Сергей Бондарин - Парус плаваний и воспоминаний

• Название: Парус плаваний и воспоминаний
• Автор: Сергей Бондарин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Сергей Бондарин принадлежит к старшему поколению советских писателей. Он много видел и много пережил.

В начале 30-х годов молодой тогда журналист Бондарин получает письмо от Максима Горького, «которое определило весь дальнейший жизненный путь автора воспоминаний. Его литературная юность связана с именами таких же молодых друзей-писателей. Затем — служба в Красной Армии, Днепрострой, Магнитка, первые успехи Тихоокеанского флота, строительство Московского метро, Во время Великой Отечественной войны писатель-фронтовик защищает Одессу, Севастополь, Новороссийск, ведет дневниковые записи. Из послевоенных поездок в книгу включены рассказы о Новосибирском академгородке, о районах старинных народных промыслов.

---

Тут все молодо, энергично, светло и все должно быть разумно и благородно.

Радостно убеждаться, что здешняя молодежь это понимает и ценит.

Среди новых моих друзей я нахожу и тех, кто преодолел сопротивление папы и мамы и приехал сюда издалека для того, чтобы слушать лекции академика Соболева.

Интересно заметить, кстати, что в притоке населения теперь уже преобладают прямые сибиряки. Поэтому мы вправе сказать, что городок сей становится разумом Сибири, совестью Сибири, будущим Сибири преобразовываемой.

Я видел город, в котором нельзя не оценить смысл истинной интеллигентности, где открыта школа смелой мысли, бескорыстной страсти, интеллектуального мечтания. Если есть города будущего, города трудового братства, то я видел такой город. И в городе этом не только добрая воля науки, не одна лишь академия наук — и седовласых и еще безусых — тут прекрасная молодость наших детей и внуков…

Даже несколько странно наблюдать в городке, таком молодом, еще, собственно, не накопившем ни истории, ни своих традиций, то, что называется патриотизмом. Однако когда я сам однажды критически высказался об архитектуре городка, производящей впечатление резкого контраста с тем, что происходит за плоскими унылыми стенами, воздвигнутыми и необдуманно и безучастно (разве за исключением интересного комбината зданий — гостиница, почтамт, торговый центр, широкоэкранный кинотеатр) — мои собеседники в один голос воскликнули:

— Пусть так! Дома стандартные и некрасивые. Но разве это важно, если в этих стандартных стенах под низкими потолками живут и делают свое дело нестандартные люди. У нас, может быть, тесно, но у нас светло. А пахнет либо тайгой, либо… книгами, что ли… Ну, что сказать? Разве бьет в нос душок мещанства? Разве увлекаются у нас магазинно-рыночными проблемами? Скажите, что это не так.

И я согласен с моими собеседниками: у меня тоже такое впечатление, будто обычные хозяйственно-бытовые заботы напоминают о себе здесь как-то вскользь, мимоходом. Но зато не раз меня, случайного человека, посвящали в тревогу по поводу хода защиты той или иной диссертации. И когда, наконец, передо мною облегченно вздыхали: «Он защитился, защитился отлично», — реплика звучала не только законным признанием — прав диссертанта — она отзывалась общим праздником. Дух трудового братства не нарушается, кажется мне, даже необходимостью четкой административной иерархии, соподчиненности, требованиями дисциплины, что так беспокоит иных молодых людей. Тут смысл существования неотделим от смысла творимого, что всегда наблюдается в счастливые периоды сильных ярких импульсов истории. Не надо этого забывать, а также и того, что не везде двадцатипятилетние запросто выступают в ролях, которые в Москве поручают сорокалетним, не везде открыто такое поле для молодой творческой фантазии и бодрых умов.

Думаю, и Ньютон, и Лейбниц, и Эйнштейн тоже мечтали о таком духе сожительства, и неспроста в головах первомайских колонн несли эмблему — формулу великого физика, говорящую о том, что энергия равна массе, помноженной на скорость света в квадрате.

За окном стоял слегка пасмурный весенний день — земли. Институтский район городка — в его возвышенной части, и поэтому из окон верхнего этажа видно далеко — и жилые кварталы, и тайга до самого Обского моря.

Хотя годовой баланс солнечных дней в Новосибирске выше, чем в Сочи, ранней весной на берегу Оби бывает зябко и пасмурно. Вот даже, кажется, пригрело, девушки торопятся щегольнуть летним нарядом, и вдруг опять подул холодный сибирский борей. Может быть, в этом сыроватом колорите весенней мги и внешность городка несправедливо казалась мне столь неожиданно-невзрачной. Не очень порадовало и Обское море. Оно было покрыто грязно-белым тревожно набухающим ледовым покровом. Кое-где чернеют пятна полыньи, и при удаче можно увидеть местного «моржа», а то и «моржиху» — бесстрашных зимних купальщиков. Мне кажется примечательным и это: привычка к редкому спорту распространена здесь среди работников науки.

Шумит сосновый лес. Противоположного берега пе видно. Просторно.

Подумать только, что когда-то на этих берегах стоял Ермак.

…Я любил бывать здесь на закате, тут вспомнил я необыкновенно красивые огненные закаты над Магнитной горой: многие из нас, молодых журналистов, филологов, юристов, сбежавших от своей прямой профессии «на бетон первых пятилеток», многие из нас мечтали в те годы о том, что нашел я теперь в Академгородке на Обском море, — узнал и полюбил, хотя и продолжаю думать, что нет моря лучше, чем море нашей юности — Черное море. И я даже подозреваю, что ко мне так дружелюбно отнеслись в Академгородке как раз потому, что здесь тоже любят писателей и поэтов, бывших друзьями моей молодости.

Среди множества поучительных уроков, радостей и чудес, ежедневно преподаваемых нам жизнью, самым радостным и поучительным готов признать встречи с милыми, добрыми или многоопытными людьми.

Не всегда мы понимаем это вовремя. Чаще лишь потом мы ощущаем прошедшее как минувший и, к сожалению, плохо отмеченный праздник: «А ведь это был праздник! Как грустно, как жалко, что тогда я не понимал этого, не ценил, не овладевал доверчивой мыслью друга или просто собеседника. Не сумел разделить того высокого чувства, какое готов был сообщить мне он».

Ведь дружба тоже неповторима.

В грозу много ударов молний, в дороге много случайностей, но и прокатившаяся перед твоим взором волна, и блеснувшая вдалеке молния, и все другое — ничто ни в чем не повторяется. Не повторяется и дружба, каждый раз она другая.

И не всегда встречи бывают буквальными, то есть беседа лицом к лицу. Иногда думаешь о желанном человеке за глаза. Но ведь это тоже встреча. Часто и за глаза ты беседуешь с другим.

И такие встречи тоже надо ценить, оберегать, просветлять до ясного понимания причины твоей думы о человеке.

Так мы передаем друг другу лучшее из того, чему научились сами. Удар жезла — и открылся источник откровенности — неповторимый, единственный.

Так живем мы друг в друге, и сами в кругу друзей, умных, сердечных собеседников, даже тогда, когда их с нами нет. Может быть, как раз это чувство таинственного общения с другими способствовало сотворению прекрасных легенд старины. Среди них — и вера в бессмертие человеческих душ.

Напрасно иные думают, что путешествовать интерес- но только в будущее, или на Луну, или еще дальше… А в в душу, в свое прошлое? Воспоминания — это ведь тоже путешествия, и ой, как бывает интересно! И есть что тут почерпнуть!

Мне всегда казалось: удивительный и мудрый образ пушкинского кота у дуба на Лукоморье — «Златая цепь на дубе том» — это в сущности и есть мысль о чудесной и благотворной преемственности всего лучшего — не только у одного человека от другого человека, но и у поколения от поколения.

Писателю естественно думать о своем повседневном устрашающе-радостном важном деле. Думаю об этом и я. И путешествие в самого себя, в свою жизнь, не менее интересно и важно, чем путешествие в Африку или в будущее своей страны.

Тот, кто ничего не находит в себе и поблизости от себя, тот едва ли увидит что-нибудь и на Байкале, и в Африке, и на Луне, а также — ив хорошей книге.

Обо всем этом думаю и я.

Вероятно, об этом думается беспрерывно, и поэтому праздным представляется мне вопрос, с каким нередко обращаются к литератору и к художнику: «Над чем вы сейчас работаете?»

Писатель, художник, поэт всю жизнь, всегда, при любых обстоятельствах работают над одним и тем же: над совершенным постижением жизни и своего ремесла — хочет быть и ясным, звонким эхом, и проницательным правдивым пророком. Этому помогает все — и праздник и будни… О, как важно научиться ценить то, что происходит вокруг нас, казалось бы, буднично, ценить и запоминать все, что повседневно стараются вверить нам близкие и любимые люди. Все это — жизнь, и притом часто это и есть трудноуловимая жизнь духа.

Знаю: это нелегко. Больших нравственных сил требует готовность жить правдой, как бы взаимным просвечиванием… Это бывает в любви.

И среди встреч с моряками, с учеными, с путешественниками, с детьми — со всеми юными и зрелыми — все-таки не скрою: самыми желанными и незабываемыми были встречи и беседы, дружба или знакомство — с кем? — с писателями, с художниками.

Эти встречи были и самыми душевными и, вероятно, самыми полезными для человека, имеющего смелость и себя относить к этой профессии.

И днем и ночью…

«…и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом».

Воспоминания не безмолвны