Томас Бергер - Маленький Большой человек

• Название: Маленький Большой человек
• Автор: Томас Бергер
• Издательство: Паритет
• Жанр: Приключения про индейцев
• Год: 1993

Из предисловия: «Мне выпала честь знать покойного Джека Крэбба — пионера дикого Запада, переселенца, прибившегося к Шайенам, следопыта, ганфайтера, охотника на бизонов…С февраля по июнь 1953 г. я, за редким исключением, каждый день садился рядом с ним, настраивал магнитофон, старался подбодрить старика, если он был не в духе, время от времени задавал наводящие вопросы, чтобы ему легче было восстановить в памяти события вековой(!) давности, и вообще старался быть ненавязчиво предупредительным. В конце концов, это была его книга…»

Джек Крэбб, десятилетний мальчик, попадает в плен к индейцам, жестоко убившим его родню. Легко привыкнув к примитивной жизни индейцев, он становится одним из них. Но судьба швыряет его обратно к белым людям, затем вновь к индейцам и так до конца дней.

---

Припомнил я тут, как из собственных уст его слыхал, на чём настаивает он свой товар, и решил, что лучше мне, пожалуй, воздержаться от такого добра, но вот шкуродера своего отговорить не смог, ибо иначе пришлось бы признаться насчёт сродственника, а мне это было вовсе ни к чему — вот он пошел и потребовал себе налить:

— Ну-ка, плесни своей гремучей смеси!

И надо же такому случиться: у Билла как раз бочонок почти закончился — осталось на самом донышке, и ему пришлось его наклонить, чтобы наполнить ковшик. Так вот, приподнимает он его слить остатки — и тут при свете костра мой шкуродер замечает неладное — таращится в бочонок, потом на Билла.

— Постой, постой… — говорит он. — Это чего там такое… плавает?

Бил отвечает:

— Да, это так, ничего… просто винный камень… Знаешь, как в хорошем вине?

Тут шкуродер отпихивает его в сторону, хватает бочонок и опрокидывает. И вместе с жижей на землю возле костра шлепается с полдюжины… голов, коих опознать для этой публики особого труда не составляло.

— Ка-а-амень? Я те дам камень, сукин ты сын! — закипает шкуродер. — Да ведь это головы! Гремучей змеи!

На это заявление Билл лишь щербато скалится:

— Да уж не коровьи.

Тут парни начинают заводиться. Того и гляди все бочки ему переломают вместе с ребрами. И тогда он признается, что в каждом бочонке на борту его шхуны прерий содержится ровно по шесть змеиных голов. Эта новость заставляет некоторых отчаянных голов, кто уже отведал, отойти в кусты и мучиться там морской болезнью, а остальные — без лишних слов — достают веревки и присматривают сук покрепче, такой, чтобы выдержал моего братца; но тут сквозь толпу протискивается длинный как жердь паренек и обращается к Биллу:

— Ну, ты, запрягай и вали отсюда! И чтоб духу твоего здесь больше не было.

— Да от этого никто ещё не умер! — вопит от возмущения Билл. — Я же как лучше. Для вас стараюсь. От них оно ядреней. Вернее пробирает. Всем нравится. Это ж такой продукт. Вали отсюда! У повторяет долговязый. — А вы, ребята, расступитесь! Дайте ему пройти! И пусть катится колбаской на все четыре стороны!

И, ей-Богу, все расступились. Сам не знаю почему — мне-то он совсем не показался: парень как парень, ничего особенного. Хотя нет — было в нем что-то такое сродни Кастеру или Хикоку, и не только длинные патлы — какой-то особый кураж, что ли…

А шкуродер подходит ко мне и возмущается:

— Ну, ты когда-нибудь видал такое?

Я злился на брата, чувствовал себя не в своей тарелке и вообще мне было не по себе — и тут я не удержался и похвастал харчами. Получился звук вроде «и-и-э-э-рп» — так на меня подействовал вид этих самых змеиных голов — хотя бурды этой я в рот не брал ни капли.

Тут возле меня оказался долговязый, ледяным взглядом окидывает меня из-под чёрных бровей и спрашивает:

— А ты чем недоволен?

Я говорю, что всем доволен, но хотел бы знать, с чего это он взял, чёрт побери, что я чем-то недоволен.

— Так, а чего ж ты меня звал? — говорит он.

— Да никого я не звал!

— Звал! — настаивает он. — Ты сказал «Эрп». Так вот моя фамилия Эрп.

— А-а-а… — отвечаю, усмехаясь, — это меня просто… стошнило.

Тут он как врежет мне!

Ну, я что ж… вскакиваю на ноги, уже с пушкой. А он отвернулся и пошел прочь. А что мне — остаётся только или продырявить ему спину или признать, что инцидент исчерпан. Ну, не мог же я допустить, чтоб за ним осталось последнее слово, вот и бросаю ему пару тёплых фраз вдогонку, да таких, что у всех чуть не отпали уши. Ну, он тогда поворачивает оглобли.

— Ну, ты, тошнотворное создание, — добавляю, — а, ну, доставай свою пушку, — потому как он эдак неторопливо направляется ко мне, и уже совсем рядом, и при этом не делает ни малейшей попытки достать свой револьвер. А так как он подошел совсем впритык, то не стану же я в самом деле стрелять ему прямо в брюхо. Наконец, когда между нами осталось меньше шага, он своей левой хватает мою правую, — а пальцы у него, что твои клещи! — а правой спокойно достает свою пушку и тяжелым стволом — трах! — меня по темечку. Тут я, честно говоря, и отключился.

Трюк этот прозвали «завалить бизона» и когда Эрп заделался маршалом, он взял его себе на вооружение как излюбленный приём. За всю свою бурную жизнь укокошил он немногих — всего двоих или троих, зато уж завалил таким образом, пожалуй, не одну тыщу. Большего ехидства и фанаберии, чем у него, ей-Богу, не встречал. Вот например, Бешеный Билл, тот в подобной ситуации честно и откровенно пристрелил бы обидчика. Другое дело Эрп. Для этого он был чересчур высокомерным и заносчивым типом. Раз он с тобой стреляется, значит, вроде как считает тебя ровней, так сказать, достойным противником. А он ровней никого и не считал: остальные, мол, недостойны и того чтоб он их пристрелил. Вот он и кроил им черепа.

Уж не знаю, как там у него это выходило, но стоило ему лишь взглянуть на тебя, как на кучу дерьма, и ты, хоть с этим и не согласен, но поневоле на миг помедлишь, прежде чем пустить в ход пушку, а ему этого как раз и хватит, чтоб тебя завалить. Как бизона.

* * *

Как я уже упоминал, в Канзас-сити вернулся я весной семьдесят второго. За двадцать пять центов помылся в цирюльне, после чего облачился в городской костюм из сундучка, оставленного здесь на хранение, и направил свои стопы прямиком в школу Амелии.

Директриса, даром что сизомордая, была сама любезность:

— Ах, — сказала она, наливая мне чаю в изящную чашечку, — мы так переживали, что вы не вернётесь вовремя из этой вашей научной экспедиции!

Мне не терпелось поскорее повидать свою племянницу и посмотреть, каких ещё хороших манер поднабралась она за зиму, но решил, что надо Шайен ответить взаимностью мисс Элизабет Уэмсли, тем паче, что сидел я, развалившись в кресле посреди гостиной её «Академии для благородных девиц»; какой-то фикус в горшке щекотал мне за ухом своими листьями, руки покоились на вышитой батистовой салфетке, а ещё одна такая же лежала у меня под головой, которую я, как культурный человек, смазал медвежьим жиром.

— Надеюсь, — сказала мисс Уэмсли, — что вы собрали много диковинных раритетов и уникальных окаменелостей для экспозиции в наших очагах культуры на восточном побережье.

Представляете, под каким соусом малышка Амелия преподнесла ей мою охоту на бизонов!

— Вы непременно должны мне рассказать об этом, — продолжала она, — но прежде, право же, я думаю, нам следует обсудить ряд безотлагательных, хотя и низменных, вопросов. А и правда, — она выставила напоказ крупные передние зубы в некоем подобии улыбки, — разве они всегда не одни и те же?.. Не сомневаюсь, дорогой мистер Крэбб, вам не надо объяснять, что если питомица проучилась в нашем заведении хотя бы две недели, а потом покинула его, то гонорар за семэстэр не возвращается.

Я счел за благо опрокинуть чашку себе в рот потому, как почувствовал, что иначе оболью скатерть.

— Она сбежала… — прошептал я, обмерев.

На что мисс Элизабет Уэмсли зашлась трескучим смехом. Звук был такой, как будто рвали шелковую шаль.

— Ну, что вы, мой дорогой мистер Крэбб! Ни в коем разе! Наша милая Амелия выходит замуж, вот что! Увы! У нас не было никакой возможности изыскать способ оповестить вас. Не имея ни вашего почтового адреса, ни каких-либо других координат, чтобы отыскать вас среди этих ваших бескрайних пустынь и неприступных гор…

— За кого? — спрашиваю. И думаю, что будь я где-то в другом месте, а не в этом душном салоне, где стоял затхлый запах засушенных цветов, то далее с моей стороны последовали бы яростные проклятия в адрес этого негодяя и угрозы убить подлеца. Мне просто и в голову не пришло, что на Амелии и впрямь может кто-нибудь жениться, или хотя бы пообещать… кроме какой-нибудь шушеры вонючей, конечно. Видите ли хоть я тут и поминаю то и дело, что она поднабралась хороших манер, но в глубине души-то я никогда не забывал, что вытащил её из грязи, и не сомневался, что стоит предоставить её самой себе, как она тут же скатится в ту же грязь.

Но тут мисс Уэмсли и говорит:

— При всей присущей нам скромности, мистер Крэбб, я право полагаю, что в данном случае нам позволительно бы было выразить глубокое удовлетворение выбором Амелии. Воспитанницы Академии Уэмсли — хозяйки лучших домов Новой Англии, и неудивительно…

— За кого?! — повторяю, потому что никак не возьму в толк, что она не для того тянет, чтобы смягчить удар, а для пущего эффекта.

И, клянусь, тут она называет имя сенатора штата и сообщает, что это его сын, молодой адвокат в Канзас-сити, которого мисс Уэмсли наняла представлять интересы Академии по делу о неуплате за обучение, — тут она бросает на меня многозначительный взгляд, — по каковой причине он и появляется в Академии, встречает Амелию и «сердце его, — как сказала моя собеседница, — пронзает стрела Купидона». Всю зиму он, как водится, ухаживает за ней, а свадьба назначена на май. Потому мисс Уэмсли и беспокоится об уплате — ведь её семестр заканчивается в июне. А денег, что я заплатил прошлой осенью, хватило только на первое полугодие, и, начиная с семьдесят второго года мисс Уэмсли вынуждена содержать Амелию в кредит, хотя в кредитоспособности такого известного исследователя и путешественника как я, она ни разу не позволила себе усомниться.