Мкртич Саркисян - Сержант Каро

• Название: Сержант Каро
• Автор: Мкртич Саркисян
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1980

Мкртич Саркисян — известный армянский прозаик, творчество которого отражает героику Великой Отечественной войны. В его произведениях, выходивших в разных изданиях на родном и русском языках, нашел своеобразное преломление образ солдата-армянина, плечом к плечу с воинами других национальностей участвовавшего в разгроме фашистской Германии.

Новая книга М. Саркисяна включает повести и рассказы о поколении молодых, которые получали нравственную и гражданскую зрелость на поле боя, защищая социалистическое Отечество. Лейтмотивом книги является неиссякаемая связь настоящего с героическим прошлым нашего народа. Это гимн жизни, миру, дружбе народов.

Повести «Сержант Каро», «Жизнь под огнем», рассказы «Так ведь, Онес?», «Хочу убить войну» и другие во многом носят автобиографический характер, их отличают историческая правда, глубокий лиризм и психологизм, добродушный юмор.

---

Утром следующего дня два часа шла артподготовка. Бомбежке и обстрелу подверглись не только позиции наших войск, но и город, и все ведущие к нему дороги. Немецкие танки, а под их прикрытием и пехота, пошли в атаку, С кладбищенского пригорка отчетливо просматривался фронт — бурлящий и клокочущий. Огнем, натиском брал враг. На носилках принесли тяжело раненного в грудь начштаба. Ждали наступления темноты, чтобы перебросить в городскую больницу. Не протянул и часа, скончался. Похоронили под стеной дома Кузиков. От тени ив и ему перепала малость. К полудню стало ясно, что атака немцев захлебнулась. Михаил ликовал.

— Видел, Василий? Нет, ты видел, как они спину показали?!

Но хмур был Василий. Мрачнел.

— Потери большие: не продержаться нам…

Ночью к переднему краю подтянулись новые подразделения. Враг не прекращал атак и на третий день прорвал фронт. Теперь он угрожал штабу дивизии и тылу.

— Штаб надо срочно перевести в город!..

Только выполнить приказ командира дивизии не было уже никакой возможности. Фашистские автоматчики показались на подступах к кладбищу. С передовой была срочно переброшена рота — защищать штаб. Схватка кончилась быстро. Когда Михаил достиг ворот кладбища, рота была уничтожена. Пуля в висок сразила Василия. Наповал.

Михаил бросился к смолкшему пулемету. Лент было достаточно, требовался кто-то, чтобы стрелять. Позади был город, позади были четыре могилы, четыре ивы и одна дорогая фотография. Позади была вся его жизнь, рядом — солдаты и Василий, уснувшие навечно.

«Дорога на кладбище пусть этим собакам кладбищем и станет, — решил он, — человек обязан защищать и колыбели, и могилы. В колыбелях растет будущее, в могилах святыней покоится прошлое…»

Рукой бывалого солдата продел ленту и затаился, стал ждать. Серо-зеленая цепь поднялась, качнулась вперед. Сопротивления не ждали.

Пулемет запел. Он стрелял до появления самоходки.

Михаил видел, как валятся темные силуэты. Понял, что скоро и ему конец, но не кончились еще патроны. «Хорошо ли ты жил, плохо, кто знает? Но смерть твоя будет достойна человека, Михаил Васильевич!..»

Снаряд застрял в кладбищенской стене. На Михаила посыпался битый кирпич. Обожгло ухо. Он был ранен, но огня не прекращал.

«И что они так яростно защищают покойников?.. Что у них там, на этом кладбище?» — бесновались немцы.

Откуда им было знать об улыбчивой фотографии на стене, об этих дремлющих под сенью ив холмиках, о растущих в городе детях, чей образ и тоска по которым жили под веками кладбищенского сторожа…

Второй снаряд разорвался ближе. Осколками разбило правую руку и задело голову. Стрелять Михаил уже не мог. Усилием воли он заставил себя подняться… Даже сделал два шага навстречу смерти…

Увидев окровавленного старика, фашисты приняли его за воскресшего из мертвых: страшен и ужасающ был его вид…

Михаил упал.

Через два часа наши части отбросили противника и заставили окопаться.

Старика похоронили под стеной. В кармане нашли паспорт. Насадили на сломанный штык дощечку -

«МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ КУЗИК».

На второй день ветер сорвал ее. Остался один холмик.

Повести

Сержант Каро

Его я встретил возле штаба полка. Он стоял с поварихой Марией и на ломаном русском рассказывал ей что-то смешное. Повариха смеялась…

— Ну и чертяка же ты, сержант!

Это был армянин — я сразу признал. Лицо у него было какое-то пепельное и жесткое, будто вытесанное из камня. Лицо у него было строгое, но когда он переводил глаза на собеседницу, все оно освещалось какой-то тихой детской улыбкой. Я подошел к ним. Сержант привычным движением поправил ремень, одернул гимнастерку и отдал честь.

— Откуда? — спросил я по-русски.

— Из Еревана, — ответил мне сержант.

— Значит, армянин? — спросил я по-армянски.

— Конечно! — Лицо сержанта приняло гордое выражение. И он добавил: — Извините, а вы откуда сами, товарищ лейтенант?

— Из Джавахка, — с не меньшей гордостью ответил я.

Сержант так и засиял, заморгал влажно заблестевшими глазами. Потом вроде бы застыдился:

— Да ведь я из деревни Лусагер, что неподалеку от Джавахка, и, стало быть, ваш земляк, товарищ лейтенант!

— А Ереван?..

— Ереван же тут знают все, а Лусагер, Джавахк — только мы с вами.

Долго стоять не было времени, к тому же подошел мой друг и поторопил:

— Нас ждут. Зайдем, пока начштаба у себя.

— Ну, земляк, — сказал я сержанту, — попрощаемся. Я командир третьей роты первого батальона. Встретимся…

— Я вас найду, дорогой земляк, — сказал сержант, и мы расстались.

… Штаб полка находился в маленькой деревне, добрую половину которой война сровняла с землей. Он помещался в одноэтажном здании школы, зияющем чернотой разбитых окон и пустых дверных проемов.

Нам оформили документы, приказали остаться в деревне и ждать пополнения.

— В окопах почти нет людей, — озабоченно сказал начальник штаба, — взводы переформированы в отделения, а роты во взводы. И я, по правде говоря, не знаю, как с такими малыми силами мы начнем это большое наступление. — И потом — дружеским тоном: — Дорогие новоприбывшие товарищи офицеры, скоро подоспеет пополнение — и вы возьмете своих людей и двинетесь на передовую… Ну, в добрый час… Да, — обратился он ко мне, — я видел, вы разговаривали с сержантом Каро; кажется, это ваш земляк. Учтите, человек он легендарный, нет ни одной разведывательной операции, не связанной с его именем. Я не преувеличиваю, милок, ничуть не преувеличиваю.

Когда мы вышли из штаба, сержанта Каро уже не было, повариха Мария хлопотала в своей кухне, а несколько солдат у входа в школьный двор кололи дрова…

Стояла весна, был месяц май; обильная зелень затопляла поля, сады, приметные холмы братских могил; и на брустверах свежевырытых окопов покачивались мокнущие под вешним дождем синеголовые фиалки.

Мы свободны, и нам нечего делать. Мы — ново испеченные командиры и еще не отличаем грохота весеннего грома от пушечного залпа. А в двух-трех километрах от маленькой деревни за отлогой возвышенностью кипит и клокочет фронт. Наши не привычные к пушечным выстрелам уши уже побаливают. Мы знаем, что война — дело не шуточное. Знаем, что на войне от жизни до смерти только один шаг. Между тем весна нашептывает свое, по-своему томит сердце. Взгляд моего друга, Василия Грицая, блуждает в пустоте окна, откуда вместе с клубами пара вырывается обжигающий смех круглолицей поварихи.

— Мария славная, правда? — спрашивает он вдруг.

— Славная, но тебе-то что? — отвечаю безразличным тоном.

— Действительно славная?

— Да, действительно…

Мы идем посреди деревни. Моросит тихий теплый дождь, и тягучая, как резина, густая черная грязь цепляется за наши сапоги. Над развалинами домов, как протестующие руки, простерлись к небу дымовые трубы. Скелеты обгорелых деревьев черными своими ветками тянутся к развалившимся жилищам. Дальнобойная пушка, накренившаяся набок, уперлась стволом в бревенчатую стену избы. Возле нее валяются три каски и несколько десятков стреляных снарядных гильз. В близкой луже лежит неподвижно тряпичная кукла. Два немецких и три советских сгоревших танка довершают картину прифронтовой деревни. В деревне много бездомных кошек. Их удивительно много, и они, как это ни странно, не любят людей. При виде солдат они взъерошивают свою блестящую шерсть и, злобно шипя и скалясь, тотчас убегают прочь.

— А собак что-то нет, — говорит Василий, — немцы, должно, поубивали.

— Здесь и жителей не осталось. Где они, жители-то?

Переходим дощатый мостик, перекинутый через неглубокий овраг. Часть деревни, лежащая за этим оврагом, почти цела. Здесь сосредоточена вся служба тыла, посылающая на огневой рубеж оружие и боеприпасы, живую силу и продовольствие, приказы и связных.

У начальника тыла седые волосы, усталое лицо и подполковничьи погоны. Мы протягиваем ему наши документы.

— Направить в царство Марии. На время, конечно, — говорит он ворчливым голосом сидящему рядом лейтенанту.

— Что это за «царство», товарищ подполковник?

— Мы прикрепляем вас к полковой кухне, — поясняет подполковник. — Значит, так: обмундирование у вас есть — не получите, пистолетов нет — не получите, места для спанья нет — не получите, курева нет — получите, пайка нет — получите…

Подполковник, перечисляя все это, щелкает на лежащих перед ним счетах костяшками. И после небольшой паузы:

— Ясно, лейтенанты?

— Не совсем, товарищ подполковник, — говорит Грицай.

— Почему?

— Потому что… Чего у нас нет, получить бы надо.

— Чего нет у вас, нет и у нас. Ясно, мой дорогой?

— Ясно. Но когда-то будет?

— Будет… А теперь отправляйтесь к Марии. У нее за пару деньков отъедитесь, сие уж точно, но на передовой вам это отрыгнется… Нет, не нравятся мне ваши диетические физиономии… Идите, не задерживайтесь, вас ждут превосходные блюда Марии.