Михаил Шевердин - Перешагни бездну

• Название: Перешагни бездну
• Автор: Михаил Шевердин
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1974

Роман М.Шевердина "Перешагни бездну" разоблачает происки империалистических кругов Европы и Азии, белоэмигрантов, среди которых был эмир бухарский Сеид Алимхан, и иностранных разведок с участием английского разведчика Лоуренса Аравийского по подготовке интервенции против республик Средней Азии в конце 20-х - начале 30-х годов прошлого века.…

---

—  Вы приехали за нами в Кала-и-Фатту буквально по пятам. Позже исчезли.    Вы были в Европе. Потом в Пешавере сумели втереться в посольстпо Сахиба Джеляла, а сейчас вы опять здесь. Не слишком ли много тайн, a?

Всхлипнув, Ишикоч сросил:

—  У вас есть в жизни нечто дорогое? Дороже всего?

Доктор Бадма к Сахиб Джелял переглянулись:

—  О чем вы?

—  Так вот, — заговорил серьёзно, с чувством Ишикоч, — и у самою жестокого, самого бесчувственного человека есть в сердце трещинка. Даже Чингисхан, даже Калигула, даже... такие звери питали чувства к своим детям. Рассказывают, когда внук Тамер­лана рассорился с дедом, ушел из дворца, свирепый завоеватель в одежде дервиша пошел по миру искать его и на коленях умолял возвратиться во дворец.

—  Я... я не    понимаю,    при    чем тут... — пробормотал    Сахиб Джелял и взглянул на доктора.

—  Не могу... Я не могу   сказать всего. Одно скажу: совесть. Всё молчало вот здесь, — Ишикоч картинно прижал руку к сердцу. — Да, да, всё здесь молчало. Вокруг рушились миры, а я са­модовольно помалкивал. Я плевал на всех и вся и наслаждался своими тайными богатствами. Мимо меня, голодранца, нищего, проходили люди, бросали на меня, парню, презрительные взгля­ды и не подозревали, что перед ними властелин золота! От одно­го сознания этого я был счастлив.   Мне ничего  не надобно было. И даже, когда я сиживал на глиняной завалинке у ворот вашей курганчи, я хихикал: «Я все могу! Я один знаю!»   Мне кричали. «Открой дверь! Открой ворота! Иди сюда!    Иди туда!» И кому кричали? Владыке мира кричали! Прелестно! – И  я сносил все. И чтобы не проболтаться, я по-прежнему мутил себе мозг анашой, водкой, опиумом. Я уходил в, сновидения. Я там царил... А вы ни­чего и не знали.

—  Вы помешались. Вы сумасшедший!

Он сидел  маленький,  кругленький. Обрюзгшие,  морщинистые, плохо выбритые щеки его обмякли, блуждающий взгляд, полуоткрытый рот делали его похожим на дураика... Но дураком он не был,

—  Не верите мне, боже правый! Вы даже приблизительно не представляете, чем я владею, какие богатства лежат под песком в Кызылкумах?   Они не просто   мои, они — богатство моей ро­дины.

—  Я думаю не об этом. Я думаю, как мне верить вам, когда вы хотите отдать эти богатства эмиру, англичанам. Вы заговорили о родине... А вам плюют в физиономию, и вы утираетесь. Думае­те — розовая вода. Вы никакой  не властелин. Вы — раб. Хуже черного раба. Раб работает в цепях из-под палки. А вы сами под­ставляете плечи под кнут.   А почему бы вам не вернуться в Рос­сию — в Советскую Россию. Возвращайтесь. Отдайте чертежи, схемы, свои знания Советской власти. Ваш поступок оценят по достоинству.

—  Э, я уже говорил, что я думаю... Нет. И я еще не все ска­зал. Вы не знаете...   Вот я властелин мира, сверхчеловек, так ска­зать. Я не совершил в жизни ни одного бескорыстного поступка. Потому я злобствовал и злобствую. И вот, боже правый, готов отдать все, отдать бескорыстно, потому что вот тут у меня, — и он снова ударил себя кулаком в грудь, — оказалась прореха. Целую жизнь я метался по миру без руля и без ветрил и... вдруг... я уви­дел одну улыбку. И я, боже правый, за одну   эту улыбку, тихую, нежную, счастливую... все отдам...

Он бормотал что-то совсем уж непонятное.

—  Хорошо все-таки, что мы с вами разговариваем,— сказал Сахиб Джелял.

—  К чему такой зловещий тон, дорогой Мирза? Вы смотрите так, словно я уже в лапах Джебраила!

Он шутил, по шутил невесело. Он знал Сахиба Джеляла, его твердость, беспощадность, и у него мелькнуло сомнение, ничтож­ное, неопределенное. Он быстро добавил:

—  Итак, вы и доктор хотите знать, зачем Ишикоч явился в Кала-и-Фатту? Зачем я поклонился тирану? Теперь вы и подавно не поверите. Скажете, этот потаскун и враль Ишикоч окончатель­но запутался. И всё же скажу, хоть уж об этом вам совсем нечего знать. Так вот: я пришел сюда не за тем, чтобы отдать золото его слюнтяйскому высочеству. Не затем, чтобы холуйничать у англи­чан. Это предлог. Это называется — помазать по губам. Предлог, так сказать. Я пришел сюда из-за Моники.

—  Вы?! — вырвалось у доктора.

—  Именно.   И не потому... как бы объяснить...   О черт! Боже правый, там, в Чуян-тепа, меня оглушило, ошеломило... Я увидел... её лицо, глаза, волосы... И меня озарило. Я увидел прекрасное существо, ребёнка, несчастного, беспомощного, над которым изде­вались. Столько несчастий обрушилось на неё. Хватило бы на ты­сячу великанов. И знать притом, что причина всех её бед и не­счастий ты, то есть я. Боже правый! Да, ты, боже, злой, отврати­тельный, бесчеловечный! Смотреть на всё это! А я вот не смог. Я не мог быть бесчувственным. Почему? Да потому, что причина во мне. Я... она...

—  Невероятно!

—  А вот и вероятно. Есть в мире возмездие. Разве я мог пред­ставить, допустить, что,— боже правый! — что я  встречусь, стол­кнусь с ней в этом Чуян-тепа. Найду её! Увы, я не искал её и на­толкнулся на неё, оказавшуюся в муках, страданиях, унижениях. Совесть спала у меня и проснулась на горе мне!

Он вскочил и, сжимая кулаки, выкрикивал:

—  И мать могла бросить ребенка!  Гадина с холодным серд­цем! Бросила. Удрала. И еще называется мать. Нет, возмездие приходит. Возмездие требует. И я должен!  Да, возмещу муки и лишения девочки, я дам ей счастье, негу, наслаждения...

—  Вы воображаете? — проговорил доктор Бадма.

—  О чем вы говорите?    Что вы    подумали?    Я все отдам ей. Я слонялся по свету, подозревая, что   она существует.   Я нашел её, и я отдам ей в руки всё золото Кызылкумов. Я коснусь губами краешке подола её платья, нежно, осторожно... и уйду. Она даже не будет знать, кто я. Но я уйду лишь тогда, когда буду знать, что её никто не обидит, не посмеет обидеть!   А я буду знать, зачем я стал властелином мира. Не напрасно сделался властелином. Да, для этого стоило найти золото... столько золота,  черт меня по­бери!

И он, старенький, верткий толстячок, закрутился, затрепыхал­ся, точно наседка, вдруг обнаружившая в своем гнезде желтень­кого, сию минуту вылупившегося цыпленка.

Сахиб Джелял встрепенулся:

—  Кто же вам эта девушка?

Но он и сам понимал бессмысленность своего вопроса.

—  А вот и неважно. Неважно для посторонних и важно мне. Никто не должен знать и не узнает. Пусть она принцесса и остает­ся принцессой. Бедная!   Она заслужила, чтобы её считали прин­цессой! Боже правый! Она лучше всех принцесс. Она богаче всех принцесс! Девочка Моника, бедная, несчастная  прокаженная, ты — ваше высочество! Ха-ха! Все на колени. Все падайте ниц, черт возьми, перед самой принцессой!

—  Но её здесь нет! Девушка Моника   в Пешавере.   Её посвя­щают Живому Богу Ага Хану,— остановил Ишикоча Сахиб Джелял.

Но Ишишч уже не слушал. Он весь трясся в странном, мучи­тельном припадке. Глаза его закатились, лицо набухло кровью, морщины сбегались и разбегались.   Шатаясь, он брёл к калитке.

— Для неё! Для неё! Всё для неё!

БОЛЕЗНЬ ЭМИРА

                                                           Поздно    надгробие     укрывать    одеялом.

                                                                                                Кемине

                                                           Вы же, воображающие, что имеете ра­зум и

                                                          рассудок, законы и решения, оы бросаетесь

                                                         врассыпную перед врагами, подобно

                                                        верблюдицам, и кутаетесь перед нами в

                                                        одежды слабости и трусости.

                                                                            Абу ибн-Салман

У входа в покой эмира доктора и Сахиба Джеляла встретил Начальник Дверей. Он вздыхал. Жизнерадостность стерлась с его обычно полного лукавства широкоскулого лица. Уныло он про­бормотал надлежащее славословие его высочеству:

—  Вознесем  хвалу  великодушию и  доблести,  гостеприимству и скромности,    вceмогуществу    и    рассудительности    повелителя мира!

Створки резных дверей заскрипели, застонали на петлях, и сразу же неприятно защемило в груди. Всегда все двери в Кала-и-Фатту смазывались смесью курдючного сала с кунжутным мас­лом. Алимхан жестоко наказывал слуг за скрип дверных петель.

Сейчас стонущий скрип говорил: порядок во дворце порасстроился.

Из спальни пахнуло тяжелым запахом, прослоенным струйками приторных восточных ароматов и густых духов.

В сумраке спальни Бадма и Сахиб Джелял не сразу различи­ли лежащую на горе ваших тюфячков похожую на призрак фи­гуру эмира. Он не повернул бледного, мелового лица к вошедшим в остановиошимся взглядом смотрел на расписные болоры потолка.