Юлия Федотова - Враг невидим

• Название: Враг невидим
• Автор: Юлия Федотова
• Жанр: Боевое фэнтези

Окончилась долгая война, солдаты возвращаются домой.

Что несут они с собой из чужих земель? Какие проклятия лежат на них, какие призраки идут по пятам за ними, пропахшими кровью и смертью?

И как встретит их родина? Что делать в мирной жизни тому, кто умеет только убивать?

…Деревушка Гринторп, идиллический уголок старого Королевства, затерявшийся меж зелёных холмов. Там само время течёт по-другому, там до сих пор можно встретить единорогов, гоблинов и фей…

Но покой её оказывается нарушен: один за другим от руки невидимого убийцы погибают ученики престижной Гринторпской школы. Главным подозреваемым по делу становится молодой отставной офицер Норберт Веттели, недавно получивший место учителя естествознания. Чтобы доказать свою невиновность, ему приходится самому взяться за расследование. Беда только в том, что сам-то он в своей невиновности, ох, как не уверен…

---

– Так точно… то есть, согласен, сэр.

Мысль о том, что они с Эмили на какое то время станут коллегами, приятно согревала душу.

2

Школьная жизнь постепенно входила в привычную колею, и три недели спустя ему уже смешно было вспоминать, с каким беспокойством он шёл на первый урок к девочкам…

Тут, ясности ради, следует заметить, что эксперимент по совместному обучению, которым школа Гринторп так гордилась, не деле заходил, прямо скажем, не слишком далеко. По сути, это были две школы, объединённые одним названием, общим зданием и хозяйством, общим руководством и, отчасти, общими учителями. При этом девочки занимали левое крыло замка мальчики – правое, в каждом были свои жилые и служебные помещения, свои классные комнаты. И уроки для мальчиков и девочек проводились отдельно. Даже внутренний двор школы был предусмотрительно перегорожен пополам чугунной оградой, по мнению Веттели, чисто символической. Хоть и была она выше человеческого роста, но если и служила для кого-то препятствием, то, единственно, для учителей. Ни мальчикам, ни даже девочкам не составило бы труда его преодолеть. Младшие могли легко протиснуться меж прутьев, старшим ничего не стоило перелезть верхом, используя в качестве удобных ступеней многочисленные кованые перемычки и завитки. Правда, за недолгий срок пребывания в школе, Веттели ещё ни разу не видел, чтобы дети такой возможностью воспользовались. Зато однажды, после заката, когда обе половины двора опустели, он, прогуливаясь перед сном, наблюдал прелюбопытную картину, как, зажав в зубах ручку своего саквояжика, лезет через забор мисс Фессенден, собственной персоной! Перемахнула, лихо соскочила и испуганно ойкнула, заметив посторонний взгляд. Но узнав «коллегу», сразу же успокоилась. «А! Это вы! А я-то подумала, вдруг Коулман. Он обязательно рассказал бы начальству, вышло бы неловко, – выпалила она, а потом сочла нужным объяснить своё неожиданное поведение. – Саргасс опять в городе, пора делать обход в изоляторе для мальчиков, там четверо с ангиной, центральное крыло уже перекрыли на ночь, а я, как назло, потеряла свой ключ. До прислуги пока-а ещё докричишься. Вот я и решила того… напрямик. Вы ведь никому не расскажете, правда?» «Разумеется, нет!» – поспешил заверить Веттели, тогда она благодарно чмокнула его в щёку и поспешила к чёрному, торцевому входу в правое крыло.

Центральное же крыло, тщательно запираемое на ночь, днём служило местом соприкосновения мужской и женской половин школы. В нём, помимо верхних помещений хозяйственного назначения, размещался обеденный зал (но опять же, на два отделения), гимнастический зал, несколько больших парадных аудиторий, учительская комната, директорский кабинет и великолепный зал для торжеств. А ещё – кабинеты со сложным оборудованием: физика, химия и алхимия, магия. И естествознание в их числе. Должно быть, школа посчитала накладным их дублировать.

Веттели этому был рад. В центральном крыле всегда было гораздо тише и спокойнее, чем в боковых, где дети сновали как огненные шары, выпущенные из ствола противоголемной гаубицы. От детей Веттели старался держаться в стороне настолько, насколько вообще позволял его нынешний род занятий. Он с самого начала подозревал, что педагогика – не его стезя, и за три недели только укрепился в этом мнении, не испытывая при этом ни огорчения, ни разочарования, ни беспокойства. Преподавание не приносило ему радости, не вызывало интереса – ну и что? За семь лет он возненавидел и армию, и войну – это не мешало ему считаться отличным офицером. Он привык старательно и честно исполнять то, что должно, а нравится – не нравится – это понятия из какой-то другой, незнакомой ему жизни.

Может быть, именно потому, что у него не было никаких профессиональных амбиций, что он не стремился никому ничего доказывать и самоутверждаться, просто спокойно и по-военному чётко исполнял поручение, всё с первых уроков покатилось ровно и гладко. Чтобы вспомнить школьный курс естествознания, хватило нескольких ночей в библиотеке. Правда, Эмили потом ругалась, что ему нельзя было утомляться, что он опять зелёный как покойник, но ничего, не развалился, случалось и дольше не спать. С учениками тоже не возникло проблем. К третьему курсу их уже успевали приучить уважать командный голос, сам же Веттели за время службы овладел этим инструментом в совершенстве. Прав оказался Токслей: те же новобранцы, не лучше, не хуже. Вполне управляемые, если не впадать с ними в крайности: не делать неоправданных поблажек, но и не требовать невыполнимого. В общем, с парнями он поладил легко, и скоро стал замечать признаки их доброго отношения. Это было приятно.

Но девочек Веттели поначалу опасался, ведь их в числе новобранцев не случалось никогда.

Особенно не по себе ему стало, когда, проходя мимо группы старшеклассниц, услышал за спиной, приглушённо:

– Ой, смотрите, смотрите, кто это?

– Это новый учитель, ведёт естествознание вместо мистера Скотта.

– Ах, какая прелесть! Шарма-ан! Он и у нас будет вести?

– Нет, у нас врачиха. Он только у мальчиков и малышей.

– Ну-у! Почему-у? Такой хорошенький! Вечно нам не везёт! – и, мечтательно, – Ах, если бы его нам поставили, уж я бы тогда…

А в ответ насмешливо:

– Вот именно поэтому нам его и не ставят!..

Да что же это такое! – разозлился он тогда, не то на глупых девиц, не то на себя самого. Как же перестать быть «хорошеньким»? Уж и мантия с шапочкой не спасают! Отпустить, разве, бороду и усы? По школьному уставу не положено. Обриться наголо? Будут торчать уши, выйдет ещё глупее. Ограничился тем, что вспомнил детство – купил в деревенской лавке безобразные очки в металлической оправе с простыми стёклами. Но выдержал в них только один день, потом где-то потерял.

К счастью, скоро выяснилось, что маленькие девочки от новобранцев отличаются не так уж сильно, с ними тоже можно ладить. Тем более, что до пугающих пестиков и тычинок оставался почти целый триместр.

Сложнее было с новыми коллегами: большинство держалось подчёркнуто холодно, общение было чисто формальным. Кажется, настоящие учителя считали, что он не их поля ягода. И были правы, поэтому он не обижался и не пытался ничего изменить, лишь наблюдал за ними со стороны, с интересом и удовольствием, как за одним из колоритных проявлений чудесной гринторпской жизни.

Учителей, не считая его самого, лейтенанта Токслея – тоже новичка, но уже успевшего вписаться в гринторпскую компанию, мисс Фессенден, ступившую на педагогическую стезю невольно и ненадолго, и профессора Инджерсолла, читавшего выпускному классу философию, было двадцать человек, и все они представлялись Веттели персонами чрезвычайно незаурядными.

К примеру, мистер Харрис, преподававший математику у мальчиков, удивлял своей страстной увлечённостью овощеводством. Под окнами его комнаты было разбито несколько грядок, самых аккуратных и ухоженных из всех, что Веттели доводилось встречать. На них до сих пор что-то росло, не смотря на осеннюю пору. И каждый вечер, сразу после пятичасового чая мистер Харрис, облачённый, независимо от погоды, в короткий дождевик и резиновые сапожки, выходил в свой импровизированный огородик и копался в нём ровно два часа: что-то полол, рыхлил, окучивал, унавоживал… За навозом он специально ходил в деревню с маленьким, почти игрушечным ведёрком. Токслей не раз предлагал коллеге привезти целый мешок на грузовом прицепе директорского венефикара. Но мистеру Харрису нужен был не всякий навоз, а какой-то особенный, он лично его выбирал. И одними только уличными грядками его сельскохозяйственная деятельность не ограничивалась. Собственную комнату он превратил в подобие оранжереи: там под мощными лампами зрели перцы, томаты и баклажаны, зеленели перья лука и кочаны цветной капусты, а по окну вились огуречные плети, усыпанные весёленькими жёлтыми цветками.

Мистер Харрис был единственным, кто удостоил Веттели визитом в первый же рабочий день. Правда, внимание оказалось небескорыстным, и явился математик не один, а в компании с авокадо. Он так и сказал с порога:

– Вы Веттели, наш новый сотрудник? А это авокадо. Будем знакомы!

– Очень рад знакомству с вашим авокадо, сэр, – вежливо поклонился Веттели, стараясь сдержать предательски рвущийся наружу смех и выдать его за любезную улыбку, – но нельзя ли узнать и ваше имя?

– А! Я Харрис. Кит Мармадюк Харрис, но теперь не о том. Авокадо! Видите, какой у него бледный вид и вытянутый стволик? Это нехватка света! Нам нужен свет!

– Я могу вам чем-то помочь? – осведомился Веттели осторожно, он уже начал сомневаться, в здравом ли его гость уме.

– Ну, разумеется, можете! – вскричал Мармадюк Харрис с нотками раздражения в голосе. – Иначе зачем бы я тащил горшок в такую даль? Разве вы не заметили, какой у вас светлый кабинет? Южная сторона! Это надо понимать, раз вы собираетесь учить бедных детей естествознанию! Авокадо будет очень хорошо на южной стороне… То есть, летом оно пострадало бы от прямого солнца, но теперь уже осень, так что всё будет в порядке, можете не беспокоиться.