Оливер Боуден - Покинутый

• Название: Покинутый
• Автор: Оливер Боуден
• Жанр: Прочие приключения

Сюжет романа повествует о событиях, предшествующих Assassin's Creed 3, а именно о ранней жизни Хэйтема Кенуэя в Лондоне и о том, как он впоследствии присоединился к Ордену Тамплиеров.

---

А все потому, что, как и предупреждал Холден, он был как раз тот самый лютый евнух.

Он отступил на несколько шагов назад, сунул руку под одежды и достал меч, а заодно разбил об стену кувшин, чтобы получить второе оружие. С мечом в одной руке и осколком кувшина в другой он двинулся на меня.

Вход в туннель был слишком узок. Драться с евнухом одновременно мы с Холденом не могли, а ближе к противнику был я. Переживать насчет пятен крови на одежде было уже поздно, и чуть отступив, я выдвинул клинок и приготовился к обороне. Он надвигался неотвратимо, притягивая мой взгляд. В нем было что-то грозное, что-то такое, что не позволяло мне первым нанести удар, и я понял, что — он сделал то, чего никогда не делал со мной ни один противник; как сказала бы в прежние времена моя мудрая нянюшка Эдит — он парализовал меня. Потому что я знал, через какую муку он прошел, когда его делали евнухом. Человек, вынесший такую муку, не побоится никого, тем более какого-то неуклюжего олуха, который и подкрасться-то к нему толком не смог. Он это понимал. Он видел, что парализует меня, и пользовался этим. Именно эта мысль была в его бесстрастном взгляде, когда меч в его правой руке рассек передо мной воздух. Стесненный в движении, я кое-как блокировал удар клинком и еле извернулся, чтобы избежать продолжения атаки с его левой руки, потому что он попытался, и почти удачно, ткнуть осколком кувшина мне в лицо.

Он не дал мне передышки, вероятно, понимая, что единственный для него способ разделаться со мной и с Холденом — загнать нас обратно в узкий туннель. Снова сверкнул меч, на этот раз из-под низа, и снова я отбил его клинком и, скривившись от боли, предплечьем блокировал очередной удар кувшином и попытался ответить контратакой, внезапным тычком направив клинок ему в грудь. Он закрылся кувшином, как щитом, мой клинок воткнулся в препятствие, фаянсовые брызги посыпались на пол и с плеском отскочили в бассейн. Клинок теперь придется затачивать.

Если я выкарабкаюсь отсюда.

Чертов мерин. Это был первый евнух, который нам попался, и мы тут же подрались. Я прикрывал собой Холдена и, отставляя назад ногу, старался выгадать себе чуть больше простора, но это снаружи, а внутренне я пытался пересилить себя.

Евнух бил меня — не по причине какого-то особого мастерства, а просто потому, что я боялся его. А нет ничего гибельней для воина, чем страх.

Я принял стойку пониже, чтобы в полную силу использовать клинок, и посмотрел противнику в глаза. На какой-то миг мы застыли, противоборствуя беззвучно, одной только силой воли. Я выиграл эту схватку. Его превосходство надо мной исчезло, и в его погасших глазах я прочел, что и он это признает — психологического преимущества у него больше нет.

Я скользнул вперед, вспыхнул клинок, и теперь уже была его очередь пятиться и отбиваться — прилежно и безошибочно, но без прежнего куража. В какой-то момент он даже крякнул и оскалился от напряжения, и я увидел, как на лбу у него тускло заструился пот. Клинок мой был стремителен. Тесня противника, я снова стал подумывать о том, как бы не запачкать кровью его одежду. Ход боя переломился; я побеждал, он махал мечом уже наугад, его атаки становились все более глупыми, и наконец мне выпала удача — я почти упал на колени и тут же бросился вверх и вонзил клинок ему в челюсть.

Тело его содрогнулось, а руки раскинулись в стороны, как у распятого. Меч его выпал, и когда рот у него разинулся в беззвучном крике, я увидел там серебристое лезвие моего клинка. И тело его рухнуло.

Во время боя я оттеснил его к самому подножию лестницы, а люк был открыт. В любой момент какой-нибудь евнух может поинтересоваться, где же кувшин с водой. И точно, наверху раздались шаги и над люком прошла тень. Я отпрянул, ухватил убитого за лодыжки и оттащил подальше, а заодно снял с него и нахлобучил на себя его шапку.

Тут же из люка показались босые пятки евнуха, который остановился на лестнице и, наклонив голову, всмотрелся в глубину зала. Моя белая шапка на какой-то миг сбила его с толку, я кинулся к нему, сцапал за одежду, и сдернул с лестницы вниз, хлопнув ему лбом в переносицу раньше, чем он успел вскрикнуть. Переносица хряснула и сломалась, глаза у него закатились, он, ошеломленный, сполз по стенке, и мне пришлось придержать ему голову, чтобы кровь не запачкала одеяние. На миг он пришел в себя и стал звать на помощь, но этого я не мог допустить. Я прикончил его, страшно ударив основанием ладони по разбитому носу и вбив сломанные кости в мозг.

Через несколько секунд я взбежал по лестнице и очень тихо, очень осторожно закрыл люк, чтобы мы могли хотя бы отдышаться, пока к ним не явилась помощь. Ведь где-то там какая-то наложница дожидалась заказанного кувшина с водой.

Мы, не сговариваясь, нацепили одежду евнухов и нахлобучили колпаки. С какой радостью я сбросил с себя проклятые сандалии!

Мы оглядели друг друга. На платье Холдена были пятна крови, из носа бывшего хозяина. Я поскреб их ногтями, но вместо того чтобы стереть, как я рассчитывал, я лишь намочил и размазал их. В конце концов, после ряда страдальческих гримас и остервенелых кивков, мы пришли к выводу, что пятна придется оставить как есть и отважиться на риск. Я потихоньку открыл люк и выглянул в верхнюю комнату, которая была пуста. Здесь царили полумрак и прохлада; облицованные мрамором стены казались светящимися, потому что большую часть нижнего этажа занимал бассейн с гладкой, бесшумной, но какой-то одушевленной поверхностью.

Опасности не было, и я подал знак Холдену, который вслед за мной выбрался через люк. Мы постояли так с минуту, привыкая к обстановке и посматривая друг на друга со сдержанным ликованием, а потом направились к двери, которая вела во внутренний дворик.

4

Я понятия не имел, что ждет нас снаружи, и невольно напрягал пальцы, готовясь в нужный момент пустить в ход спрятанный клинок, а Холдену, верно, не хотелось выпускать из рук меч, и мы собирались оказать достойную встречу и своре злобных евнухов, и толпе стенающих наложниц.

Вместо всех этих страхов нам открылась картина прямо-таки божественная, какой-то потусторонний мир, полный покоя, безмятежности и прекрасных женщин. Это был просторный двор, мощенный черно-белым камнем, с журчащим фонтаном посередине и обрамленный галереями с витиеватыми колоннами в тени нависающих деревьев и виноградных лоз. Умиротворяющее место, посвященное красоте, неге, покою и размышлениям. Журчание и бормотание фонтана было здесь единственным звуком, несмотря на присутствие людей. Наложницы в ниспадающем серебристом шелке сидели на каменных скамьях, погруженные в созерцание или занятые рукодельем, или прогуливались по дворику, бесшумной походкой, невероятно горделивые и осанистые, и вежливо раскланивались на ходу друг с другом; а между ними сновали служанки, одетые в такие же одежды, и все равно легко отличимые, потому что они, и молодые, и старые, были не так прекрасны, как женщины, которым они служили.

Сколько было женщин, столько было и мужчин, стоявших большей частью по периметру двора, бдительных и готовых услужить по первому зову: евнухов. У меня отлегло от сердца, потому что никто не обращал на нас внимания; правила зрительных контактов походили на искусную мозаику. И поскольку мы были здесь чужаками, эти правила пришлись нам весьма кстати.

Мы встали у дверей бани, наполовину скрытых колоннами и виноградными лозами, и я безотчетно принял позу, в которой стояли остальные стражи — прямая спина, руки скрещены на груди, — а взгляд мой метался по двору, выискивая Дженни.

Вот она. Сперва я не узнал ее; взгляд прошел мимо. Но глянув еще раз, туда, где у фонтана в непринужденной позе отдыхала какая-то наложница, подставлявшая служанке для массажа ступни, я понял, что служанка и есть моя сестра.

Годы брали свое, и хотя в ней еще угадывалась былая красота, но темные волосы местами поседели, на увядшем лице виднелись морщины, кожа слегка одрябла, и обозначились темные круги под глазами: измученными глазами. Была какая-то ирония в том, что узнать сестру я смог лишь по выражению лица, так свойственному ей в молодости: надменному и презрительному, когда она смотрела на все свысока. Под этим взглядом прошло мое детство. Не то чтобы я нашел удовольствие в этой иронии, просто не мог ее не отметить.

Дженни ощутила мой взгляд и тоже посмотрела на меня. Какое-то мгновение брови ее хмурились в замешательстве, и я бы очень удивился, если бы она тут же признала меня по прошествии стольких лет. Но нет. Я стоял слишком далеко. В одежде евнуха. Но кувшин — кувшин предназначался ей. И, видимо, ее озадачило, почему это за водой к бассейну пошли одни евнухи, а вернулись совсем другие.

Она еще немного постояла на коленях, выполняя свою работу, а потом, проворно обходя шелковых красавиц, направилась через весь двор к нам. Я отступил за спину Холдена, а она, отклонив голову, чтобы не цеплялись виноградные лозы, свисавшие с портика, остановилась примерно в футе от нас.