Адам Замойский - 1812. Фатальный марш на Москву

• Название: 1812. Фатальный марш на Москву
• Автор: Адам Замойский
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-59881-6

«Работа настолько великолепна, что, начав читать, никак невозможно оторваться от книги… Изящный стиль и манера рассказчика, смелый пересмотр сложившихся стереотипов и рассказ о тяжелейших страданиях людей… Прочитайте книгу, и вы почувствуете себя так, будто прошагали с солдатами Наполеона весь путь до Москвы и обратно…»

Все это цитаты из иностранных периодических изданий, по достоинству оценивших предлагаемую ныне вниманию российского читателя работу А. Замойского «1812. Фатальный марш на Москву».

На суд отечественного читателя предлагается перевод знаменитой и переизданной множество раз книги, ставшей бестселлером научной исторической литературы. Известный американский военный историк, Адам Замойский сумел, используя массу уникального и зачастую малоизвестного материала на французском, немецком, польском, русском и итальянском языках, создать грандиозное, объективное и исторически достоверное повествование о памятной войне 1812 года, позволяя взглянуть на казалось бы давно известные факты истории совершенно с иной стороны и ощутить весь трагизм и глубину человеческих страданий, которыми сопровождается любая война и которые достигли, казалось бы, немыслимых пределов в ходе той кампании, отдаленной от нас уже двумя столетиями.

Добавить, пожалуй, нечего, кроме разве что одного: любой, кто не читал этой книги, знает о французском вторжении в Россию мало – ничтожно мало. Посему она, несомненно, будет интересна любому читателю – как специалисту, так и новичку в теме.

---

Коленкур и остальные из окружения императора замерли в удивлении: обычно Наполеон разразился бы целыми сериями ругательств в адрес коня, зайца и местности, теперь же повел себя так, словно бы ничего не произошло. «Хорошо бы нам не переходить Неман, – проговорил Бертье, обращаясь к Коленкуру. – Это падение – скверное предзнаменование». Наполеон и сам, наверное, чувствовал то же самое. «Император, бывавший обычно столь веселым и полным воодушевления, когда войска его выполняли какую-нибудь крупную операцию, оставался очень серьезным и озабоченным на протяжении всего дня», – писал Коленкур{206}.

23 июня Наполеон провел большую часть времени за работой в разбитой для него палатке. Он, судя по всему, находился в мрачном расположении духа, и окружение его, ощущая настроение господина, хранило молчание, каковое позднее многие расценивали как следствие дурных предчувствий. Однако тут дело, скорее всего, во взгляде в ретроспективе. «Несмотря на неясность относительно будущего, вокруг во всю царило воодушевление, – вспоминал Жан-Франсуа Булар. – Вера войск в гений императора была столь сильна, что никто даже и представить себе не мог, будто кампания пойдет плохо»{207}.

Среди прочего Наполеон трудился над воззванием, которое предстояло зачитать солдатам на следующее утро:

Солдаты! Вторая Польская война началась. Первая закончилась при Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия клялась в вечном союзе с Францией и войне с Англией. Сегодня она нарушила свои клятвы. Она не хочет давать никаких объяснений своему странному требованию, чтобы французские орлы отошли за Рейн, оставив наших союзников на ее усмотрение. Рок влечет за собой Россию! Ее судьбы должны свершиться. Не считает ли она нас выродившимися? Разве мы больше не солдаты Аустерлица? Она поставила нас перед выбором между войной и бесчестьем. Мы не можем сомневаться, вперед же! Перейдем через Неман! Принесем войну на ее территорию! Вторая Польская война будет победоносной для французской армии, как и первая, но мир, который мы заключим, будет содержать в себе гарантию исполнения, и положит конец тому надменному влиянию, которое последние пятьдесят лет России оказывала на дела Европы{208}.

Когда на следующее утро воззвание зачитали в войсках, оно встретило восторженные крики: «Vive l'Empereur!». Некоторые приняли новость с прохладцей, но, если верить Этьену Лабому, инженерному офицеру из штаба принца Евгения, ненавидевшему Наполеона, оно «вселило пыл в наших солдат, всегда готовых слушать нечто лестное для своей храбрости». «Слова его, – вторил Лабому Булар, – сильно воздействовали на воображение всех и будили самые честолюбивые амбиции». «Оно было столь прекрасным, что я запомнил его почти наизусть, – вспоминал восемнадцатилетний военный хирург{209}.

В 6 часов вечера Наполеон сел в седло и снова поехал на берег реки. Он потратил следующие шесть часов на рекогносцировку, а также пронаблюдал, как в 10 часов вечера три роты 13-го легкого пехотного полка в тишине переправлялись через реку в шлюпках, тогда как генерал Жан-Батист Эбле и его солдаты приступили к наведению трех понтонных мостов. Разъезд русских гусар подъехал к пехотинцам, офицер грозно окликнул их по-французски: «Qui vive?» Ночь выдалась не особенно темная, но разглядеть форму было трудновато. «Франция!» – прозвучал ответ. «Что вы тут делаете?» – закричал русский снова по-французски. «Б – ь[52], мы вам покажем!» – заорали солдаты в ответ, давая залп, который рассеял гусар[53].

Наполеон испытал раздражение при звуке ружейной пальбы, поскольку надеялся держать русских в неведении относительно своих маневров как можно дольше. Он поскакал обратно в палатку, чтобы урвать пару часов сна, но в три утра снова сидел в седле на коне по кличке Фридланд, нареченном так в честь победы над русскими. К утру три моста были наведены, и дивизия генерала Морана, первая в корпусе Даву, перешла на другой берег, готовая обеспечить прикрытие для переправы кавалерии Мюрата.

Наполеон занял позицию на холме, где саперы гвардии построили для него из веток беседку с сиденьем. Оттуда он обозревал происходящее, иногда при помощи подзорной трубы, которую держал в правой руке, отводя левую за спину. В нем не осталось и следа озабоченности предыдущего дня. Император выглядел счастливым, иногда напевал себе под нос военные марши, следя за процессом переправы, названным одним очевидцем «самым необычайным, самым грандиозным, самым впечатляющим представлением, которое только можно себе вообразить, – зрелищем, способным опьянить завоевателя»{210}.

«Армия шла в парадной форме, и с вершины холма, где стоял император, были видны ее колонны, в превосходном порядке переходившие Неман по трем мостам», – вспоминал Луи-Никола Плана де ла Фай, капитан артиллерийского обоза и адъютант генерала Ларибуасьера, находившийся рядом с Наполеоном. Части шли одна за другой, сходясь с разных направлений на высотах, господствовавших над левым берегом Немана, спускались вниз для переправы через него одним из трех переброшенных через реку мостов, а затем разворачивались на ровном правом берегу. «Каждый полк следовал за собственными музыкантами, дудевшими в фанфары, и звуки их перемешивались с криками “Vive l'Empereur”. Поскольку противник отсутствовал, и солдатам не с кем было воевать, все зрелище выглядело, точно гигантский военный парад»{211}.

«Самые лучшие бойцы в парадной форме, самые лучшие лошади Европы были собраны вместе перед нашими глазами, вокруг центральной точки, занимаемой нами, – писал Луи-Франсуа Лежён, состоявший тогда адютантом при маршале Бертье. – Солнце сияло на бронзе двенадцати сотен пушек, готовых сокрушить все на свете. Оно сияло на кирасах наших великолепных карабинеров, на их позолоченных касках и красных плюмажах. Оно сияло на золоте, на серебре, на закаленной стали касок, кирас, оружии солдат и офицеров и на их богатом обмундировании». Воины утопали во всеобщем чувстве всемогущества. Кому-то на ум приходил Цезарь, кому-то – крестовые походы. «Никто не сомневался в успехе предприятия. И от созерцания средств, кои воля его свела воедино, сердца бились от радости, гордости и самолюбования, заставляя нас предвкушать и с улыбкой ожидать грядущий успех». Так виделось происходившее Лежёну{212}.

В середине дня Наполеон вновь сел в седло, поскакал на другую сторону реки и расположился на русском берегу, где переходившие через Неман солдаты хорошо видели своего государя. «Vive l’Empereur!» – кричали они, маршируя мимо. Когда император с удовлетворением отметил, что самые важные составляющие ударного формирования без помех переправились через водную преграду, он взобрался на спину свежего коня по кличке Москва и поспешил в Ковно. Тем вечером Наполеон квартировал в монастыре на окраине города.

«Vive l’Empereur! – писал капитан Фантен дез Одоар в дневнике, сидя у костра в лагере сразу за городом. – Рубикон перейден. Выхваченный из ножен блистающий меч не вернется обратно до тех пор, пока к славным анналам великой нации не добавятся новые замечательные страницы»{213}.

8 Вильна

Пока Наполеон размещался на постой в Ковно на закате эпического дня, Александр ехал на бал, который устраивали штабные офицеры в поместье генерала Беннигсена, в Закренте, совсем рядом с Вильной. Дом, построенный на руинах бывшего иезуитского монастыря, был окружен обширным и обнесенным стенами садом, и в тот теплый и благоуханный летний вечер под луной обед подавался там, на пленэре, среди фонтанов и иллюминации – только танцевали под крышей. В ходе празднества Александр ходил от стола к столу, останавливаясь то тут, то там и беседовал с гостями. Он буквально излучал приветливость, очаровывая всех вокруг неизменно присущим ему шармом. Затем царь танцевал с хозяйкой, баронессой Беннигсен, и с женой Барклая, после чего почтил вниманием прочих дам. Царь выказал особенный интерес к молодым красоткам из виленского общества, которых он приводил в трепет приглашениями на тур с ним. Когда Балашов подошел к нему украдкой и что-то прошептал на ухо, было уже довольно поздно, а посему скорый отъезд Александра ни у кого не вызвал удивления, и вечеринка продолжалась как ни в чем не бывало{214}. За два месяца с момента приезда Александра в Вильну в апреле празднеств происходило множество. И пусть слухи об «оргиях» были, пожалуй, сильно преувеличены, общество и в самом деле проводило время в увеселении. «Война вот-вот начнется, и мы ожидаем нападения каждый день, – писал царь Александру Николаевичу Голицыну всего за неделю до того, как она действительно началась. – Все мы готовы и сделаем всё от нас зависящее, чтобы исполнить долг. Что до всего прочего, пусть Бог решает»{215}.

На самом деле никто и ничто готово не было. Остались без должного внимания даже животрепещущие моменты командования и стратегии, и в результате, когда в начале утра 25 июня Александр приехал в бывший дворец архиепископа, где квартировал, то очутился в очень неприятном положении. Он только что узнал о переходе Наполеоном Немана и понятия не имел, как же теперь поступить.