Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2012)

• Название: Новый Мир ( № 11 2012)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

 

Русская Америка: запасной вариант. Беседу вел Александр Генис. — «SvobodaNews.ru», 2012, 20 августа < http://www.svobodanews.ru >.

Главный редактор «Нового Журнала» Марина Адамович среди прочего говорит: «<...> я считаю, что заслуга корпорации „Нового Журнала” и главного редактора того времени, 90-х годов, Вадима Крейда, что ни в один из этих моментов не было мысли перевести „Новый Журнал” в Россию. Потому что в России есть и „Звезда”, и „Новый мир”, есть свои журналы. Все ниши культурные заполнены. А здесь негде печататься».

 

Ольга Седакова. «Постмодернизм облегчил положение «среднего читателя», он не требует от него напряженного внимания к форме и смыслу». Беседовал Алексей Мокроусов. — «Московский книжный журнал/ The Moscow Review of Books», 2012,  27 августа < http://morebo.ru >.

Фрагменты интервью (март 2011, Москва), публикуемого в сборнике «Позиции. Том 5. Беседы с деятелями культуры современной России», который выходит в 2012 году совместными усилиями московского ГЦСИ, Гёте-института и берлинской Академии искусства.

«Немецкий я учила, чтобы прочитать Рильке в оригинале. Но благодаря этому я прочла затем и других поэтов, других мыслителей. Например, Гёльдерлина — я еще надеюсь найти какое-то русское соответствие его стихам. Мне кажется, он еще не переведен у нас по-настоящему, Гёте — его лирику так же трудно передать на другом языке, как нашего Пушкина. Но Гёте мне дорог не только как лирик: я страшно люблю его естественно-научную мысль, учение о цвете, морфологию».

«У нас еще мало представляют себе реальное положение верующих в современной Европе. Они стали меньшинством — причем таким меньшинством, за права которого никто не будет бороться. Их не перестают отождествлять с некогда „репрессивной” силой. Я наблюдала эту ситуацию много раз своими глазами. Без преувеличения, это похоже на новый вид гонения. Секуляризация и агностицизм становятся своего рода идеологией. В нынешней Европе (да и в Америке) христианство допускается только как совершенно приватное дело, ее публичное проявление (символы, такие, как крест) оказывается политически некорректным. А у нас в православной среде еще боятся какой-то могучей католической империи, которая хочет захватить „нашу веру”».

 

Валентина Семенова. Игрище. Об «Утиной охоте» Александра Вампилова. — «Наш современник», 2012, № 8 < http://nash-sovremennik.ru >.

«Появление Зилова в конце 60-х годов ушедшего века вызвало шок и отторжение».

«Но постепенно, примерно к 80-м годам, начинается оправдание Зилова».

«Оправдание главного героя „Утиной охоты” далеко не безвредно».

«1968 год, „Утиная охота”. Все сказано. Все готово к развалу 90-х».

 

Роман Сенчин. «Читатель ждет, чтобы в книгах была реальная жизнь…» Беседу вел Андрей Рудалев. — «Thankyou.ru», 2012, 13 августа < http://blog.thankyou.ru >.

«Реализма в чистом виде почти нет сейчас. Писатели обязательно что-нибудь такое вставляют в текст (особенно — в финале), после чего перестаешь верить, что это могло быть на самом деле. Не знаю, чем это объяснить. По-моему, реальность очень интересна и насыщена сама по себе для питания прозы… Заметил такую тенденцию: большинство писателей начинают с предельного реализма, с человеческого документа, но уже во второй, третьей книге сбиваются на разного рода фантастику. Может быть, сидя за писательским столом, перестают изучать жизнь вокруг. Сложно понять».

 

Кирилл Титаев. Академический сговор. — «Отечественные записки», 2012,  № 2 (47) < http://magazines.russ.ru/oz >.

«Мы не станем здесь подробно разбирать все выгоды, которые преподаватель получает в тот момент, когда перестает ставить „двойки” и „незачеты”, просто назовем их. Ему легко работать со студентами, ему не надо принимать пересдачи, отвлекать коллег, он не портит отчетность деканата и не пишет объяснительных записок. В конце концов, он может сам не особо разбираться в том, что преподает — ведь „ловить” студентов на ошибках ему тоже не нужно. Однако это еще не сговор. Есть только один игрок, который внешними институциональными условиями вынужден играть на понижение качества своей работы. Сговор появляется там, где в игру включаются студенты. А они постепенно формируют модель поведения, которая предусматривает снижение порогов оценивания при одновременном игнорировании всех остальных аспектов работы преподавателя».

«Таким образом, мы можем утверждать, что отношения „преподаватель — студент” строятся как классический сговор, то есть представляют собой непроговоренные, но скоординированные стратегии двух групп участников, которые позволяют им увеличить субъективно оцениваемые индивидуальные выигрыши (простота работы для преподавателя и простота учебы для студента) и при этом наносят ущерб общему благу и третьим лицам».

«В российской вузовской системе никто не запрещает преподавателю хорошо преподавать, а студенту — хорошо учиться и действительно знать предмет. Беда в том, что хорошее преподавание и учеба никак не стимулируются институтами, которые формируются в процессе создания сговора. В современном российском вузе никаких стимулов хорошо преподавать и хорошо учиться нет».

 

Арсен Титов. Под сенью Дария Ахеменида. Роман. — «Урал», Екатеринбург, 2012, № 7, 8 < http://magazines.russ.ru/ural >.

«В первый день зимы прошлого, пятнадцатого, года мы вошли в Хамадан прямо с противоположной стороны, нежели чуть более двух тысяч лет назад в него вошел Александр Македонский.

У нас за спиной были Энзели, Решт, Менджильский мост, Казвин, Тегеран, Элче, Султан-Булаг, Аве — то есть мы позади себя оставили то, что этому герою древности еще предстояло. За его спиной были в современном названии Ханекин, Каср-и-Ширин, Сармиль, Керинд, Керманшах, Бехистун, Сахне, Кангевер, Бидессур, Асад-Абад, Зере, Шеверин — то есть то, что предстояло нам. Мы пересеклись в Хамадане, при нем называемом Экбатаной, и всякий из нас, не сговариваясь, ступил на путь другого. Но всякому из нас достался при этом свой путь.

Думается, без какого-либо толмача понятно, что речь идет о Персии. О том же, как мы в ней оказались, я попробую сказать самым кратким образом. Но начать речь мне придется едва ли не со времен царя Гороха, то есть с того момента, когда я оставил аул Хракере.

Нас с сотником Томлиным прежде всего доставили в Батум, и батумцы решительно захотели оставить нас у себя..».

 

Константин Фрумкин. Параллельные миры и детерминизм. — «Топос», 2012,  28 августа < http://www.topos.ru >.

«В неком умозрительном эксперименте можно себе представить, что мы вносим в прошлое нашего мира изменения и прослеживаем влияние этих изменений на будущее. Наличие этих влияний могло бы быть доказательством существования причинности. Проблема, однако, заключается в том, что, когда мы мысленно вносим изменения в наш мир, мы фактически придумываем другой, не наш мир. А другой мир будет представлять собой просто другую последовательность состояний, о которых, так же как и о последовательных состояниях нашего мира, нельзя сказать, предопределяют они друг друга или нет».

«Разумеется, фантасты утверждают, что машина времени уносит нас в прошлое именно нашего мира. Однако реальное путешествие во времени нашего мира сопряжено с такими парадоксами и настолько противоречит принципам логики, что поверить в его гипотетическую реальность всерьез невозможно».

«В конце концов, когда мы вносим изменение в прошлое, мы как бы позволяем миру просуществовать еще раз, во второй версии, то есть мы присутствуем при творении второго мира. Создание другого, отличного от нашего мира ничего не может сказать о причинности или ее отсутствии в нашем мире».

 

Ревекка Фрумкина. «Нужно уметь писать доступно, но научно». Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2012, 22 августа < http://www.polit.ru >.

«Среди книг, которые мне, уже школьнице — я тогда была в 3 или 4 классе, „полагалось” прочитать — была книга Юрия Тынянова „Кюхля”. Папа купил ее в Москве и прислал мне в г. Молотов в эвакуацию. Я ее прочитала, и мне было очень жалко Кюхлю. При этом, когда рассказывалось, как Вильгельм учился, я более-менее понимала, — Пушкин был почти весь мной прочитан (об этом странном для нынешних времен опыте чтения я уже писала, но ниже повторюсь); лицей был местом „знакомым”, а остальное я не очень поняла… И только задним числом, прочитав этот роман уже взрослым человеком, поняла, что я тогда просто была маленькой. И „Кюхля” для меня остался таким образцом литературы, которая вроде бы для детей — а на самом деле вовсе нет. Формально едва ли „Кюхлю” можно назвать научно-популярной книгой, но, вообще говоря, она является таковой, к тому же — на гуманитарном материале, что по тем временам было очень редким явлением. Поэтому когда мне через много лет попалась книга Натана Эйдельмана „Мой XIX век”, то я не могла ее осилить, потому что для меня это было какое-то странное возвращение к чему-то, что я в основном знаю, но в такой своеобразной форме, которая была мне как-то незачем».