Франсуаза Шандернагор - Королевская аллея

• Название: Королевская аллея
• Автор: Франсуаза Шандернагор
• Издательство: МИК
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-87902-044-4

«Королевская аллея» — это жизнеописание второй жены короля Людовика XIV, госпожи де Ментенон. Талантливая стилизация автобиографии незаурядной женщины, чья необыкновенная судьба стала увлекательным сюжетом романа, принесла Франсуазе Шандернагор мировую известность. Книга издана во многих странах и получила ряд почетных литературных премий.

---

К тому времени, как он уходил, Король вставал из-за стола и возвращался в мою комнату вместе со всеми принцессами; при таком скоплении людей в этом маленьком помещении духота стояла невыносимая. Посидев с полчаса, он удалялся, но все прочие оставались; они шутили, сплетничали, смеялись до упаду, тогда как меня часто угнетали мысли о том, что сейчас тысячи людей в мире умирают на войне или от голода; беда в том, что этим глупым придворным болтуньям совершенно нечем было заняться, я же кипела от ярости, теряя понапрасну время в их обществе.

Когда Король возвращался с охоты, он снова входил ко мне; двери затворялись и нас никто не смел беспокоить. Мы оставались наедине, и нужно было принимать ласки Короля, если он бывал в любовном настроении, или же утешать, когда он грустил. Потом он садился за работу: распечатывал депеши, писал, диктовал; являлись министры. Иногда меня просили принять участие в совете, иногда нет; в последнем случае я садилась поодаль с вышивкою или другой работою, в ожидании, когда понадоблюсь вновь.

Пока Король работал, я ужинала, но мне редко когда удавалось поесть спокойно. Если Король бывал озабочен, я теряла аппетит; если рядом с ним никого не было, он торопил меня, так как терпеть не мог одиночества; короче сказать, я всегда ела наспех и даже приказывала подавать десерт одновременно с жарким, чтобы сэкономить время.

Вставши в шесть часов поутру, я к вечеру до того уставала, что не в силах была сдерживать зевоту; наконец, Король, заметив это, говорил-. «Вы утомлены? Ложитесь же!» Горничные мои принимались раздевать меня — всегда на глазах Короля, а нередко и при его министрах.

Наконец я ложилась в постель, и Король еще некоторое время сидел подле меня, беседуя о разных пустяках.

Я же тем временем должна была принять лекарства или выпить целебный отвар, ибо мне часто немоглось, однако, не смела даже пошевельнуться и слушала Короля, багровея от усилий сдержать кашель или стараясь не дрожать от холода.

За четверть часа до ужина Король проходил ко мне в гардеробную и дергал за сонетку, проведенную в мой кабинет. По этому сигналу дофин, принцы и принцессы вереницею проходили из кабинета через мою спальню в апартаменты Короля, который шел туда же за ними следом. В десять часов с четвертью все они садились за стол, я же оставалась в одиночестве. Торопливо приняв лекарства и помолившись за занавесями своего алькова, я засыпала; часто перед сном я плакала: ведь другого времени на это у меня не было.

Короче говоря, то было настоящее рабство. Я жила словно в тюрьме — только, к несчастью, не так уединенно, — или как лев в зверинце за решеткой, мимо которого ежедневно дефилировали тысячи людей; и подобно этому пленному зверю, меня также иногда обуревало яростное желание кусаться и убивать.

— Господи Боже, какая вы счастливица! — восклицала герцогиня де Шольн. — Вы видите Короля с утра до вечера!

Ей было невдомек, что короли и принцы — такие же люди, как все другие, разве только деспотичнее нравом.

Словом сказать, мой брак вверг меня в состояние, где не было середины, — с одной стороны, чрезмерность величия и благоволения, с другой — чрезмерность печалей и неудобств. Увы, приходилось поочередно наслаждаться первым и покорно сносить второе.

При этом положение мое при Дворе нимало не переменилось. Для окружающих я по-прежнему оставалась второю статс-дамою дофины, и Король во что бы то ни стало желал сохранить эту видимость.

Сначала он не захотел объявлять о нашем браке из страха перед общественным мнением; затем стал находить некую пикантность в том, что публика никак не могла решить, состоялся ли этот брак, — так же, как ранее гадала, состоялась ли наша связь; ему нравилось возбуждать эти сомнения всякими рискованными признаниями. Так, однажды, выходя из-за стола, он громко бросил нескольким придворным: «Вы слышали, что я заказал себе новый костюм; не означает ли это, что я решил вступить в новый брак?» В другой раз, как-то за ужином, он объявил, напротив, что, судя по процессу графини де Гранпе, вторичные браки все несчастны; один из Государственных советников почтительно возразил: «Сир, это справедливо лишь в отношении обычных людей!», но Король твердо ответил, что в данном случае от несчастий не огражден никто. Затем, желая окончательно сбить с толку любопытных, он принялся строить планы своего брака с португальской инфантою, не препятствуя даже переговорам на сей счет и с удовольствием намекая, что именно я уговариваю его жениться на ней.

По правде сказать, я находила все эти шутки чистым ребячеством и предпочла бы открытое признание нашего брака, в котором не было ничего предосудительного; но я видела, что Короля забавляет эта тайна, а поскольку развеселить его было нелегко, мне приходилось мириться с этим положением вещей. Он был доволен, стало быть, и мне следовало быть довольною также.

Однако, статус мой выглядел довольно необычным: я была первой рядом с Королем, в его апартаментах, в карете и на приватных вечерах, но одною из последних, после всех принцесс и герцогинь, на официальных церемониях и развлечениях. В глазах публики — скромная придворная дама, в своих стенах — королева.

Даже семья Короля не знала, чего держаться. Мне передали слова Мадам, которые я выслушала с тем большим удовольствием, что она нечасто бывала столь милостива; принцесса сказала одной из своих приближенных, что не верит в мой брак с Королем, «ибо, будь они женаты, они не любили бы друг друга столь горячо, разве что (добавила она в мгновенном прозрении) эту любовь подогревает тайна, которой лишены обыкновенные браки».

Что же до Месье, тот узнал правду по самой чистой случайности и никому не осмелился сообщить ее, что крайне удивило меня, — как правило, он бывал несносно болтлив. Несколько лет спустя после нашей свадьбы Король заболел перемежающейся лихорадкою и вызвал меня к себе в спальню. Месье, обеспокоенный состоянием брата, зашел к нему без доклада и увидел, что Королю, в моем присутствии, делают промывание; он лежал на кровати полуголый, со спущенными штанами; я не успела скрыться, покраснела и сконфузилась при мысли о том, что Месье застал нас в положении, которое могло показаться двусмысленным и неприличным, если только мы не были женаты. Но Король прекрасно разрешил это затруднение, — нимало не смутясь, он величественно промолвил: «Брат мой, по тому, как ухаживает за мною мадам, вы можете понять, кем она мне приходится…» Вот и все, что было сказано. Месье и я продолжали беседовать так непринужденно, как только могли — он, пораженный сим откровением, я, смущенная донельзя прозвучавшим признанием; сам же Король все так же величественно удалился в гардеробную, чтобы опорожнить кишечник.

Моя родня знала не более остальных. Одна лишь малышка де Виллет смутно о чем-то догадывалась: однажды, когда она слишком уж расшалилась и вывела меня из терпения, я, не удержавшись, воскликнула: «Вы никогда не сможете возвыситься, а жаль, ведь вы племянница королевы!» Я тотчас опомнилась, упрекая себя в излишней гневливости, повлекшей за собой столь нескромные слова, а Маргарита широко раскрыла изумленные глазки и не скоро опустила их. Впрочем, я подозреваю, что она слышала, как Бонтан называет меня с глазу на глаз «Ваше Величество», следуя приказу Короля. Однако, она никому не проболталась, даже Филиппу, своему отцу: всякий раз по приезде в Париж он выспрашивал, нет ли у Короля новой пассии, и пересказывал слухи, ходившие в провинции, называя обыкновенно имена фрейлин дофины и желая узнать мое мнение на сей счет…

Что же до моего брата, тут все обстояло иначе: он томился скукою в Пуату и мечтал жить при Дворе, чтобы уж более не расставаться со мною; пришлось отказать ему, намекнув на то, что причина отказа весьма почетна, и он должен скорее гордиться ею, нежели огорчаться; я говорила иносказаниями и желала, чтобы он так же понял мои слова; увы, он понял их слишком ясно. В ответ он объявил, что охотно склоняется «перед столь замечательным доводом», но это толкнуло его на новые безумства: так, приезжая в Париж, он не виделся со мною, а останавливался у герцога де Лозена, уже вышедшего из Пиньероля, или у другого такого же полуопального приятеля, играл в карты по-крупному, влезал в долги и с громким хохотом объявлял: «Не беспокойтесь, друзья, мой шурин заплатит!» «Шурин» и в самом деле платил, но скоро Шарль посчитал, что одной лишь надежной мошны ему мало: из союза своей сестры с монархом он решил извлечь вдобавок титулы и почести. Он потребовал от меня звания маршала; я ответила, что будь я в состоянии сделать его коннетаблем, я бы и пальцем для этого не шевельнула и не стану обращаться с глупыми просьбами к человеку, которому всем обязана. В утешение Король отдал ему губернаторство над Эг-Морт, потом над Берри и, наконец, весьма солидный доход с королевских откупов. Но Шарль ухитрился спустить в карты и эти деньги, крича на всех углах, что «получил свой маршальский жезл деньгами».