Александр Боханов - Павел I

• Название: Павел I
• Автор: Александр Боханов
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4331-2

Император Павел I — фигура трагическая и оклеветанная; недаром его называли Русским Гамлетом. Этот Самодержец давно должен занять достойное место на страницах истории Отечества, где его имя все еще затушевано различными бездоказательными тенденциозными измышлениями. Исторический портрет Павла I необходимо воссоздать в первозданной подлинности, без всякого идеологического налета. Его правление, бурное и яркое, являлось важной вехой истории России, и трудно усомниться в том, что если бы не трагические события 11–12 марта 1801 года, то история нашей страны развивалась бы во многом совершенно иначе.

---

Аракчеев по приказу Павла примчался в Зимний Дворец в ночь с 5 на 6 ноября 1796 года и предстал перед будущим Императором весь в дорожной грязи; вместе с ним прибыл и отряд гатчинцев, Павел Петрович понимал, что переход власти может быть сопряжен с трудностями; столичные гвардейские части не представлялись надёжными. Павел сделал напутствие Аракчееву, которое тот помнил всю жизнь: «Смотри, Алексей Андреевич, служи мне верно, как и прежде». Тут же был призван Великий князь Александр Павлович, и Павел Петрович, сложив их руки, произнёс: «Будьте друзьями и помогайте мне». Уже 7 ноября 1796 года Аракчеев назначается Петербургским комендантом, а 8 ноября производится в генерал-майоры…

В ту ночь случилось одно маленькое событие, памятью о котором до самой смерти так дорожил Аракчеев. Павлом верному служаке была подарена чистая рубашка — своя была вся в грязи — которая потом много лет хранилась Аракчеевым в особом сафьяновом футляре в имении Аракчеева «Грузино». В ней граф и генерал, согласно предсмертной его воле, был и похоронен через тридцать восемь лет…

Когда стало окончательно ясно, что Екатерина не поправится и часы её жизни сочтены, т. е. с утра 6 ноября, Павел Петрович начал отдавать первые распоряжения. Боль и горечь, копившиеся в душе десятилетиями, и которым он не давал выхода, теперь начали проявляться. Первым это почувствовал князь Фёдор Сергеевич Барятинской (1742–1814), бывший некогда адъютантом Императора Петра III, ставший в июле 1762 года его убийцей. При Екатерине Барятинский процветал: пожалования и награды сыпались на него как из рога изобилия. В 1796 году это был обер-гофмаршал, распоряжавшийся укладом Императорского Двора.

Украшенный орденами, в золочёном маршальском камзоле с бриллиантовыми пуговицами, он обретался во Дворце умирающей благодетельницы, где его и встретил Павел Петрович. Приказ нового повелителя был ясным и окончательным: немедленно убраться из Дворца и из Петербурга и никогда больше в столице не появляться. Это был первый акт «жестокости» и «тирании» Павла Петровича, которым его втихомолку начнут отныне укорять при жизни и громогласно инкриминировать после смерти. Если учитывать, что аристократические фамилии были тесно переплетены родственными узами между собой, то можно сказать, что первые признаки «оппозиции» как раз и проявились уже 6 ноября 1796 года.

Барятинские находились в родстве с князьями Хованскими, графами Головкиными, графами Головиными, князьями Долгорукими, князьями Голицыными. Это был мощный аристократический клан. Если же прибавить к этим «оскорбленным» и клан Орловых — ведь графа Алексея Григорьевича Орлова (1736–1807) «унизили», принудив участвовать в перезахоронении Петра III, в убийстве которого он принимал деятельное участие, — то контингент «возмущённых» дворянских родов будет еще представительней: Ртищевы, Зиновьевы, Лопухины, Безобразовы…

Среди первых назначений Павла было назначение Фёдора Васильевича Ростопчина (1763–1826) генерал-адъютантом и затем производство его в генерал-майоры. Сообщая о своей милости, Павел Петрович произнёс наставление, которое можно воспринимать как форму новой философии власти, которая будет доминировать отныне в высших имперских коридорах: «Знай, что я назначаю тебя генерал-адъютантом, но не таким, что гулять только по Дворцу с тростью, а для того, чтобы правил военною частью». Иными словами, только беззаветная служба Царю и Отечеству будет иметь значение, а не расшаркивание на дворцовых паркетах.

Екатерина II испустила свой последний вздох около десяти вечера б ноября 1796 года, и, как вспоминал очевидец Ф. В. Ростопчин, «слезы и рыдания не простирались далее той комнаты, в которой лежало тело Государыни». За дверями спальни возобладали совсем иные настроения. Когда генерал-прокурор и казначей граф А. Н. Самойлов (1744–1814) вышел из спальни Екатерины в прилегающие комнаты, где ожидала новостей целая толпа царедворцев, и объявил: «Милостивые государи! Императрица Екатерина скончалась, а Государь Павел Петрович изволил взойти на всероссийский Престол», то толпа взорвалась ликованием. Графа чуть не задушили в радостных объятиях. Здесь невольно приходит на ум старое римское изречение: «Sic transit gloria mundi» (так проходит мирская слава). Екатерину искренне оплакивали только несколько фрейлин и верных слуг, все остальные думали уже совсем о другом.

Менее чем через час после кончины «Екатерины Великой» в Большой церкви Зимнего Дворца началась присяга новому Императору. Одним из первых её принёс Платон Зубов…

Глава 5 Жить — значит служить

Павел Петрович стал Императором на сорок третьем году жизни. Он так долго этого ждал, так много пережил волнений, оскорблений и унижений, что можно только диву даваться, как он выдержал весь этот бесконечный психологический прессинг. Потом «психиатры от истории» будут бессчётное количество раз называть его «сумасшедшим», «параноиком» и даже «идиотом». Всё это — тенденциозные измышления, говорящие не о Павле I, а о тех, кто эти бредни рождал и популяризировал. Злобные мифы давно в арсенале многих сочинителей, пишущих и размышляющих на темы Русской истории. Это отдельная тема, напрямую связанная с социально-психологической патологией, имя которой — русофобия; о ней здесь размышлять не место.

Ранее уже упоминалось о том, что первые уничижительные вердикты появились в кругу тех, кто замышлял и желал убийства Императора, кто непосредственно участвовал в нём, и тех, кто этому злодеянию рукоплескал. В значительной части российского дворянства ненависть к Павлу Петровичу не знала, что называется, срока давности. В эпоху Павла дворянство, особенно его высший слой — аристократия, действительно пережила «страх и ужас», который передавался потомкам на генетическом уровне. Даже те, кто родился через многие десятилетия после гибели Императора, все ещё продолжали твердить о «тиране», о его «жестокостях» и «психической ущербности». Один показательный пример.

Правнук одного из убийц Монарха, графа Николая Александровича Зубова (1783–1805), умерший в эмиграции в Париже «доктор философии» граф Валентин Платонович Зубов (1884–1969), издал в 1963 году на немецком языке сочинение «Император Павел I: человек и судьба», переведённое на русский язык и напечатанное в Петербурге в 2007 году. Оно наполнено многими уничижительными пассажами относительно убиенного Императора и его окружения. Вот только пара примеров. «Многое говорит за то, — изрекал парижский граф, — что Павел не был сыном супруга Екатерины». Данный исходный тезис, что называется, весит в воздухе. У графа не то что «многое», но и «малое» невозможно отыскать. Автор ограничился пересказом давних салонных сплетен, утверждая — вопреки очевидному, общеизвестному и зримому, — что Пётр III и Павел I «внешне не были похожи»!

Или, скажем, вот что говорится об A.A. Аракчееве: «Только собачья преданность Павлу и Александру была единственной положительной чертой этого монстра». Монстр, и никто другой! Это типичный образчик «тонкого исторического анализа», столь характерный для отечественной историографии коммунистической поры, когда идеологический ярлык не требовал никакого документального обоснования.

В сочинении нет ни слова раскаяния или хотя бы человеческого сожаления по поводу злодеяния предков, убивших Помазанника Божия. Ведь именно его прадед нанёс смертельный удар в висок Императору пресловутой золотой табакеркой — подарком «Матушки Екатерины». Потом эта табакерка хранилась в семье Зубовых как бесценная реликвия.[82] Но обо всём этом — ни звука. Может возникнуть недоумённый вопрос: зачем надо было в Германии и во Франции тиражировать клеветы и инсинуации, которые преспокойно бытовали на просторах исторического сознания и в эпоху существования Российской Империи? Ответ напрашивается только один: родовая ненависть к Павлу Петровичу.

Обратимся к оценкам известного биографа Императора Павла генерала и историка Н. К. Шильдера, умершего в 1902 году. Предваряя рассказ о правлении Павла Петровича, биограф многозначительно заявлял: «Наступил краткий, но незабвенный по жестокости период четырехлетнего царствования Императора Павла». «Незабвенный по жестокости» — сильно сказано; это не вступительная ремарка, а скорее — мрачная эпитафия. А как же Пётр I? Он ведь тоже «незабвенный по жестокости», причём его «жестокости» во сто крат превышали всё, что происходило в России до самого падения монархии в 1917 году!

Пётр I — «великий», он «созидал Империю», «модернизировал страну». Всё это, конечно, так. Но ведь тем же самым занимался и Павел Петрович. Хотя его достижения здесь и не столь эпохальны, но ведь Пётр правил несколько десятилетий, а его правнук — чуть более четырёх лет. При Императоре Павле не существовало ничего напоминающего «массовые репрессии», при нём не было ни одной казни. Даже из числа явных недоброжелателей и врагов никто не был лишён жизни.