Ваник Сантрян - Господа, это я!

• Название: Господа, это я!
• Автор: Ваник Сантрян
• Издательство: Издательство «Аревик»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

В документальных повестях «Господа, это я!», «Отряд уходит на юг» и в цикле рассказов известного журналиста Ваника Сантряна читатель вновь встретится с легендарным революционером Камо (Симоном Аршаковичем Тер-Петросяном), познакомится с его революционно-боевой деятельностью с 1907 по 1922 гг., а также с новыми страницами его героической жизни.

---

— Он в саду, пишет, — сказала Крупская. — Сейчас посмотрю, не сильно ли он занят?

— Нет, нет, я совершенно свободен, — раздался голос Владимира Ильича. — Сейчас поднимусь к вам.

Ленин торопливо поднялся по ступенькам.

— Здравствуйте, Вера Рудольфовна! Здравствуй, Камо. Уже собрался уходить?

— Да, Владимир Ильич.

— Посиди еще минут десять. Надо написать письмо тифлисским товарищам. Я сейчас. Побеседуй еще немножко с женщинами, пока спущусь вниз и напишу. Ты ел сегодня?

— Да, Владимир Ильич. Надежда Константиновна сытно меня накормила. И на дорогу дала гору оладей..

Станция Куоккала[6] в Финляндии в 1907 году не вошла еще в историю и, видимо, была лишь нанесена на местную карту и ничем не отличалась от других станций. Спустя много лет она станет известной. Но не благодаря живописной природе, густым лесам и голубым тихим озерам, а домику Лейтейзена, где временно скрывались от жандармов Ленин и Крупская. Они жили здесь вместе с матерью Надежды Константиновны и дружили с семьей Менжинских. Связь с Петербургом поддерживали Надежда Константиновна и Вера Рудольфовна. Вдвоем, или порознь они наведывались в город, встречались с товарищами из центра. Случалось, что Камо составлял им компанию. Через Крупскую и Менжинскую Ленин передавал товарищам указания, инструкции, статьи, от них получал сведения о положении дел в партии.

Владимир Ильич поднялся по ступенькам с двумя конвертами.

— Вот, дорогой Камо: одно письмо передашь в Тифлисский комитет партии, другое — лично Шаумяну. Если вдруг понадобится «потерять» их, то постарайся прежде запомнить содержание, конверты не запечатаны. Тем не менее адресатам передай на словах, что я не возражаю против проведения эксов. Но возглавлять их должен только ты, Камо. Никто другой.

— Спасибо, Владимир Ильич.

— Ну, желаю счастливого пути. Как ты доставишь письма в Тифлис, я не спрашиваю.

— До свидания, Владимир Ильич.

Попрощавшись со всеми, Камо быстро сбежал по лесенке и слился с зеленью деревьев.

— Да, — размышлял Ленин после его ухода, — вот такие люди и являются героями революции. В этом простом парне столько огня, что он готов в любую минуту вспыхнуть, точно мощный вулкан. Сколько в нем преданности! Счастливого тебе пути, дружище, счастливого пути!

…Старая одиночная камера Метехской тюрьмы. Темно. Тишина. Перевезенный сюда из Берлина заключенный был закован в кандалы и, сидя на нарах, размышлял о выходе из вроде бы безвыходного положения. «Сегодня 19 октября 19 октября 1909 года. Через двадцать дней будет два года, как я лишился свободы, сна, покоя. Надо по-прежнему притворяться сумасшедшим, не уповая на милость бога и царя. Как же, освободят тебя, черта с два! Но за что они предъявят мне обвинение? За Дмитрия Мирского? Зачем, мол, поехал за границу, присвоив паспорт чужестранца? Что мне ответить? Дескать, хорошо и сделал? „Ах вот как, — скажут они, — что ж, отдохни-ка пару лет в Метехской тюрьме и ступай домой. Отдохни так, как отдыхал эти два года в берлинских тюрьмах и психиатрических лечебницах“».

…На одной из немноголюдных улиц столицы кайзеровской Германии, в двухэтажном ничем не примечательном домике должны были встретиться двое — шеф и его подчиненный. Первый из них уже прибыл и, стоя у окна, разглядывал окутанную туманом берлинскую улицу. Тот, кого он ждал, опаздывал. Пароль ему был известен: в дверь не звонить, а постучаться пять раз и после паузы — еще пять раз. Подчиненный оказал неоценимую услугу тайной русской полиции. И вот сейчас от него ждал важных сведений Аркадий Гартинг, заведующий тайной агентурой русской полиции, он же — гражданин Пинский, провокатор Абрам Арон Гекельман, он же — известный во Франции под фамилией Ландезен. В настоящее время он всего лишь гражданин Пинский. Однако после окончания этого дела, видимо, станет Аркадием Гартингом — потомственным дворянином, рыцарем ордена святого Владимира, государственным советником.

Он ждал прихода Якова Житомирского, родом из Баку, выпускника медицинского факультета Берлинского университета, члена заграничной группы Российской социал-демократической рабочей партии — Отцова. В студенческие годы вместе с молодыми революционерами из Берлинского университета он был одним из активных организаторов берлинской группы социал-демократической рабочей партии, поддерживал личные связи с Лениным. Плехановым, Каутским, Мерингом, Бебелем. Завоевав доверие центра, он участвовал в съезде партии в Лондоне, на пленарных заседаниях Центрального комитета в Париже.

Якову Житомирскому было поручено обеспечить нелегальную деятельность в Берлине страхового агента, австрийского подданного Дмитрия Мирского (он же — Симен Аршакович Тер-Петросян, Камо), прибывшего сюда после знаменитой экспроприации на Эриванской площади в Тифлисе с тем, чтобы на похищенные деньги, вступившие уже в обращение, организовать скупку и перевозку оружия в Россию.

Центральный Комитет большевиков назначил ему помощником Якова Житомирского, пользующегося у них доверием. За пять лет до приезда Камо тот же Житомирский записался в царскую охранку, где его знали как Андре Дандена, и получал ежемесячное жалование в 250 марок.

Никакие ухищрения, даже изобретательность Камо, не спасли большевиков от провала — ареста Камо. К Гартингу с докладом шел Андре Данден, шел настороженный, озираясь по сторонам: он уже сделал свое черное дело.

Гладкий черный костюм и светло-пепельную сорочку начальника заграничной агентуры украшал алый галстук. Гартинг сел за стол перед раскрытой папкой, рядом была сложенная из бумаги пепельница. Этого высокого худощавого мужчину со сквозившим из-под очков злорадством, видимо, ничего, кроме доносов, не прельщало. Он волновался, то и дело выглядывал в окно. Набросает несколько строк и снова подходит к окну. «Куда он делся?»

Сегодня, 10 ноября 1907 года, здесь должна была состояться вторая встреча Гартинга с Андре. В первый раз, 25 октября, после полученных от Андре сведений, он представил докладную директору департамента полиции Максимилиану Трусевичу: «В данное время Камо с помощью Меера Валлаха и проживающего в Льеже социал-демократа, студента Турпаева… купил на 4 тысячи марок 50 револьверов „Маузер“ и „Манлихер“ и по 150 патронов к каждому, и транспорт этого оружия недели через две будет переправлен через границу».

Шпионская машина действовала безукоризненно. Браво, Андре! Ты достоин всяческих похвал и наград. Молодчина! Одного только Гартинг не мог понять: почему Петербург не обращается к немецкой полиции? Камо преспокойно можно арестовать как анархиста и выдать российским властям. В письме к Трусевичу Гартинг разъяснял, убеждал, мысленно ругая его: «У этого сони не мудрено улизнуть из-под самого носа». Три дня назад Андре телеграфировал из Парижа: «На своей берлинской квартире он хранит в чемодане большое количество капсюлей».

Молодчина, Андре!

На сей раз Трусевич ответил незамедлительно: «Поезжайте в Берлин, договоритесь с полицай-президентом».

…1907 год. 10 ноября. Гартинг ждал стука в дверь, пять раз кряду и после паузы еще пять раз… Полицай-президент Берлина фон Ягов принял Гартинга весьма любезно. «Если ваши сведения подтвердятся и у нега в чемодане будут обнаружены взрывчатые вещества и капсюли, мы его арестуем, — сказал он. — Мы арестуем его как анархиста и после пяти лет тюремного заключения передадим России». Для Гартинга эти слова фон Ягова были словно бальзам. «Дайте адрес». — «Эльзассерштрассе, 44, агент страхового общества Дмитрий Мирский. Но не надо пять лет держать его за решеткой, мы хотим заполучить его сейчас», — настаивал Гартинг. «Посмотрим, как сложатся обстоятельства. Если удастся доказать, что он анархист, а не политический заключенный, ваше желание будет исполнено».

Камо еще с подножки вагона заметил в толпе приближающиеся к нему в золотой оправе очки, чисто выбритые щеки и тщательно причесанные волосы. «Этот Отцов сама благовоспитанность, напускное у него, что ли, не пойму. Чересчур интеллигентен. Допустим, профессия врача накладывает свой отпечаток, но нам не нужны изнеженные голубки и восковые революционеры».

— Здравствуй, Семен.

— Здравствуй, Яков. Второй раз предупреждаю, не окликай меня так громко. Забыл, кто я? — Камо метнул на Житомирского сердитый взгляд, и тот невольно перешел на «вы».

— Простите.

— Говоришь глупости и еще извиняешься. Как будто не знаешь, что я Дмитрий Мирский. Лучше скажи, нашел мне комнату?

— Да, конечно. А с оружием порядок?

— Все в ажуре. Я добыл пистолеты в Париже, а в Льеже — «адскую машину». Я нанял извозчика.

Эльзассерштрассе, 44.

— Здесь ты будешь в полнейшей безопасности, и, как условились с центром, я возьмусь за лечение твоего глаза, — говорил Житомирский спустя два дня после переезда сюда Камо из пансионата по Альбрехтштрассе, 6. — Избегай случайных знакомств. Без меня — ни шагу. Не забывай, что здесь тебе не родной Кавказ, а Берлин, столица Германии.