Сергей Бондарин - Парус плаваний и воспоминаний

• Название: Парус плаваний и воспоминаний
• Автор: Сергей Бондарин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Сергей Бондарин принадлежит к старшему поколению советских писателей. Он много видел и много пережил.

В начале 30-х годов молодой тогда журналист Бондарин получает письмо от Максима Горького, «которое определило весь дальнейший жизненный путь автора воспоминаний. Его литературная юность связана с именами таких же молодых друзей-писателей. Затем — служба в Красной Армии, Днепрострой, Магнитка, первые успехи Тихоокеанского флота, строительство Московского метро, Во время Великой Отечественной войны писатель-фронтовик защищает Одессу, Севастополь, Новороссийск, ведет дневниковые записи. Из послевоенных поездок в книгу включены рассказы о Новосибирском академгородке, о районах старинных народных промыслов.

---

— Вот несчастье, — ворчал старик. — Что ни ночь — пожар. А все курят на нарах, туда их кишки…

— Выходи к четвертому бараку! — кричал Поух от дверей. На его же обязанности было руководить бригадой при пожарах.

Двери остались распахнутыми, снег у порога уже утоптали..

В охлажденном бараке вдруг стало безлюдно, лампочка, обернутая пожелтевшей бумагой, качалась над длинным чистым столом, ветер шевелил лист бумаги, прижатый чайником.

Река пошла пятнадцатого апреля, а в мае — рыба, зимовавшая в верховье.

Надо думать, рыбьему удивлению не было границ. В местах, где в прошлом году и многие годы прежде просвечивали мели, над водою стояли камыши, теперь нарастал большой, глубокий, все прибывающий пруд. С каждым днем отодвигались берега, уровень воды подымался.

Поперек пруда, смыкаясь с берегами, слившись с дном и уходя далеко за поверхность, стала стена. Окуни и караси тыкались и осматривали стену в упор. Плыть дальше можно было только через загадочные и неудобные проходы.

Водоем наполнялся почти два месяца. Достигнув своего горизонта, зеркало пруда стало. Плотина приняла на себя страшное давление искусственного водоема.

Магнитогорский металлургический комбинат мог строиться дальше, жить, развиваясь, выполнять свое назначение.

Знатный плотник Волков ожидал с семьею переселения из барака на новую квартиру. На Магнитку приехал и его сын Мирон.

Теперь много людей прибывало на Магнитку, о которой было слышно по всей стране.

Много нового и интересного начиналось в недавно безлюдной степи, на берегу плодоносной реки Урал, у подножья горы.

Менялась жизнь и у тех людей, которые были здесь среди первых.

Вот Поух — что сказать о нем или о его друге Рыбакове? Поух работал на коксохиме, нетерпеливо ожидая осени: его вместе с Рыбаковым направляли в Свердловск учиться.

Там же, на коксохиме, продолжал трудиться Степанов, славный человек и отличный инженер.

В редкие часы отдыха Степанов любил гулять у плотины. Тут было просторно, светло и тихо. Через гребенку переплескивала вода. Играл и светился широкий пруд. У плотины взад и вперед похаживал часовой…

Однажды Степанов встретил здесь Поуха и Рыбакова. Юноши стояли внизу на бетонном флютбете. Закинув голову и морща свой толстый нос, Поух внимательно осматривал арку за аркой и при этом пошлепывал ладонью по шершавой поверхности бетона, как по крупу коня, а Рыбаков обстукивал бетон пальцем, точно врач больного. Приближение Степанова они не слышали.

Степанов, не дойдя до них, остановился.

— К чему прислушиваетесь? — спросил он.

Поух и Рыбаков дружно обрадовались:

— А, здравствуйте, Андрей Петрович. Гуляете?

— Тут хорошо. Тихо. Я здесь часто гуляю.

— А мы не всегда. Работаем теперь на коксохиме.

— Слышал, едете в Свердловск?

— Да. В техникум.

— А свой участок помнишь, Поух?

— А как же. Здесь же он и был, Андрей Петрович, — восторженно отвечал Поух. — Знаете, Андрей Петрович, — продолжал он, — не забуду, что сказал один старик — помните Волкова? — «Вот Поух, если плотина выйдет хорошая, значит, ее строили хорошие люди».

— Выстроили, — коротко согласился Степанов.

— А как же иначе! Знаете, Андрей Петрович, выстроили и не заметили. Как-то утром пришли — вокруг иней, а она уже стоит…

— А работали — гудело, — сказал свое и Рыбаков. — Не то что на Днепрострое, а все-таки.

Степанов, промолчав, улыбнулся, хотя и в самом деле заново почувствовал и он что-то близкое к удивлению: стоит плотина, сверкает пруд, переплескивает через гребенку…

По ту сторону пруда медленно подымался темный дым, и не всегда можно было понять, где дым, а где — клубы пыли.

Доносились оттуда грохот и скрежетание металла, были видны наполовину собранные каупера двух первых домен, а сами печи круглые, как самовары, замысловато оплетенные газопроводами, и высокое здание ЦЗС с пучком конусообразных труб, опрокинутых острием книзу, и железный скелет будущего мартена и — еще дальше — разбросанные по степи поселки, и красный, как бы накаленный солнцем Атач с зеленеющей у подножья березовой рощей, с крышами поселка.

По твердым склонам Магнитной горы уже намечались ярусы открытых забоев, иногда блестели железнодорожные пути, курились дымки рабочих паровозиков: гору начинали съедать. Оттуда слышались беспрерывные взрывы, и с каждым взрывом подымались в синее-синее небо поредевшие стаи диких птиц.

Такая история…

У нас было иначе, мы свободно знакомились с планами великих преобразований и заодно — друг с другом, и вот тут-то, еще слабо сознавая происходящее, я, собственно, и приблизился к берегам того материка, о котором понаслышался и задумывался все серьезнее.

Во многих сказках люди отправляются на поиски клада, или красавицы невесты, или волшебного цветка, или доброго духа. Сильна потребность человека в подобных встречах. Иногда такие встречи бывают случайно: помните? — корабельщики плывут по морю-океану и вдруг — незнакомый остров с теремами.

Пушки с берега палят —
Кораблю пристать велят…

Что ожидает отважных мореплавателей? Ограбят? Убьют? Нет, оказывается, их ожидал добрый царь Гвидон…

В свое время по равнинам России из монастыря в монастырь ходили калики-перехожие, ходили пытливые люди к Льву Толстому, к Иоанну Кронштадтскому… Не исчезает, думается мне, потребность в романтических поисках и в добрых встречах и для душ, освобожденных от религиозного самообмана. Наша действительность доказала это наглядно. Потребность эта только сильнее в сочетании с устремлениями революционного народа, потому что она служит добром, делом другим людям — и ближнему, и дальнему, как говорил Ленин. Истина разыскивается не в монастырской глуши, не в уединении, а на тех стыках, на тех высоких уровнях, где жизнь закипает.

Никогда не устану говорить о том, как мне повезло уже в ту пору, когда счастливая молодость свела меня в Одессе с прекрасными людьми. Но тогда все-таки это оставалось делом домашним, праздничным и даже беспечным — вроде успеха в спортивных соревнованиях. Многое ускользнуло — и чувства, и слова, и целые речи…

На Магнитке мне еще раз повезло. Моими соседями — товарищами по общему делу, а позже и многие из них навсегда стали моими друзьями — оказались люди, имена которых не одному мне были знакомы по литературе: Виктор Шкловский, Борис Кушнер, Виктор Перцов, Николай Москвин, Софья Виноградская, Василий Гроссман, Исай Рахтанов, давняя моя приятельница — Танечка Тэсс.

Хлеб дружбы

Нечего говорить, как важно писателю найти тему, пробуждающую его душевные силы. И это вдвойне важно для писателя молодого. Нередко такая находка определяет его взгляд, его труд на многие годы вперед. А, скажите, может ли не привлекать поэта и художника картина жизни народа, наблюдение за тем, как эта жизнь меняется на глазах.

Об этом мне рассказывал когда-то Бабель.

— Если хотите видеть страну, которая многому вас научит, поезжайте в маленькую Кабардино-Балкарию. — Говорил он назидательно, и в его тоне чувствовалось непреходящее удивление перед тем, о чем он говорил. — Часто в малом лучше рассмотреть большое. Поезжайте к людям, которые и меня покорили: энергия, умение понять пользу и красоту революционных преобразований удивительные!.. Словом, поезжайте туда! Если хотите, я облегчу вам первое знакомство.

Было это в начале тридцатых годов, и мы знали, что Бабель частенько уезжает на Северный Кавказ, что там он подружился с Баталом Калмыковым, чье имя тогда часто встречалось в многочисленных газетных и журнальных очерках, посвященных Кабардино-Балкарии. «Новое увлечение, — думали мы, — новое колоритное лицо, герой!» И вероятно, догадки эти не были ошибочными. Все, что было воистину новым, примечательным, интересным, колоритным — неизбежно привлекало внимание Бабеля. Не хватало сил, чтобы полностью, как хотелось, вдохнуть воздух страны, не хватало свойственной ему ювелирной тщательности и терпеливости, чтобы хоть частично сделать то, что казалось необходимым, не доставало необходимых привычных удобств и времени, и он часто и надолго прятался не только от редакционных звонков, но и от уютных разговоров с друзьями, чтобы успеть сделать хоть что-нибудь. Тем большим праздником для каждого из нас, его младших товарищей и земляков, была встреча с Исааком Эммануиловичем, возможность поговорить с ним, а может быть, и пройтись по Москве, что и сам он любил.

Вот почему Бабель не всегда открывал тайну своих новых и часто меняющихся адресов, а тем более не сообщал адрес той «пещеры», где оп уединялся для работы. Чаще всего, конечно, это были квартиры его многочисленных друзей. В ту пору, о которой я рассказываю, он еще не имел своей постоянной московской квартиры.