Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]

• Название: Шанс, в котором нет правил [черновик]
• Автор: Ольга Чигиринская
• Жанр: Научная Фантастика

Вторая книга цикла «В час, когда луна взойдет».

---

Уже на самом пороге хижины мальчик обернулся и послал Ёсицунэ долгий, полный ненависти взгляд. Этот взгляд сказал Судье все: юноша — из беглых Тайра. Не все ли равно теперь — а впрочем, ему всегда было все равно. Его не интересовали беглые Тайра — они не были противником, в бою с которым можно стяжать славу. Он ненавидел преследовать, выслеживать, казнить — и избегал этого как мог. Грудь его волновал трепет алых стягов над волнами — а не жалкий вид алых одежд, в которых увязали весла…

А мальчик… мальчик ненавидит, но доносить не побежит. Это читалось в ясном утреннем воздухе так же ясно, как та стайка туч впереди предвещала снегопад ближе к полудню. В чем ему прибыли — доносить Минамото на Минамото? И он не бросится с первым же подобранным оружием — это тоже было видно. Бывший Тайра и правда ушел от мира, мир еще пробивался в него изнутри, но… В хижине зашуршало, потом стало тихо. Юный отшельник молился всю долгую холодную ночь, а теперь лег спать.

Да, — улыбнулся себе Ёсицунэ, — я был прав, когда отказал настоятелю. Я бы так не смог.

Ёсицунэ продолжил облачаться в доспех, который снял вчера, чтобы подсушить одежду. Хватился пояса — не было пояса.

— Хатиро, — окликнул он. — Где-то в этой хижине я оставил пояс.

Катаока нырнул обратно в полумрак развалюхи. Через минуту появился, как-то растерянно вертя пояс в руках.

— Господин, — сказал он неуверенным голосом. — Вот он, ваш пояс… только… — у Хатиро было странное выражение лица.

— Что случилось?

— Мальчик, господин. Этот монашек. Он мёртв.

— Как мертв?

— Он там лежит… совершенно холодный. Я не услышал дыхания и дотронулся до него. Он не теплее снега.

— Он был болен, наверное, — поморщился Сабуро. — Или медитациями на холоде ночью довел себя до смерти. Как бы там ни было…

— Вон еще один, — показал пальцем Бэнкэй. И, не дожидаясь, что скажет господин, окликнул монаха:

— Эй! Почтеннейший!

Этот отшельник был постарше. Если не присматриваться — лет двадцати-пяти, тридцати, а если присмотреться, то и за сорок. Не лицо выдавало, глаза — будто прожитые годы стоят в них до краев. А что лицо гладко… так у тех, кого уже не касаются земные страсти, откуда взяться морщинам?

— Я рад, — поклонился монах, — что скромный наш приют послужил прибежищем достойным воинам.

— Прошу прощения, — сказал Ёсицунэ. — Но ваш ученик, кажется, только что умер…

— Умер? — монах приподнял брови. — От чего же?

— Не знаю. Пойдемте посмотрим вместе.

— К чему? — пожал плечами монах. — Мертв он или ваш слуга ошибся — в любом случае мне некуда спешить.

— Но мы спешим, — с напором сказал Ёсицунэ. — У нас нет денег сейчас, но, быть может, вы примете это?

Он достал из рукава нефритовые четки.

— К чему? — повторил монах. — Я бы и денег не взял. Здесь, в горах, что мне делать с ними? Повесить на сосне и наслаждаться звоном?

— Ты святой отшельник Хакума, о котором говорят в долинах? — спросил Бэнкэй.

— Меня действительно прозывают Хакума, — усмехнулся монах. — А уж насколько я свят, из долин, наверное, виднее.

— Славьте имя Будды, — сказал Ёсицунэ, поклонившись такому удивительному человеку.

— К чему? — снова усмехнулся монах. — Разве Будда пустой тщеславец, чтобы заниматься человеческой грязью в обмен на прославление своего имени? Такое более пристало господину из Камакуры.

Ёсицунэ изменился в лице, когда монах упомянул брата, и тот рассмеялся открыто.

— Я так и знал, что это вы, господин Судья, — сказал он. — Не бойтесь, я вас не выдам.

— Эти четки вы могли бы обменять в монастыре на чечевицу или даже рис…

— К чему? Я держал людскую пищу только ради ученика. Если он, как вы говорите, умер — она мне больше не нужна. Я питаюсь ветром и светом луны.

— Видать, ученик твой этакой кормежки и не выдержал, — проворчал Бэнкэй.

— Не бойтесь, ученый собрат, — слегка наклонил голову отшельник. — Если мальчик умер, это случилось не от голода. Мы не знаем своей судьбы и сроков; краткий не лучше длинного, как «золотая чашка», живущая всего неделю, не уступает криптомерии, чье время — тысячелетия. Но тело — вместилище души. И должно жить, пока душа в нем нуждается. Не больше, но и никак не меньше.

— Вы к какой школе принадлежите, почтеннейший? — спросил Ёсицунэ.

— Я следую Пути, — ответил монах.

— Как и все мы, — не понял Ёсицунэ.

— Я говорил о Пути более древнем, нежели Восьмеричный Путь.

— Вы даос! — догадался наконец Ёсицунэ. — Ну да… Где были мои глаза?

— Восьмеричный путь извечен, — сказал Бэнкэй. — И Лао-цзы, и Чжуан-цзы проповедовали бренность мира.

— Восьмеричный Путь стар, — кивнул отшельник. — И глядя на криптомерии, легко думать, что они росли тут вечно. Но Путь и Благая Сила много старше. И начались не с Лао-Цзы. Помилуйте, разве можно написать труд, едва вмещающийся в три телеги, о том, что только что придумал сам?

— Необычайно интересно было бы продолжить эту беседу, — улыбнулся Ёсицунэ. — Однако мы спешим.

— Можно и не спешить, — с лица отшельника не сходила странная улыбка. — Перевалы засыпаны снегом. Он сойдет в ближайшие два-три дня, лучше переждать их в деревне, во-он в той долине.

— Мы попытаемся пробить дорогу в снегах, — упрямо сказал Ёсицунэ.

— Желаю вам удачи. Иногда человеческое упрямство ломит силу стихии. Но если все же вы потерпите неудачу, в деревне будут рады вас видеть. И не выдадут потом.

Даос глядел им вслед, пока снежный лес не скрыл последнего из незваных ночных гостей. Так вот, кем ты стал в этой жизни, Минамото-но Райко. Вот, как обернулась для тебя и твоих верных соратников цепочка причин и следствий. Жители столицы обожествили тебя после смерти, глупые невежды — и тем самым на века привязали к городу, в который ты возвращаешься, где бы ты ни был.

Он не чувствовал жажды мести. Сердце перевоплощенного Райко, как и тогда, истекало горечью. Хакума предоставил возмездие Небесам — и оно свершилось. Чего еще желать?

Как чего? — спросил бы мальчик, если бы не спал. — Мира. Покоя. Того, что у нас уже было — и утекло из рук, благодаря таким, как он.

Хакума усмехнулся. Постигший Путь всегда пребывает в мире и покое. Далекий от Пути — всегда в опасностях и тревогах. Это знание придет к мальчику со временем — но не сейчас.

Впрочем, еще один способ избавиться от желания — утолить его.

* * *

Деревня утопала в снегу. Меж домами протоптаны были дорожки по пояс глубиной, а сами дома даже никто толком не откапывал — вроде бы так теплее. Приземистые крестьянские хижины были кое-где заметены по самую соломенную кровлю — вот только с нее снег сбрасывали, чтоб не провалилась, и все.

Дальше дороги не было. Единственная тропинка, неразличимая среди снежных заносов, вела из деревни на равнину Уда — но сейчас она была непроходима и никто из крестьян не горел желанием торить дорожку по грудь в снегу. Бэнкэй и Васио сделали отчаянную попытку — но, подвинувшись за час всего на полсотни шагов, оставили эту затею.

Они были обречены оставаться в деревне, пока не сойдет снег. По словам старосты, это должно было случиться скоро — до Сэцубуна оставалось всего-ничего, а к Сэцубуну снег сходил всегда.

Ёсицунэ и его люди заняли рисовый амбар старосты — они бы не постеснялись занять и дом, но там было слишком курно, людно и вонюче, а заваленный снегом по крышу амбар хранил тепло не хуже, а то и лучше крестьянской хижины. Выкопали в земляном полу ямку, развели очаг, распотрошили мешок проса, снова развесились сушиться.

Ёсицунэ смотрел из-под полуприкрытых век, как в белесом свете, сочащемся сквозь крышу амбара, его люди, дыша паром, вылавливают вшей в одежде. Ему хотелось поручить кому-то и свое платье — красные пятнышки на руках неоспоримо свидетельствовали, что мерзкие насекомые нагло пьют благородную кровь Минамото — но он не мог себе позволить показать слабость перед людьми. Он должен был оставаться существом высшего порядка, не только ради себя, но и ради них.

— Эй, — окликнул он самураев, поднимаясь, чтобы его было лучше видно. Девять пар глаз обратились к нему.

— Я принял решение, — сказал Ёсицунэ. — Мы с вами расстанемся здесь. По одиночке пробираться в Столицу легче. Там мы затаимся до лета — а летом встретимся в условленном месте и отправимся на север, в Дэва.

Сказал — и увидел, как у людей сминаются, оплывают лица. Да, по одиночке легче и скрыться, и прокормиться, и спутать следы, но сейчас они — войско. Отряд, защищающий господина. Чтобы убить их, нужна немалая сила и, если что, славное выйдет дело. А одному, может, придется умирать как крыса в норе. И это еще не худшее горе — а вот что если уцелеешь и до условленного места доберешься… а господина и нет? Кто ты тогда?

— Послушайте, — сказал он. — Здесь, в Кансае, мы не сможем даже славно погибнуть. Мы слишком оголодали, ослабели и обовшивели для хорошего боя. И никто не даст нам здесь отдохнуть и собрать силы — эти края слишком обескровлены предыдущими смутами. Нам нужно на север, во владения милостивого господина Фудзивара Хидэхира, там мы сможем собрать силы. Оттуда сможем прийти победителями.