшитые сыромятной кожей. Под овечьей папахой — две глубокие залысины; коротко остриженные волосы слегка тронуты сединой.

От метеорологической будки, что на соседней возвышенности, до порога его дома не более полутора километров. Уже не один год проделывает он этот путь туда и обратно, вниз и вверх, являясь бессменным вахтенным единственного здесь поста службы погоды. Проделывает незаметно для себя, без видимых усилий, как и подобает горцу. Но сегодня что-то нет той легкости в ногах, с какой он ежедневно преодолевал привычный подъем. И порывы ветра кажутся необычно яростными, затрудняющими и без того тяжелый шаг…

Думы, беспокойные, въедливые, роились в голове. Отчего такая задержка с ответом? Может, в высокой инстанции отодвигают рассмотрение ходатайства? Благодатный-де, красивый край, подождут, потерпят?.. Более глубинные, труднодоступные аулы пока на очереди?.. Или оно застряло у какого-нибудь чинуши в ящике стола? Но ведь так или иначе ответ должен быть…

Да, благодатный, красивый край… Афако окинул взглядом каменистые, с редким, порыжевшим от солнца, низким покровом, ближние склоны, чудовищными верблюжьими горбами выгнувшие свои крутые спины. Ни для скота, ни для пахоты. Летом красиво, особенно издалека, а зимой?.. Нет, нет, скорее на плоскость, на богатые равнинные угодья! Только там обретут свою радость аульчане…

— Дада, пакет! Паке-ет! — раздалось вдруг где-то поблизости.

Афако всмотрелся и узнал старшего сына.

— Курьер доставил из сельсовета. Говорит, беги, передай отцу, может, что срочное.

Остаток пути до дома Афако преодолел, как на крыльях. Надорвав край серовато-синего конверта с грифом в верхнем углу «Областной исполнительный комитет», он надел очки, придвинулся к краю стола и, волнуясь, прочитал:

«Вам надлежит явиться к 11 часам 24 августа с. г. по поводу Вашего прошения от имени аульчан о выделении земельного угодья в районе Угарданта для переселения туда жителей Назикау…»

Он еще раз перечитал послание, довольно крякнул, сказал, весело прищуриваясь:

— Ну, мать, готовься в дорогу. Жарь, пеки, вари. Чтоб, как говорится, и везти было легко, и есть вкусно. Учти вкусы племяшек. По пути завернем… — Встал, снимая очки, и уже другим голосом добавил: — Да, а как же с Залухан?.. — озабоченно хмыкнул, поглядел на хозяйку, почесал за ухом.

— Вот именно. Ни мостов, ни дороги. Все же смыло. Да и абреки… Добираться-то как будете?

Хоть и ждали в ауле это важное известие, оно застало их врасплох. Третьего дня, после продолжительных ливней, сильно вздулись реки. Снесло мосты, кое-где размыло дорогу. Как ехать? До Дурджина можно поверху узкой тропкой. А дальше? Вброд, вплавь?.. И вторая, не менее важная, загвоздка — кого брать с собой? Одному, понятное дело, несподручно, да и непредставительно. С самим начальством ведь речь вести, а по возвращении — перед всем аулом ответ держать. С умом надо выбирать. Вдвоем, пожалуй, придется. Вдвоем и дорога вдвое короче. Кого же брать?

Он быстро перебрал в уме сельчан. Ну, конечно, Батрби. Первый коммунист на селе, разумен, практичен. Хоть скуп на слова, но скажет — за ухом почешешь. Один из тех, кто делом подтверждает мудрость поговорки: хороша веревка длинная, а речь короткая. Для такой поездки лучшего товарища не сыщешь.

Вечером за чаркой пенистого пива все было обговорено. Афако и Батрби — полномочные посланцы аула в областной исполнительный комитет. До назначенного часа — двое суток. День до Хохгарона, день до Дзауджикау. Выезд с рассветом.

В промежутке между тостами Афако, все еще терзаемый сомнениями, шепнул жене, чтобы привели дочь от родственников, куда та ушла обиженная несогласием отца взять ее с собой.

Но оказалось, Залухан уже здесь. Прослышав о предполагаемом спутнике отца, стремглав примчалась, тая надежду на заступничество дяди Батрби. Войти, однако, постеснялась, наблюдала за гостем из другой комнаты, с нетерпеньем ожидая, когда они с отцом кончат свои дела и вспомнят о ней. Афако все время беспокойно оглядывался назад, ища кого-то глазами. Наконец не выдержал, спросил:

— Где она так долго? Может, уже спит, тогда пусть не будят.

Батрби скосил глаза куда-то мимо хлопотавшей у печи Аминат, многозначительно повел губами в ту сторону. У приоткрытых дверей, конфузливо опустив голову, выжидательно стояла Залухан, двенадцатилетняя дочь, не по возрасту серьезная, с большими умными глазами на белом, слегка конопатом лице.

Афако, чувствуя неловкость, подозвал дочь.

— Ну что, все еще дуешься на отца? Нога очень беспокоит? Прости старого, не думал обидеть. Ты же знаешь, путь нелегкий… Не боишься ехать?

Она отрицательно покачала головой, все еще с недоверием поглядывая на отца.

Батрби притянул Залухан к себе.

— Истинная Нартион! Но учти, упрямица, если что — пеняй на себя! А теперь иди, готовься. Да не проспи… Чуть свет чтобы была на ногах. Ждать не будем…

Она, сияющая и возбужденная, подхватилась и, подпрыгивая на одной ножке, забыв про боль в коленке, выскочила в другую комнату, где, переживая за нее, томилась в ожидании мать.

— Мама, ура, я еду!

Едва первые лучи солнца позолотили макушку горы Стырхох, как все уже были на ногах. Навьючили на одну из лошадей два небольших хурджина с провизией, на другую усадили Залухан и двинулись в путь, ведя на поводу оседланных коней: дорога неблизкая, трудная, надо было щадить животных.

Шли молча.

Не очень-то разговоришься, когда больше косишь глазом на узкую тропиночку, которая то сбегает круто вниз, то, петляя над самым обрывом, ползет на гребень склона, чтобы через минуту вновь устремиться в глубокую лощину.

Залухан искоса поглядывала на хмурое задумчивое лицо отца, и в ней росло беспокойство. Она понимала, что отца все время тревожит вопрос: как удастся перейти реку Стырдон, если мост еще не восстановлен, а вода не спала? Неужели поездка не состоится, неужели ее, Залухан, вернут теперь, когда после стольких стараний и волнений все, наконец, уладилось?!

В этот момент послышался голос Батрби:

— Собраться ты собрался, Афако, ехать ты едешь, а скажи-ка на милость, плавать ты умеешь?

Вот и думай, что мысли нельзя читать на расстоянии!

Залухан показалось, что неожиданный вопрос застал отца врасплох. Секунду на его задумчивом лице играла растерянная улыбка, затем он взглянул на Батрби как-то сбоку не то виновато, не то укоризненно. Ответ был коротким и откровенным:

— Ей-богу, плаваю, как топор!

— Ты шутишь… — Батрби: невольно взглянул на Залухан, и нельзя было понять, чего было в голосе больше — удивления или растерянности.

— А ты?

— Я?.. — лицо Батрби расплылось в широкой улыбке. — Ей-богу, как Христос!..

На этот раз, видать, была очередь отца теряться в догадках. Он глубоко вздохнул.

— Ну, тогда считай — все в порядке… Слава Христу!..

Временами Залухан поглядывала вокруг. И сразу забывались все тревоги. Открывающиеся взору виды родной природы успокаивали. Слева вздымались зеленые бархатные склоны — луга с перелесками, переходящие в светло-коричневый кряжистый массив скалистого хребта. Справа, за бушевавшей на дне ущелья рекой, ощетинились чуть тронутые золотым багрянцем леса, а выше, подпирая прозрачную синь неба, громоздились фиолетовые уступы гор с белыми шапками на макушках.

Сойдя вниз по крутому изгибу тропы, они оказались на старой назикауской дороге, которая вскоре вывела их к берегу реки.

Сердце Залухан сжалось: так оно и есть, мост был смыт. Лишь по краям торчали из воды толстые дубовые опоры — немой укор слабости человека и безумию слепых сил природы. С толстой несущей балки бывшего моста, свороченной в сторону и закинутой дальним концом на огромный седлообразный валун, свисали к воде обломки набухших досок; они подергивались от напора струй.

Афако с тоской смотрел на бурный поток, на группу людей, должно быть, тоже путников, нерешительно топтавшихся по другую сторону реки, — те так и не решились на переправу и двинулись дальше, вниз по течению. Наконец он произнес, как бы рассуждая сам с собой: