Ирина Богатырева - Кадын

• Название: Кадын
• Автор: Ирина Богатырева
• Жанр: Детская проза

Этот роман о царице, ставшей свидетельницей и жертвой роковых перемен в жизни и духе своего народа.

В основу замысла легла научная сенсация — уникальное захоронение молодой женщины, обнаруженное в 1993 году в приграничной зоне Алтая, на высокогорном плато Укок. Прекрасно сохранилась не только мумия, но и одежда, и поразительный по пышности и высоте парик, и ритуальная атрибутика. Всплыли легенды о древних девах-богатырках, хранительницах алтайского народа, разгорелся интерес к культуре жителей алтайских гор в VIII–VI вв. до н. э.

Курганы этой культуры, названной условно пазырыкской — по урочищу Пазырык, в котором были раскопаны самые большие и богатые курганы, — известны науке с конца XIX века. Но при всем богатстве находок представление о древних жителях Алтая до сих пор очень фрагментарное. Установлено предположительное родство пазырыкцев со скифской, персидской, иранской культурами. Сделан вывод об их воинственности. Их искусное кузнечное ремесло, использование ртути для получения тончайшего золота, тонкие татуировки на теле, музыкальные инструменты — барабаны и арфа, похожая на китайскую цитру, — все это значительно выделяет пазырыкцев на фоне соседствовавших с ними народов.

Но восстановить их историю так и не удалось. Ни откуда они пришли на эту землю, ни куда ушли, доподлинно не известно. Их культура просуществовала сравнительно недолго. Невелико и количество захоронений — в сопоставлении с той площадью, которую они предположительно населяли.

Неясно и происхождение пазырыкцев. До первых анализов ДНК этот народ считали предками современных алтайцев-тюрков, сейчас же ясно, что они относились к европеоидному типу с малым вмешательством монголоидной крови — скорее всего как примеси соседних народов. Несмотря на это в сознании современных алтайцев пазырыкцы стали их предками.

Ирина Богатырева не считает свой роман ни исторической реконструкцией, ни опытом в жанре фэнтези. И тут с автором нельзя не согласиться. Ее произведение заставляет прожить универсальные законы человеческого существования — пусть и в пространстве мира, о котором известно только, что он был и безвозвратно канул в Лету. Перед нами произведение с классической литературной задачей — художественного постижения неуловимой тайны и правды жизни.

---

Она не удивилась, увидев меня, и не сощурилась от света. Так спокойно и прямо на меня смотрела, что в первый миг подумалось мне: она знала, что я скрывалась за домом, и все слова эти для меня одной они говорили, а завтра вся молодежь стана будет надо мной потешаться в доме Антулы. Мне захотелось задуть огонь, отойти и забыть все, но тут же слабость эту в себе я поборола: пусть даже розыгрыш это, я сыграю ту роль, что мне отвели духи. Быть вождем этих дев — такова моя роль. И я ей сказала: «Идем», — сама поднялась и пошла из дома. Я знала, она послушает и уже догадывается, о чем говорить хочу я с ней, но я сама не знала, что ей скажу.

Дрожь вернулась ко мне, придя будто из сердца, из глубины меня, и скоро охватила все тело. Что б ни делала, не могла совладать с ней. Потому пошла сразу за дом, где поставить могла светильник на выступ стены — чтобы свет не прыгал в руках. Туда подошла и Очи и стала молча смотреть на меня. Почти любопытство было на ее лице, и это сильнее всего поразило меня. Я ощутила, что совсем не знаю эту деву.

А я все не могла начать — искала слова, которые были бы сильные, едкие, достойные вождя, чтоб одного слова хватило остановить ее, но то, что вырвалось из меня наконец, было полно страданием больше, чем я бы того хотела:

— Скажи, ты правда уйдешь?

Она улыбнулась и так отвечала:

— Я знала, что тебе откуда-то все известно. Как увидела, что тебя в доме нет, так поняла. Но как могла ты выследить нас, если никто не знал, что встретимся мы? Или давно за нами следишь? — Злая подозрительность мелькнула в ее глазах.

— Нет, я не знала и не следила. Мой ээ показал мне вас сейчас.

— Мне бы такого ээ, как у тебя, — спокойно, но с нежданной завистью вдруг Очи сказала. — Давно великой камкой была бы я.

— О чем ты, Очи? — спрсила я, и опять в голосе было больше скорби, чем гнева. — Духи те к нам приходят, кого осилить мы можем сами. Не мне говорить тебе это.

— Не тебе и о другом со мной говорить.

— Мне. А что скажу Камке, если уйдешь ты с Зонаром?

— Ей-то что до того? Все мы свободны в выборе, пока не завершено посвящение.

— Да, свободны. Но она мне тебя как дочь доверила. И что я скажу ей потом?

Она вдруг повернулась боком ко мне, как-то обмякла и опустилась на поленья, что здесь у нас сложены были. Вся сжалась, а лицо уткнула в ладони. Я же над ней, не шелохнувшись, стояла, вверх глядя, и дрожь все не отпускала меня.

— Ты все слышала? — спросила она, не оборачиваясь.

— Все.

— Как думаешь, он верно говорил? О доле?

— Не знаю, Очи. Для меня доля и служение Луноликой неотделимы. Меня не настигнет она, если от нее откажусь. Другой судьбы не выбирала я, а о чужой доле рассуждать не смею.

— Но почему, скажи, почему так дорого просит Луноликая с нас?! — вдруг выдохнула с болью она. — Почему другие в этом свободны? Разве убудет что-то от нас, если не девами мы будем служить Луноликой? Разве тигрица теряет зубы и когти, когда рожает тигрят?

— Очи, ведь не ради детей желаешь ты уйти за Зонаром? Тебя смутили разговоры на посиделках. Забыла ты, зачем девы обет приносят Матери.

— Аштара, это все только слова. Но почему мы отказываемся от того, что у всех женщин есть, что и наше может быть?

— Очи, ты сама ему говорила, что другого ждешь от Луноликой. Разве не так? Ты и от него не того, верно, хочешь, чего другие девы от мужчины хотят?

Она не отвечала. Сидела, оторвав от лица руки, и смотрела перед собой. Потом сказала глухо, опять на меня не глядя:

— Он говорил, ты глупа, как дитя. Я тоже так считала, но вижу теперь иначе: ты и правда во всем вождь, Ал-Аштара. А вождь ничего не имеет, кроме долга и совести. Да доли. У тебя долг вместо сердца, совесть вместо крови течет по жилам, а доля одна в твоей голове. Ты не поймешь меня. Любви ты не знаешь, такой, как в моем сердце сейчас. Ты хочешь напомнить мне о моей доле, о долге и совести, но во мне вместо них кровь и туман в голове.

И она стала рассказывать мне про Зонара. Про то, что творилось в ней, когда видела его, с того первого раза, как дрались они и запах его близко ощутила. Как встречались потом в лесу на охоте. Как добывали вместе куницу, и на мех этот выкупила она своего коня и оружие. Что ни о чем не думала она все эти месяцы, кроме него. И он ни о чем, кроме нее, не думал. Ни в лес не ходил больше, ни к Антуле. Антула же однажды подстерегла Очи и требовать стала, чтоб сняла чары свои с Зонара, чтобы снова у нее он ночевал. Очи только в лицо ей рассмеялась и сказала, что духи навсегда оставят ее без мужчины за то, что хочет оставить себе Зонара, который ни ей, ни одной другой деве принадлежать не может: духи ему Деву-Охотницу обещали женой.

— Это же сказки, — я удивилась. — Сказки охотников. Нет в лесах такой девы.

— Может, и нет, — неохотно сказала Очи, и я поняла: сказочной этой девой-духом Зонар саму Очишку считал. И ей нравилось то.

— Зонар говорил мне, что Антула подговаривала его близкий путь для ее мужа в бело-синее отыскать. Когда одного, в тайге, на охоте он встретит. Но Зонар отказался. Сам муж ее дорогу эту нашел, но духи не зря это место скрывают. Антула думала: как мужа не станет, к брату его в дом не пойдет, без детей жили ведь, свободной опять станет, а там и Зонар к ней навсегда придет. Но иначе все вышло. За дело она страдает.

— Как жестоко и глупо все!

— Для тебя так, Аштара. Ты людей не понимаешь, чувств не знаешь. А все это просто.

— Зачем же смерти мужу хотела Антула?

— Зонар больше мужа ей нужен был.

— А он что же?

— А что он? Ему женщины — что ветер в долине. Он Деву-Охотницу давно уже ждет. Духи ему сказали, что встретит ее и не будет знать неудач в охоте. Он о ней только и думает.

— Как мог взрослый и хитрый охотник в сказки такие поверить?

— Мы с ним вместе решили, что обо мне духи ему говорили, — тихо призналась Очи.

— Те! Не ты эта дева-дух. Ты человек, хоть и выросла с детства в лесу с Камкой.

— И что из того? Духи ему меня нагадали, все просто.

Но я все равно не понимала того. Зонар ли не знал удачи в охоте? От него моему отцу самые лучшие шкурки приходили. Сам в мехах с головы до пят. Чего же еще жаждал он? Отчего такой алчущей страстью голос дрожал его, когда Очи к себе звал? Голос этот не переставал звучать у меня в голове, от него жутко было, и тяжелое предчувствие ложилось на грудь.

— Скажи мне, Очи, видела ли ты ээ-тоги Зонара? Отчего мне не удалось разглядеть его?

Очи передернула плечами, будто от меня на нее сквозняком дуло.

— Я не смотрела на то, зачем мне? Одно смущает меня, Аштара: всегда мечтала я великой камкой стать. А… ты слышала все. Только это меня еще держит.

— Ты понимаешь, Очи: Луноликая не затем нас зовет к себе, чтоб запретное для других открывать.

— Те, помню я все, лишнего не говори: и что сила племени в девах тех хранится, и потому себя отдаляют они от люда, чтобы силу эту копить… Но войны нет, Аштара. И, может быть, в наш век и не будет. Зачем же думать о том, зачем хранить эту не нужную без войны силу?

Мелкая рябь сомнения и по мне вдруг прошла. Ведь правда: отец в мире со всеми живет. Нет и, быть может, не будет войны, а это значит, нечего нам страшиться, нечего клинки и стрелы точить, спокойно жить все мы можем, не воинами-девами, а простыми девами быть… Но как прошла рябь, так и откатила: вдруг тьма собралась вкруг меня, и еще сильнее схватило предчувствием сердце.

— Нет, Очи, будет война, — твердо сказала вдруг я.

— Тебе откуда это известно? — Она впервые за весь разговор на меня посмотрела.

Но мне нечего было ей ответить: услышала я боевого железа далекий звон, хотя ничто еще не говорило о том. Сама предчувствие это не поняла я тогда, и через миг уже не знала, отчего так уверенно заявила о нем.

Только Очи все это было неважно. И я поняла: против воли человека власть вождя не должна становиться, да и не может. Что сделаю я теперь, раз до того ничего не предприняла? И одно только я ей сказала тогда:

— Делай, как хочешь, сестра. Но даже если уйдешь к полнолунью, приходи завтра на холм за нашим домом: как у Камки на круче, будем луну ловить. Хоть последние дни вместе с тобой побыть мне.

Она ничего на то не сказала. Я поднялась тогда, светильник задула. Прозрачная красно-желтая полоса загоралась уже в горах. Всю ночь провели мы без сна, и теперь поздно было ложиться — пора на гору скакать, чтоб там заниматься. Я сказала об этом Очи. Она недвижно сидела и ничего не ответила. Как хочет, подумала я, отошла к чану с водой умыться, чтобы усталость смыть. Разбив ледяную корку, зачерпнула воды, а потом смотрела, как успокаивается черное, стылое отражение. Ни глаз, ни черт не разобрать было. И мне вспомнился колодец, который упрямо и тупо заполняла я водой в чертоге у дев, и подумалось: «Неужели и правда я такая, и ничего живого во мне нет? Только доля, долг да еще совесть…» Отражение оставалось черным.