Николай Лейкин - Современная язва

• Название: Современная язва
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».

В рассказах Лейкина получила отражение та самая «толстозадая» Россия, которая наиболее ярко представляет «век минувший» — оголтелую погоню за наживой и полную животность интересов, сверхъестественное невежество и изворотливое плутовство, освящаемые в конечном счете, буржуазными «началами начал».

---

Анна Савельевна такъ ужъ и не заснула больше. Поднялась она съ постели еще раньше прислуги. Когда она одѣвалась, ей опятъ лѣзли въ голову слова:

«Я вдовъ, живу одинъ, визитъ вашъ ко мнѣ не скомпрометируетъ васъ».

За чаемъ она вдругъ ударила кулакомъ по столу и воскликнула:

— Кто будетъ знать? Никто не будетъ знать! Это будетъ моя гробовая тайна! Никто! Никто!

Передъ ней лежала на столѣ карточка Елтухъ-Чопоровскаго.

Въ десять часовъ утра Анна Савельевна начала одѣваться.

— Я въ городъ ѣду… — сказала она нянькѣ. — Обѣдайте безъ меня… Накормите ребенка. Пожалуй, мнѣ оставьте какой-нибудь кусочекъ. Вернусь не скоро. Сегодня нужно за городскую квартиру платить.

Какъ она ѣхала въ городъ по желѣзной дорогѣ, какъ вышла изъ вокзала на улицу, она смутно помнитъ. Смутно помнитъ, что сѣла безъ торга въ извозчичью пролетку и сказала:

— На Фурштадтскую!

Часа въ три она выходила изъ подъѣзда. Взоръ ея блуждалъ. Запекшими губами она шептала:

— Проклятый тотализаторъ!!!

VIII

Это было въ девятомъ часу утра. Кухарка Эмиліи Францевны Ваухъ, сдающей меблированныя комнаты, несла по корридору самоваръ къ жильцу Коклюшкину, молодому человѣку, служащему въ какомъ-то агентствѣ страхованія жизни, какъ вдругъ раздался выстрѣлъ за стѣной. Кухарка Анисья вздрогнула и до того испугалась, что чуть не выронила изъ рукъ самоваръ. Вслѣдъ за этимъ послышался второй выстрѣлъ. Анисья быстро поставила на полъ самоваръ, схватилась за сердце и побѣжала обратно въ кухню, крича:

— Святители! Угодники! Что-же это такое! Кто-то у насъ стрѣляетъ! Охъ, моченьки моей нѣтъ! Стрѣляетъ!

Но загремѣлъ и третій выстрѣлъ, глухо раздаваясь въ корридорѣ.

Въ комнатѣ Эмиліи Францевны звонко залаяла собаченка. Въ корридоръ начали выскакивать жильцы. Первымъ выскочилъ статскій совѣтникъ, старикъ Двигаловъ. Онъ былъ въ халатѣ, въ туфляхъ и забылъ даже надѣть парикъ на голое темя, который обыкновенно носилъ. Онъ брился у себя въ комнатѣ и одна щека его была даже еще въ мылѣ.

— Что это: стрѣляютъ? Жильцы стрѣляютъ? Послушайте! Это-же невозможно…

Выбѣжала и квартирная хозяйка Эмилія Францевна Ваухъ. Она была въ юбкѣ, въ ночной бѣлой кофточкѣ, въ папильоткахъ, и одна изъ бровей ея была размазана по лбу.

— Gott im Himmel! — кричала она. — Кто это стрѣляйтъ? Развѣ можно стрѣляйтъ на квартира! Анисья! Гдѣ ты?

— Охъ, матушки мои! Охъ, батюшки мои! — раздавалось изъ кухни. — Ноженьки мои! Рученьки мои! Вѣдь чуть самоваръ не выронила!

Быстро отворилъ дверь молодой жилецъ Коклюшкинъ въ сѣренькой пиджачной парочкѣ и опрокинулъ дверью стоявшій около нея самоваръ. Кипятокъ полился по полу, но Коклюшкинъ перескочилъ черезъ самоваръ и черезъ лужу и бросился къ Эмиліи Францевнѣ.

— Гутъ моргенъ, — сказалъ онъ ей. — Знаете, вѣдь тутъ непремѣнно какое-нибудь несчастіе. Это стрѣлялъ чиновникъ, мой сосѣдъ. Навѣрное что-нибудь произошло, Эмилія Францевна.

— Охъ, что вы! — съ испугомъ проговорила нѣмка и схватилась за сердце.

— У Подшмыгина, вы думаете? — спросилъ старикъ, статскій совѣтникъ, подходя къ нимъ.

— У него, у него… Я-же вѣдь слышалъ. Это рядомъ со мной… Три выстрѣла…

Изъ полуоткрытыхъ дверей, находящихся рядомъ съ дверью Эмиліи Францевны, выглянула голова учительницы музыки, пожилой дѣвицы Голубаевой. Голубаева была въ ночномъ чепцѣ и съ испугомъ говорила:

— Боже мой!.. Неужели онъ покончилъ съ собой? Неужели онъ покончилъ съ собой? Неужели онъ застрѣлился! Онъ съ недѣлю былъ мраченъ и не разговаривалъ ни съ кѣмъ…

— Надо постучаться къ Подшмыгину, и тогда все будетъ извѣстно, — говорилъ старикъ статскій совѣтникъ, шмыгая туфлями по корридору.

— Надо, надо… Непремѣнно надо… — прибавилъ Коклюшкинъ, но самъ не двигался, — Эмилія Францевна, вы, какъ хозяйка, обязаны…

— Охъ, нѣтъ! Я не могу! Я боюсь! — замахала руками нѣмка.

— Я думаю прежде всего надо послать за полиціей… — совѣтовала высунутая изъ дверей голова учительницы музыки.

— А вообразите, что ничего не произошло, такъ зачѣмъ-же кавардакъ дѣлать? — отвѣчалъ статскій совѣтникъ. — Можетъ быть, онъ просто такъ… — шалилъ… или въ нетрезвомъ видѣ… Долженъ вамъ замѣтить, что я въ корридорѣ сколько разъ видѣлъ его изрядно и изрядно хватившимъ и покачивающимся на ногахъ. Мало-ли что съ пьяна дѣлается!

— Позвольте… Но вѣдь теперь утро… — замѣтилъ Коклюшкинъ.

— Эхъ, молодой человѣкъ! Ужъ кто пристрастившись къ этому зелью, тотъ и съ утра… Эмлія Францевна, вы должны, какъ хозяйка, постучать въ дверь и окликать его. Если онъ не подастъ голоса…

— Нѣтъ, нѣтъ, я не могу! Я пужа… Я… Я пугайтъ… боюсь… — опять замахала руками нѣмка. — Пускай Анисья… Анись! — крикнула она.

Изъ кухни въ глубинѣ корридора показалась нѣсколько оправившаяся уже отъ испуга кухарка. Она шла, держа руки подъ передникомъ, и бормотала:

— Милая барынька… Что-жъ это такое у насъ случилось-то! Въ комнатахъ палятъ. Ай-ай… Тутъ бѣда, непремѣнно бѣда какая-нибудь. Еще вчера вечеромъ, когда я пришла къ нему убирать самоваръ, онъ мнѣ сказалъ: «завтра утромъ ты мнѣ самовара не подавай. Мнѣ не придется чай пить».

— Сказалъ: мнѣ не придется чай пить? — быстро спросилъ прислугу статскій совѣтникъ.

— Какъ передъ иконой говорю, сказалъ, — вздохнула кухарка.

— Ну, такъ ты обязана и постучать къ нему въ дверь. Если онъ не откликнется…

— Нѣтъ, баринъ… Хоть зарѣжьте меня, не могу. Боюсь. Стучите сами.

— Я охотно бы постучалъ, моя милая, но это не мое дѣло.

— Да что-жъ тутъ такого? Давайте, я постучусь, — отозвался Коклюшкинъ.

— Оставьте, оставьте… Вы можете быть черезъ это привлечены къ дѣлу, если тамъ несчастіе! — говорила голова учительницы музыки, все еще торчавшая изъ дверей.

Но было уже поздно, Коклюшкинъ стучалъ въ дверь и кричалъ:

— Господинъ Подшмыгинъ! Господинъ Подшмыгинъ! Вы здоровы!? Подшмыгинъ!

Отвѣта не было никакого.

— Подшмыгинъ! Откликнитесь-же! Мы должны знать, благополучно-ли у васъ? — пробасилъ статскій совѣтникъ.

Но въ комнатѣ безмолвствовало.

— Конецъ! Посылайте за дворникомъ… Надо разломать дверь, — сказалъ Коклюшкинъ хозяйкѣ.

Та схватилась за голову.

— Ахъ, да неужели-же такое несчастіе! Mein Gott! — прошептала она, ударила кулакомъ въ дверь и закричала:- Подшмыгинъ! Голубчикъ! Вы живъ? Дайте отвѣтъ.

Начали гремѣть дверной ручкой, стат&кій совѣтникъ нѣсколько разъ ударилъ въ дверь каблукомъ, его-же, Подшмыгина, сапога, которые были выставлены съ вечера за дверь для чистки, но изъ комнаты не раздалось ни звука.

— Анись! иди за полиціей… — сказала Эмилія Францевна.

— Позвольте, позвольте… Прежде всего надо за дворникомъ, а ужъ онъ потомъ призоветъ полицію, — заговорили жильцы. — Анисьюшка! Позови старшаго дворника.

Анисья бросилась на кухню.

Вскорѣ вошелъ старшій дворникъ въ лакированныхъ сапогахъ гармоніей, въ пиджакѣ, въ серебряной часовой цѣпочкѣ на жилетѣ.

— Три выстрѣла, вы говорите? — бормоталъ онъ. — Въ квартирѣ воспрещено даже и на одинъ-то выстрѣлъ. Вѣдь это не дача. Дверь заперта?

— Заперта, заперта. Изъ-за этого мы васъ и позвали, — говорили жильцы.

— Вы стучали и онъ не откликается?

— Ни, ни… Ни одного словечка.

Дворникъ самъ постучалъ въ дверь и закричалъ:

— Баринъ! Послушайте! Откликнитесь! А то мы взломаемъ дверь! Я дворникъ!

И на этотъ разъ отвѣта не было никакого. Дворникъ заглянулъ въ замочную скважину.

— Тамъ ключа въ двери нѣтъ. Дайте-ка ключи отъ другихъ дверей. Можетъ быть, подойдетъ какой-нибудь и отворить можно.

Жильцы бросились къ себѣ въ комнаты и принесли ключи. Дворникъ сунулъ въ замокъ ключъ, и первый-же ключъ вошелъ. Онъ повернулъ ключъ, нажалъ ручку — и дверь отворилась. Первое, что бросилось всѣмъ въ глаза — лужа крови на полу.

— Ай, ай! О, Gott! — вскрикнула нѣмка и тутъ-же опустилась на стулъ, закрывъ лицо руками.

Мужчины стояли около кровати. На кровати лежалъ на окровавленной подушкѣ среднихъ лѣтъ мужчина съ маленькой черной бородкой. Воротъ ночной сорочки его былъ разстегнутъ. Самъ онъ былъ прикрытъ простыней. Байковое сѣрое одѣяло съѣхало на полъ.

— Наповалъ? — спрашивалъ кто-то…

— Конецъ.

— Письмо, письмо… записка… — указалъ статскій совѣтникъ на столъ и взялъ листокъ бумаги. Онъ прочелъ вслухъ:

— «Кончаю съ собой. Въ смерти. моей прошу никого не винить, кромѣ… Во всемъ виноватъ тотализаторъ. Я проигралъ казенныя деньги. Проклятый тотализаторъ!»

— Живъ! Живъ! — раздался сзади него голосъ учительницы музыки… Бѣгите за докторомъ… Докторъ живетъ у насъ на лѣстницѣ.

1908