Евгений Чазов - Рок

• Название: Рок
• Автор: Евгений Чазов
• Издательство: Издательский дом «ГЭОТАР-МЕД»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-9231-0098-3

Настоящее издание знакомит вас с книгой Евгения Ивановича Чазова «Рок». Автор книги - известный кардиолог, долгое время руководивший 4-м Главным медицинским управлением Минздрава СССР. В книге описаны события, отражающие историю советского и российского государства через судьбы ее правителей - от первого Президента СССР до первого Президента России. Издание адресовано широкому кругу читателей.

---

Брежнев исповедовал испытанный за годы власти принцип «разделяй и властвуй». В Политбюро друг против друга сидели два антипода — Косыгин и Подгорный; в КГБ, которым руководил преданный ему до конца Андропов, он, понимая значимость этой организации, поставил еще двух близких ему Цвигуна и Цинева, которые терпеть не могли друг друга.

Один-два раза в месяц мы регулярно встречались с Ю. Андроповым. Обычно это было по субботам в его уютном кабинете на площади Дзержинского, когда пустели коридоры власти, затихали «вертушки» и можно было спокойно обсудить общие для нас проблемы. Несколько раз наши встречи проходили на его конспиративной квартире в доме сталинской постройки на Садовом кольце недалеко от Театра сатиры. В этих случаях организовывался весьма скромный обед с учетом строгой диеты, которой из-за тяжелой болезни почек придерживался Андропов. Разговор шел в основном о состоянии здоровья Брежнева, наших шагах в связи с его болезнью, обстановке в верхних эшелонах власти. Умный и дальновидный политик, с аналитическим складом ума, Ю. Андропов, как шахматист, проигрывал возможные варианты поведения тех или иных политических деятелей, различных кругов — от членов ЦК, близкого окружения Л. Брежнева до первых заместителей председателя КГБ. Андропов понимал, что его первые замы поставлены Брежневым для контроля за тем, что творится в этой всемогущественной организации.

Опытный дипломат, Ю. Андропов избрал самый верный путь — он сделал и Цвигуна, и Цинева своими самыми близкими помощниками, постоянно подчеркивая свое уважение к ним и дружеское расположение. Уверен в том, что Брежнев высоко ценил и по-своему любил Андропова, определенное значение имело и мнение двух его доверенных людей в КГБ. Но Ю. Андропов четко знал суть каждого, знал грань допустимого и в обсуждении острых проблем, и в отношениях с ними. Меня он не раз предупреждал: это можно обсуждать с Циневым или Цвигуном, это можно раскрыть только Циневу, а вот об этом вообще не стоит говорить.

Когда возникала сложная, весьма конфиденциальная ситуация (как, например, с передачей Брежневу вместо разрушающих его личность снотворных средств, которые он требовал от своих друзей, «пустышек», заполненных безвредным нейтральным порошком), Ю. Андропов обращался к В. Чебрикову, которому беспредельно доверял. Недаром на второй или третий день после избрания Генеральным секретарем ЦК КПСС он освободил с поста председателя КГБ ставленника К. Черненко — Федорчука и назначил на его место Чебрикова.

Одна из самых больших ошибок М. Горбачева заключалась в переводе В. Чебрикова секретарем ЦК КПСС с поста председателя КГБ и назначении на эту должность В. Крючкова, бывшего помощника Андропова, начальника его секретариата, а затем руководителя разведки. В. Крючков, честный, принципиальный, несколько прямолинейный, конечно, все же уступал Чебрикову в возможностях организации работы такой системы, как КГБ, а главное, в оценке складывающейся политической ситуации и возможных ее последствий. И, к сожалению, ни тот ни другой не имели тех талантов, которыми обладал Ю. Андропов. Зная многих сотрудников КГБ тех лет, могу утверждать, что Ю. Андропова не только уважали и признавали в этой организации, но и в определенной степени гордились им.

Наши встречи с Андроповым были весьма откровенными. Я полностью доверял ему и, зная его честность, верил: все, что он делает, — на благо страны, на благо народа. Может быть, я ошибался, как, например, тогда, когда он убедил меня, что сохранение хотя бы минимальной активности Брежнева и его пребывание на посту генсека — в интересах страны, ибо обеспечивает спокойствие, стабильность и мир. Мне кажется, что и Ю. Андропов при всей присущей ему осторожности чувствовал себя со мной раскованным, хотя, конечно, и не раскрывался до конца.

Часто наши беседы выходили за рамки обсуждения только здоровья Брежнева. Я видел разного Ю. Андропова. Видел я его и растерянным, непохожим на себя, -перед вступлением наших войск в Афганистан. Помню, как он волновался, когда пытался перед штурмом дворца Амина выманить из Кабула брата Амина - Абдулу, начальника госбезопасности Афганистана. (Это был, по его словам, не только жестокий человек, виновник гибели многих видных афганских политических и общественных деятелей, но и человек, державший в руках охрану Кабула.) Когда с нашей помощью это удалось, по реакции Ю. Андропова я понял, в каком напряжении находится этот внешне спокойный и уравновешенный человек. Я не услышал от него «спасибо», но его слова после завершения операции были точно рассчитаны на нас: «Вы, наверное, не представляете, что она (операция по вызову брата Амина в Москву) сохранила не один десяток жизней наших людей».

Редко я видел его эмоции — радость по поводу успехов, возмущение и горечь в связи с неудачами. Это был очень рациональный, расчетливый человек. Однажды, как бы предчувствуя ту критику, которая обрушится на нас, врачей, после смерти Брежнева от некоторых деятелей из его окружения, я предложил Ю. Андропову, чтобы кто-нибудь предупредил членов Политбюро и друзей генсека о пагубности приема им снотворных средств и так называемых транквилизаторов. Подумав, Андропов ответил: «Не будьте наивным. Неужели Вы думаете, что запретительными мерами можно что-то сделать? Ну, я прислушиваюсь к Вам, Дмитрий Федорович (Устинов), Громыко, может быть, еще один-два человека. Да если Леонид Ильич захочет, найдутся десятки людей, которые тут же побегут доставать эти лекарства, чтобы услужить генсеку или чтобы извлечь выгоду для себя». Так и было: многие, в том числе и члены Политбюро, зная о запрете, поставляли Брежневу его любимые лекарства. (Позже, при Б. Ельцине, было то же самое, только речь шла не о лекарствах, а об алкоголе.)

Однажды Ю. Андропов встретил меня в необычном для него радостном возбуждении. Чувствовалось, что ему хочется выговориться. «Вы знаете, у нас (конечно, он подразумевал не Политбюро или ЦК, а КГБ) большая радость. Нам удалось отправить на Запад А. Солженицына. Спасибо немцам, они нам очень помогли». Зная отношение многих в руководстве страной к А. Солженицыну и их требования принять необходимые меры по пресечению его антисоветской и антигосударственной деятельности, я понял, что Ю. Андропов радуется, найдя такой вариант решения, который устраивает всех, и прежде всего его самого. Именно так, думал я, лидер должен решать вопросы, четко просчитывая возможные варианты, реально оценивая действительность, не поддаваясь сиюминутным настроениям. Надо сказать, что он искренне, а не ради карьеры и не на словах, как многие «перевертыши», был предан идеалам социализма, пролетарской революции, которая сделала из него, волжского матроса, видного государственного деятеля. Можно по-разному относиться к нему, к его деятельности, но нельзя не уважать его за искреннюю веру в принципы, которые он отстаивал, ибо считал, что это — во благо страны и народа. Конечно, такой человек будет до конца защищать и свои идеалы, и взрастивший его строй, причем защищать любыми средствами, искренне веря, что делает это для пользы страны. Иногда в воспоминаниях об Андропове проскальзывает утверждение, что, если бы он жил подольше, оставаясь на посту Генерального секретаря, произошла бы трансформация государственного строя. Это не заблуждение — это незнание Андропова. Уверен, что при нем никогда бы не претерпел изменений социалистический строй. Точно так же он сознательно, а не под чьим-то давлением, как пытаются доказать, вел борьбу с диссидентским движением, считая, что диссиденты — враги существовавшего строя, пытающиеся, прикрываясь демагогическими лозунгами, разрушить государство. Он искренне верил в необходимость такой борьбы и ее законность.

В то же время как интеллигентный, широко образованный человек он хотел сохранить себя и не превратиться в ординарного руководителя «тайной полиции», как Ж. Фуше, или, еще хуже, как Л. Берия. Он не хотел обвинений в терроре, насилии, внутренне симпатизировал прогрессивным взглядам, если они не шли вразрез с его мировоззрением. Ко мне он неоднократно обращался с просьбой помочь видным деятелям науки, литературы, искусства, например создателю детского музыкального театра Н. Сац.

Но если он считал, что чья-то деятельность вредит существующему строю, может способствовать его разрушению, этот человек становился его врагом. Таким, конечно, был для него А. Сахаров. У меня сложилось впечатление, что в то же время Ю. Андропов ценил его как умного и талантливого ученого, считая, что он превратился в игрушку в руках второй жены, Е. Боннер, стал «рупором ее взглядов». Сейчас говорят, что Андропов пытался сделать из Сахарова сумасшедшего. Ну если бы он хотел, что могло бы помешать ему это сделать? Однако я хорошо помню, как однажды, еще в 70-е годы, он сказал: «Ну и недалекие некоторые наши с Вами знакомые. Они предлагают заняться формированием общественного мнения в том плане, что высказывания А. Сахарова — это высказывания психически неуравновешенного человека. Ну кто в это поверит? Кто же тогда у нас создавал атомное оружие — сумасшедшие? Кого у нас избирают в Академию наук — сумасшедших? Высказывания Сахарова — это высказывания умного талантливого врага нашего социалистического строя, а не бред сумасшедшего».