Сергей Бондарин - Парус плаваний и воспоминаний

• Название: Парус плаваний и воспоминаний
• Автор: Сергей Бондарин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Сергей Бондарин принадлежит к старшему поколению советских писателей. Он много видел и много пережил.

В начале 30-х годов молодой тогда журналист Бондарин получает письмо от Максима Горького, «которое определило весь дальнейший жизненный путь автора воспоминаний. Его литературная юность связана с именами таких же молодых друзей-писателей. Затем — служба в Красной Армии, Днепрострой, Магнитка, первые успехи Тихоокеанского флота, строительство Московского метро, Во время Великой Отечественной войны писатель-фронтовик защищает Одессу, Севастополь, Новороссийск, ведет дневниковые записи. Из послевоенных поездок в книгу включены рассказы о Новосибирском академгородке, о районах старинных народных промыслов.

---

Кажется мне, что это сказано очень верно, точно.

Теперь Петр Дмитриевич не отходил от окна. Я начинал волноваться заодно со стариком.

На повороте в приоткрытое окно вдруг как-то по-особенному дунуло ветерком. Петр Дмитриевич обернулся и торопливо вынул из кармана платок. Я отступил от него. Успокоившись? — Петр Дмитриевич сказал:

— Запахло… Запахло, как у нас на Киевщине… Ну, ничего, простите! Вот, видите, в третий раз, и все такое же счастье.

Я понял, о чем думает Петр Дмитриевич, что значит «в третий раз». В третий раз он заплакал на дорогах жизни от сильнейшего ощущения ее самой, самой жизни, добра ее.

Петр Дмитриевич снова заговорил: о сердитом батьке, о ласковой матери, о брате. Вспомнил он пыхтение маленького локомобиля, тучу соломенной пыли над веялкой, пана надсмотрщика, угощавшего блинами сметливого паренька…

Естественно было спросить Петра Дмитриевича, собирается ли он после Москвы туда, на Киевщину, в давнюю свою Шендеровку?

— Не знаю, дорогой! А ей-богу, не знаю, — негромко с заметным украинским акцентом отвечал Петр Дмитриевич и вдруг даже щегольнул украинским словцом: — Да и треба ли? Судите, сегодня двадцать первый день пути. Вон как издалека еду. Океан… Великий Сибирский путь… А притом, — исконными русскими словами сказал Петр Дмитриевич, — дивное дело дивится мне: что домик мой под Ключевой сопкой, — знаете, из окна видна вершина вся в снегу, — ближе, чем та старая Шендеровка… — И опять Петр Дмитриевич прикинул с хохлацкой задорной горячностью: — А и те ж! Старенька наша Шендеровка, теперь, не сомневайтесь, другая, совсем другая… Страшновато как-то. Я поехал поездом — не самолетом, чтобы страну посмотреть, знал, что все переменилось. А Шендеровку видеть другой страшновато…

Поезд подходил к Загорску. А в голубом небе, как звездные ризы, стояли дивные голубые купола древних соборов с распластанными на них золотыми звездами — и это уже совсем заворожило Петра Дмитриевича. Снова, как сказку о вдруг оживших камнях, он вспомнил мечты детства и Печерскую лавру, мимо которой когда-то проходил поезд по дороге из Киева в Иркутск.

С криками бежали по платформе, спеша к поезду, городские школьники с рюкзаками за плечами. Должно быть, дети возвращались из школьного похода. Иногда падал, крутясь и догоняя детишек, осенний лист.

Следя веселыми глазами за этой жизнерадостной, голосистой толпой, Петр Дмитриевич, все более оживляясь, стал рассказывать, как провожали его под Ключевской сопкой — всей семьей вместе со всею школой. Откидывая прядь жестковатых седых волос, щуря совсем подобревшие карие глаза, Петр Дмитриевич полез во внутренний карман п, как бы закрепляя наше знакомство, развернул пачку фотографий.

Что сказать? Был там и домик на Камчатке, домик, к которому ближе, чем к старой, а то и обновленной Шендеровке, и сосны вокруг, и скалы, и далеко за домиком знаменитая могучая конусообразная снеговая вершина вулкана.

На фотографиях всегда всего интересней лица людей. Но тут было еще и добавочное чувство, то, с каким всегда смотришь на далеких соотечественников, па соотечественников-путешественников… Больше того! Нарастало чувство, с каким смотрят на героев. У детей это чувство особенно остро: им хочется быть такими же, подражать, верится, что это в их силах, — вот как бывает у детей! Увы, взрослые не так счастливы. Взрослый чаще чувствует, что у него недостаточно для этого сил. Не всякий способен подставить спину под дождь в ненастный вечер, когда можно не выходить на дождь из дому, оставаться у очага. А ведь как раз от этой способности, от этой вдохновенной молодой силы многое в мире и происходит — и путешествия, и другие подвиги.

И вот в людях, которые были передо мною, прежде всего чувствовалась эта сила.

Хорошие люди были на фотографиях, показанных Петром Дмитриевичем! Мы увидели тут и взрослых мужиков — сынов человека с Камчатки, и школьников в пионерских галстуках.

В смелых открытых лицах парней замечалось то выражение, какое подметил я в лице Петра Дмитриевича — и пытливость и сосредоточенность. В широком строении мужских лиц было кое-что и от внешности немолодой низкорослой женщины, дочери камчадала-лесовика, жены Петра Дмитриевича. Она стояла тут же, среди детей. В общей группе, выстроившейся перед зданием школы, за которым темнел камчатский лес, эта женщина казалась не только невысокой, а совсем щупленькой, скорее, ровней детей-школьников, а не матерью крепких мужчин, щеголявших перед фотографом кто новым городским пиджаком, а кто дорогими мехами, охотничьим снаряжением, ружьем.

Стало быть, нелегко было ответить на задорный вопрос Петра Дмитриевича, в кого вышли дети: в отца или в мать? Все они были люди Камчатки, все — герои, равно интересные, прекрасные. Обо всех думалось словами Петра Дмитриевича: каждый человек на Камчатке — само сокровище…

Сокровище — какое слово!

Академический городок

Кондуктор автобуса, маршрут которого проходит по Морскому проспекту, выкликает остановки: «Ядерная физика»!.. «Гидродинамика»!.. «Экономика»!.. Не удивительно ли? Разве не странно: главная улица городка, разбитого среди тайги, называется Морской проспект? Объяснение, однако, несложное: Академгородок Новосибирского научного центра вырос на берегу Обского моря у его северного края, городок мысли, мечтаний, труда и свершений, городок особенный, впрочем, подобный Другим городам, выращенным советской интеллигенцией — Дубне, Обнинску, где я уже бывал.

Знакомство с этими городами и их населением доставляет не только удовольствие.

Непосредственный повод моей поездки был все-таки необычайный. Что сказать о самочувствии человека, получившего в наши дни приглашение на юбилей Остапа Бендера: приезжайте или, по крайней мере, отвечайте на вопросы: «Что делали Вы 25 апреля 1927 года, когда состоялась первая встреча Остапа Бендера с Воробьяниновым в дворницкой его бывшего дома?» — «Встречались ли Вы с Остапом Бендером? Жив ли он или, по крайней мере, живет ли память о нем на его родине?»

Такое письмо получил я. Надо полагать, авторы письма знали о моих связях если не с самим Остапом Бендером, то с авторами романа «Двенадцать стульев» — Ильфом и Петровым.

Теперь вы знаете непосредственную причину моей поездки в Новосибирск. И мне хочется хотя бы бегло рассказать о том, что я видел и слышал в необыкновенном городке среди тайги на берегу Обского моря.

Не случалось мне до сих пор видеть на первомайских транспарантах знаменитую формулу Эйнштейна, выражающую соотношение энергии и массы. Но не только эта физико-математическая формула, состоящая из нескольких знаков, служила эмблемой жизнерадостной толпе демонстрантов.

Много весенних демонстраций пришлось видеть мне на своем веку. Я помню плакаты, транспаранты и диаграммы первомайских демонстраций времен первой пятилетки. Вот самовары домен, запроектированных на Магнитострое, вот модели новых мощных паровозов, а вот и могучая дуга плотины Днепрогэса… Многое из этого я видел и на плакатах и в действительности. Не раз видел я красу войсковых и флотских парадов. Но никогда не видел я в голове шествия лаконичную формулу Эйнштейна и под нею — молодых ученых, возносящих плакат: «Привет Лейбницу, творцу интеграла…», «Перекуем мечи на орало и интеграло!» — Это шагали затейливые шутники в голубых шарфах — молодые ученые… Среди них не было моего сына или внука в прямом значении слова, «но, думалось мне, ведь это шествует поколение наших сыновей, тех молодых людей, что тридцать лет тому назад месили бетон на Днепре или в сорокоградусный мороз монтировали на Магнитострое домны, — так смотри же внимательней, не упусти ничего!» — и меня уже не смущало то обстоятельство, что кое-кто из этих молодых людей, такие иные, такие непохожие на нас в наших общежитиях и на наших плотинах…

И очки… Очки… Очки…

Должен я тут сказать еще и о том, что прежде не приходилось мне видеть такого количества молодых пап и мам. Малыши, как и полагается им, доверчиво пристраивались на плечах у пап, а мамы весело маршировали рядом, помахивая цветком или флажком.

Любопытная подробность: в городе уже насчитывают более двадцати пар близнецов, составивших естественные объекты тонких исследований относительной роли наследственности и среды в развитии человеческих способностей. Судите сами — один из близнецов почему-то станет хорошим музыкантом, а другой — хирургом. Почему? Но уже есть в городке немало генетиков и врачей, желающих посвятить себя этим исследованиям.

Все под рукой в этом удивительном городке — и близнецы, и грандиозные ускорители, и прекрасный ботанический сад, и тайга.

Тут все молодо, энергично, светло и все должно быть разумно и благородно.

Радостно убеждаться, что здешняя молодежь это понимает и ценит.