Николай Лейкин - Современная язва

• Название: Современная язва
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».

В рассказах Лейкина получила отражение та самая «толстозадая» Россия, которая наиболее ярко представляет «век минувший» — оголтелую погоню за наживой и полную животность интересов, сверхъестественное невежество и изворотливое плутовство, освящаемые в конечном счете, буржуазными «началами начал».

---

— Спасите, спасите меня! Я вамъ буду очень и очень благодарна. Спасите!

Она подбѣжала къ нему и схватила его за руки. Онъ стоялъ, плотоядно улыбался и не выпускалъ ея рукъ изъ своихъ рукъ.

— Позвольте, позвольте… Но какъ вы будете благодарны? Что я получу?

Она вырвала свои руки изъ его рукъ и отскочила, нахмуривъ брови.

— Я вамъ заплачу большіе проценты… — проговорила она и губы ея затряслись.

— Я не нуждаюсь въ процентахъ. То-есть да… проценты можно, но только не деньгами.

— А чѣмъ-же?

— Вы не маленькая и очень хорошо можете понимать, какими такими процентами можетъ уплатить такая хорошенькая дамочка, какъ вы… Этимъ-же вы можете уплатить и капиталъ. Въ васъ самой капиталъ… — говорилъ онъ, обернулся, не подслушиваетъ-ли ихъ кто, и продолжалъ:- Капиталъ вотъ въ этихъ маленькихъ ручкахъ… вотъ въ этихъ губкахъ, въ блестящихъ глазкахъ.

Она слушала и беззвучно шевелила губами. На лицѣ выступили красныя пятна. Онъ не останавливался и говорилъ:

— Если вы мнѣ этими драгоцѣнностями уплатите, то я вамъ сейчасъ-же дамъ сто пятьдесятъ рублей и ужь никакой мнѣ росписки не надо. Поѣдемте въ ресторанъ къ татарамъ и тамъ я вамъ вручу полтораста рублей.

На губахъ ея показалась пѣна. Сама она прижалась къ стѣнѣ, чтобы не упасть, и прошептала:

— Подите вонъ… Вы мерзавецъ… Уходите… Вы подлецъ.

Онъ вздохнулъ и взялся за шляпу. Съ губъ его все еще не сходила плотоядная улыбка.

— Знаете что… — проговорилъ онъ. — Если такъ просятъ деньги у человѣка, которого только сейчасъ увидали, и даже не знаютъ, кто онъ, какъ его зовутъ, то значитъ деньги ужъ, въ самомъ дѣлѣ, очень нужны, нужны до зарѣзу, какъ вы выразились. Я ухожу, но на всякій случай оставляю мою карточку. Можетъ быть, вы подумаете, сообразите и согласитесь на мои условія. Вотъ моя карточка.

Онъ бросилъ ее на столъ и направился къ выходной двери, но тотчасъ-же обернулся и прибавилъ:

— Я вдовъ, живу одинъ, и пріѣздъ вашъ ко мнѣ нисколько васъ не скомпрометируетъ. Прощайте… Подумайте.

— Вонъ, вонъ… мерзавецъ… — еле прошептала она, спускаясь на стулъ.

Въ глазахъ ея опять помутилось.

Онъ вышелъ изъ комнаты.

* * *

Она опять пришла въ себя. Старая нянька примачивала ей виски одеколономъ, а на головѣ держала холодный компрессъ.

— Что это такое, матушка-барыня, съ вами? Пріѣхали — лица на васъ не было, а тутъ ужъ и дурнота… Прилягьте, матушка, Анна Савельевна. Пойдемте, я васъ положу на постельку, — говорила нянька и повела барыню въ спальню.

Но Аннѣ Савельевнѣ не лежалось. Она тотчасъ-же поднялась съ постели. Все происшедшее проносилось передъ ней какъ въ чаду. Сердце болѣзненно сжималось. Въ головѣ проносились проигравшія на скачкахъ лошади, на которыхъ она такъ разсчитывала, что онѣ дадутъ ей хорошій выигрышъ, мелькала фигура осанистаго пожилого господина, привезшаго ее со скачекъ, его сѣрая шляпа, бѣлый жилетъ, черный галстукъ съ черными горошинами и воткнутая въ галстукъ крупная жемчужина съ видѣ булавки. Карточка это, брошенная имъ на столъ, мозолила Аннѣ Савельевнѣ глаза.

— Гнусный человѣкъ! — проговорила она вслухъ съ негодованіемъ. — Послѣ такого подлаго предложенія смѣетъ еще карточку свою оставлять!

Она схватила карточку, хотѣла разорвать ее, не читавши, и выбросить, схватила ее, во «остановилась и прочитала. На карточкѣ стояло: „Климентій Аркадьевичъ Елтухъ-Чопоровскій“. Былъ на карточкѣ и адресъ: Фурштадтская, домъ такой-то.» Она съ негодованіемъ отбросила отъ себя карточку, бросилась въ дѣтскую, схватила изъ рукъ няньки ребенка и стала его цѣловать и прижимать къ своей груди. Она заплакала.

Вошла кухарка съ засученными по локоть рукавами платья и сказала:

— Нездоровится, вамъ, барыня? Простудились. Это бываетъ. Покушать-бы вамъ… Вѣдь ужъ пора. А пообѣдаете, такъ и прилечь… ѣдой да сномъ иногда все проходитъ. Винца выкушайте малость.

— Да скиньте вы съ себя, барыня, платье-то и надѣньте капотикъ, — прибавила въ свою очередь нянька. — Шутка-ли, цѣлый денъ въ корсетѣ! Вездѣ надпираетъ и все эдакое…

Нянька помогла барынѣ переодѣться. Кухарка накрыла на столъ.

Переодѣваясь, Анна Савельевна думала:

«Золотые- часы съ цѣпочкой… Браслетъ — подарокъ Сержа, когда я была еще невѣстой, и деньги, которыя онъ прислалъ для уплаты за квартиру — все прахомъ въ три дня пошло»…

Она сѣла за столъ, но ѣсть ей не хотѣлось. Хлебнула она двѣ ложки супу и положила ложку на столъ. Былъ битокъ въ сметанѣ. Она поковыряла его вилкой и оставила. Разрѣзала огурецъ и тоже ѣсть не могла. Кухарка подала кисель, но она ужъ встала изъ-за стола.

«Сто пятьдесятъ рублей… Сто пятьдесятъ рублей въ два дня исчезли… А вѣдь эти деньги еще пять дней тому назадъ нужно было заплатить за зимнюю квартиру. Срокъ уже истекъ… И часы, часы золотые…» мелькало у ней въ головѣ. «Боже мой! Что только будетъ, когда Сержъ вернется! Какъ я ему объявлю! Какъ я ему скажу!»

— Ужасъ! Ужасъ! — прошептала она вслухъ и закрыла лицо руками.

— Прилягьте вы, матушка-барыня… — приставала къ ней нянька.

Анна Савельевна прилегла, но не лежала и четверти часа. Она встала, подошла къ туалетному столику, вынула изъ шкатулки письмо мужа и начала его перечитывать. Письмо лежало въ денежномъ конвертѣ съ пятью сургучными печатями.

Мужъ писалъ: «Посылаю тебѣ, дорогая Аня, двѣсти рублей… Сорокъ рублей тебѣ на расходы, сто шестьдесятъ ты отдашь за квартиру за четыре мѣсяца. Контрактъ ты найдешь у меня на письменномъ столѣ въ бюварѣ. Срокъ перваго августа. Но пожалуйста не просрочь уплатить. Въ контрактѣ сказано, что по истеченіи семи дней послѣ срока, если за квартиру не уплочено, домовладѣлецъ имѣетъ право взыскать по пяти рублей за каждый просроченный день и, сверхъ того, потребовать очистить квартиру. Пожалуйста, не просрочь. Домовладѣлецъ нашъ педанть, человѣкъ неуступчивый, даже можно оказать алчный, а за квартиру мы платимъ сравнительно не дорого. Жаль будетъ»…

— Господи! Что тутъ дѣлать! Научи меня! — воскликнула она, вынула изъ бювара мужа контрактъ на квартиру, стала читать, но въ головѣ ея было до того пусто, что она не могла понять, что читала, свернула контрактъ и положила его обратно въ бюваръ.

Пришли сосѣди, двѣ дамы съ дѣвочкой-подросткомъ стали звать Анну Савельевну гулять, но она сказала, что ей нездоровится, и отказалась.

— Да, это видно… У васъ совсѣмъ больной видъ… Да и глаза красные, — сказала одна изъ дамъ. — Кстати, что вы сдѣлали сегодня на сачкахъ? — спросила она.

Анну Савельевну при этомъ вопросѣ какъ-бы кто ножомъ пырнулъ въ сердце. Она поблѣднѣла еще больше и схватилась за стулъ.

— Ничего… Тамъ… Я ставила пополамъ… И такъ, и этакъ… Въ компаніи, — отвѣчала она.

— Да… У васъ совсѣмъ болѣзненный видъ. И нервность какая-то. Смотрите… Берегитесь…. Что мужъ? Когда онъ вернется изъ командировки? — задавали вопросъ дамы и ушли.

А карточка попрежнему лежала на столѣ. Анна Савельевна опять взяла ее въ руки, прочла еще разъ, повертѣла ее въ рукамъ, взяла и спрятала въ спальнѣ въ свою шкатулку.

Наступилъ вечеръ. Стемнѣло. Подали самоваръ. Анна Савельевна заварила чай, сѣла къ столу, пригорюнилась и думала про себя:

«Погибла я… Совсѣмъ погибла. Двадцать рублей у меня есть. Можетъ быть можно было-бы еще отыграться… Но скачки черезъ четыре для… А этотъ контрактъ несчастный… Если-бы только внести за квартиру! Но гдѣ взять деньги? Гдѣ?»

Она встала изъ-за стола, пошла въ спальню, вынула изъ шкатулки карточку и снова прочла ее, даже вслухъ проговорила адресъ, но краска стыда бросилась ей въ лицо и она отбросила отъ себя карточку.

Показалась кухарка!..

— Что прикажете завтра къ обѣду готовить? — спросила она.

— Послѣ, послѣ! Вѣдь можно завтра утромъ объ этомъ поговорить! — крикнула Анна Савельевна и замахала руками.

— Скушали-бы чего-нибудь. Вѣдь ничего сегодня не кушали, — бормотала кухарка, уходя отъ нея.

Анна Савельевна сходила въ дѣтскую, благословила ребенка и сама стала ложиться спать.

Ложась спать и снимая съ себя чулки, она вслухъ повторила слова, сказанныя ей давеча Елтухъ-Чопоровскимъ (она уже помнила его фамилію):

— Я вдовецъ, живу одинъ и визитъ вашъ ко мнѣ не можетъ скомпрометировать васъ…

Но произнеся эти слова, она содрогнулась. Ее стала бить лихорадка. Она закуталась въ одѣяло и долго не могла согрѣться. Но ей не спалось. Черезъ полчаса она встала съ постели, зажгла свѣчку, взяла съ своего туалетнаго столика портретъ мужа въ орѣховой рамкѣ подъ стекломъ и плача, принялась цѣловать портретъ и говорить:

— Гнусная я… Гнусная… Прости мнѣ, Сержъ! Нѣтъ, лучше смерть…

Слезы ее нѣсколько успокоили. Она заснула, но сонъ былъ тревожный, снились скачки, жокеи, лошади, Елтухъ-Чопоровскій, обнимающій ее и цѣлующій. Она закричала и проснулась. Холодный потъ выступилъ у ней на всемъ тѣлѣ. Она зажгла свѣчку и пошла посмотрѣть въ другую комнату, который часъ на стѣнныхъ часахъ. Былъ четвертый часъ. Начинало уже свѣтать. Ночь блѣднѣла.