Инал Кануков - Антология осетинской прозы

• Название: Антология осетинской прозы
• Автор: Инал Кануков
• Издательство: Ир
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В книгу вошли лучшие рассказы, повести, главы из романов осетинских писателей в переводе на русский язык.

---

— Одного я боюсь, Батрби. Не нашлись бы у нас мудрецы, отговорщики…

— Неблагодарность — не такой уж частый подарок у нас в горах… Вроде, не для себя стараемся…

Афако остановился напротив, посмотрел испытующе.

— Ты-то сам как? Положа руку на сердце…

— Разрази меня гром, я за куыфауский надел.

— Искренне?

— Клянусь! Остается повторить лишь мудрые твои слова: это и Назикау — и не Назикау, и плоскость — и не плоскость. Одним словом, баран тоже будет целый, волк тоже будет сытый.

— А абреки?.. Они вот где у меня сидят, — Афако сделал красноречивый жест рукой.

— Абреки… Абрек не гора, вечно в Фарвджине стоять не будет. И вообще, волков бояться, в лес не ходить!

Поездка оказалась удачной во всех отношениях. После облисполкома Афако повел Залухан к врачу — местной знаменитости. Тот осмотрел колено девочки, подбодрил ее и обещал вылечить. В тоне врача было столько неподдельной веры в благополучный исход болезни, что Афако и Залухан вышли от него совершенно обнадеженные…

Из Хохгарона выехали затемно. Дорога, притиснутая рекой к самому подножью гор, сонно стелилась перед ними, полуразмытая, долгая.

Залухан приткнулась к широкой спине Батрби, стянутой пропахшим табаком и потом черкеской, и, мерно покачиваясь в такт движения коня, всматривалась все еще сонными глазами в смутно проступающие очертания гор, в темнеющий и, казалось, тоже еще не проснувшийся лес.

Рядом, чуть впереди, ехал отец. Из-под копыт его коня временами вылетали пучки золотистых искр и, еще не успев родиться, тут же угасали, как звезды на светлеющем небе. Он часто оборачивался в ее сторону, но ничего не говорил. Она с растущей обидой в душе думала, недоумевая: почему отец опять не взял ее к себе, а посадил с Батрби? Она столько ждала, и ей так хотелось ехать с ним! Ехать, обхватив его сзади крепко-крепко своими ручонками и прижавшись всем телом к его теплой и родной спине.

Иногда ее окликал Батрби. В его густом, рокочущем голосе ей слышалась поддержка, участие.

— Ничего, девочка, приучайся. Вот потрясешься весь день на лошади — чурек покажется сахаром…

Да, не часто приходилось Залухан в ее двенадцать лет совершать такие путешествия! Она не совсем понимала происходящее: зачем отец вместе с дядей Батрби пустились в этот трудный, опасный путь? Лишь из отрывочных разговоров старших можно было понять, что они собираются переехать всем селом на равнину. А как же Назикау? Кому останется их дом? Кто побежит босиком навстречу тугому, озорному ветру? Кто будет на заре ходить в лес за малиной, черникой, брусникой? Кому останутся высокие, высокие сосны со смолистой корой и разлапистыми ветками?

Маленькое сердечко ее сжималось от этих тоскливых мыслей, и она начинала ерзать.

— Тебе, что, неудобно, Залухан? — тут же окликал ее Батрби, осторожно, по-отцовски ощупывая и похлопывая по боку свою маленькую спутницу. Но она, потупясь, молчала, захваченная своими невеселыми мыслями, и только кивала головой, еле сдерживая слезы.

Рассвело. Впереди показался поворот на Куырфау. Дорога все еще была разбита, но река уже угомонилась, и объезжать залитые прежде низины не пришлось.

— Кажется, миновали это проклятое место, — облегченно сказал Батрби, озираясь по сторонам.

Не успел он докончить фразу, как из леса выехали три всадника с винтовками наперевес. Что-то крикнув, подскакали, преградили дорогу. Залухан, прижавшись к Батрби, испуганно смотрела на странных и страшных лесных людей, на их закутанные башлыками головы, опоясанные пулеметными лентами фигуры, и щемящее чувство тревоги охватило ее.

— Это беззаконно, — услышала она негодующий голос отца. — Мы вынуждены подчиниться только силе.

— Что же вы делаете? Пожалейте хоть больную девочку! — взывал к их совести Батрби.

— Сходите с коней и убирайтесь, пока не поздно! — прикрикнул один из абреков, горбоносый. — Благодарите бога, мы сегодня добрые, а то бы пощекотали вам бока!

Бандиты подхватили коней под уздцы. Афако загородил им дорогу.

— Тогда ведите и меня заодно. К вашему старшему.

— Это зачем же?

— В придачу к коням…

Бандиты переглянулись. Горбоносый мотнул головой:

— Проходи вперед.

Отец обернулся к Батрби.

— Не беспокойся. Отведи девочку вон под то дерево и жди.

Залухан бросилась к отцу, обхватила его колени.

— Дада, не ходи, они убьют тебя!

— Что ты, дочка, на что я им нужен?..

Она вцепилась в него, прижалась дрожащим телом, зарыдала.

— Дада, не ходи, они страшные!

— Успокойся, Залухан. Будь умницей, ты же у меня смелая. Вытри глаза и жди. Я скоро.

Залухан смахнула рукавом слезы и послушно, отошла к Батрби.

Часа через два он вернулся, ведя в поводу коней. Удивлению Батрби и Залухан не было конца. Афако ничего не стал объяснять, лишь коротко бросил: «Потом», и они вновь двинулись в путь. Только когда впереди показался Дурджын и Батрби вдруг воскликнул: — «Гляди, Афако, бревна навели! Чудеса да и только…» — он довольно хмыкнул, радостно сверкнул глазами.

— Вот я и выиграл!..

Батрби недоуменно посмотрел на него.

— Да, да, я выиграл спор.

— Спор?

— Очень важный. В жизни никогда ни на что не спорил, не люблю, а тут вот взял и выиграл.

И он объяснил, наконец, в чем дело.

…Главарь абреков сделал удивленное лицо, когда Афако вышел из-за кустов к их стоянке в сопровождении трех всадников. Перебросившись с горбоносым несколькими словами, он нахмурился, досадливо бросил вполголоса:

— Ослы длинноухие, нашли кого грабить…

Афако позвали под огромную, с густой кроной чинару, увешанную оружием, какими-то бурдюками, фляжками и другим походным снаряжением. Чуть в стороне, на трех закопченных да черноты камнях, варилось в большом медном котле мясо. Возле соседнего дерева валялись на траве голова, ноги и шкура недавно разделанного двух- или трехгодовалого бычка.

За скалой виднелась большая поляна, где паслось множество коней. Оттуда доносились приглушенные голоса и частое ржание, но движения особого не было. Под деревьями отдельными группами сидели и полулежали вооруженные люди. Заросшие, одичалые, смотревшие вокруг налитыми кровью волчьими глазами.

У Афако мурашки пробежали по коже от одного их вида.

Главарь снял с дерева бурку, свернул вдвое, бросил на сколоченную из жердей скамейку и с неожиданной вежливостью пригласил:

— Прошу. Вы горец, за скромность приема, надеюсь, не осудите. Такие уж времена.

Афако присел. Незаметно окинул главаря быстрым оценивающим взглядом. Это был высокий, стройный мужчина средних лет, осанистый, с медлительными, на первый взгляд, движениями. Наголо обритая голова, огромные, черные, как копоть на горячих очаговых камнях, глаза. На Афако он произвел неприятное впечатление — что-то хищное, отталкивающее было в его облике.

Главарь чуть повел бровью, и один из его людей, вскочив, мигом оказался возле него. Привычным движением сорвал с сучка бурдюк, разлил в бараньи рога араку, поочередно поднес гостю и хозяину. Второй абрек уже возился у котла, вылавливая и выкладывая заструганной рогатиной дымящиеся куски мяса в деревянную тарелку.

Через минуту самодельный стол был накрыт.

— В ожидании более пышного пиршества разделите нашу скромную трапезу.

— Я старше вас. И я ваш гость. Не боясь нанести оскорбления хозяину, буду откровенен, — встав с бокалом в руке, твердо сказал Афако. — Ни один уважающий себя горец не может разделить трапезу, в которой слышится плач и слезы ограбленных.

Ни один мускул не дрогнул на смугловатом, обветренном лице главаря.

— Вы пришли как проситель, уважаемый гость, или как повелитель? Мы хотели бы знать это, — спокойно, с чувством собственного достоинства произнес он.

«Гордости, выдержки и самообладания тебе не занимать», — подумал Афако. А вслух сказал:

— Шапку ломать перед вами я не собираюсь… Одним словом, внизу меня ждут. И там — больная девочка.

В клубах едкого дыма возникла вдруг фигура чубатого одноглазого верзилы, сплошь увешанная холодным и огнестрельным оружием. Он нетвердо шагнул вперед, бесцеремонно оглядел одним глазом (на другом была черная замасленная повязка) нежданного пришельца и рыкнул:

— Чего с ним церемониться? В расхо-од!..

Главарь чуть заметно поморщился.

— Помолчи, Сидор. Мешаешь. Пошел бы, проспался..

У того, кого он назвал Сидором, на черкеске виднелись следы недавно снятых погон. Лицо его перекосилось от обиды:

— Это я-то мешаю?

— Да не шуми ты, не шуми. Здесь деликатный разговор.

— Ха, деликатный, значится… А чего ним деликатничать с ними? Они же большевистские лазутчики все. И энтот пришел пронюхать, где цэ мы располагаемся? Знаем мы ихнего брата! В расхо-од!

Он решительно шагнул вперед, вынимая из кобуры тяжелый черный кольт, но встретившись с гневно сверкнувшим взглядом главаря, попятился.