Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]

• Название: Шанс, в котором нет правил [черновик]
• Автор: Ольга Чигиринская
• Жанр: Научная Фантастика

Вторая книга цикла «В час, когда луна взойдет».

---

— Послушайте, — сказал он. — Здесь, в Кансае, мы не сможем даже славно погибнуть. Мы слишком оголодали, ослабели и обовшивели для хорошего боя. И никто не даст нам здесь отдохнуть и собрать силы — эти края слишком обескровлены предыдущими смутами. Нам нужно на север, во владения милостивого господина Фудзивара Хидэхира, там мы сможем собрать силы. Оттуда сможем прийти победителями.

Часто с ним бывало — говоришь что-то людям, да и сам начинаешь в это верить. А потом оно так и выходит, как сказано. А сейчас что-то не получалось. Глядишь и думаешь, что зима эта никогда не кончится.

Ёсицунэ посмотрел в глаза троим самым преданным: Бэнкэю, Васио и Сабуро. Ах, был еще и четвертый — Таданобу, и в Столице звали их «Небесной четверкой», и говорили — вернулся господин Райко со своими Четырьмя Хрантелями… Но Таданобу сгинул в этих снегах. А еще раньше пришлось расстаться с Сидзукой…

— Друзья мои, — сказал он. — Да, всех вас, кто дошел со мной до конца этой тропы несчастий, я теперь не могу звать иначе как «друзья». Подумайте о том, что когда последней крайности достигает истощение — тогда начинает возрастать процветание. Вспомните, до какого бедственного состояния дошли Минамото после смуты Хэйдзи, и как они вознеслись в последний год. Пришло время моего заката — но если мы проявим стойкость и мужество в поражении, мы увидим рассвет. Осталось семь дней до нового года, а в первый день месяца кисараги я буду ждать вас в Столице, у перекрёстка Первого проспекта и улицы Имадэгава. Мы выступим на север. А сейчас — не обременяйте себя доспехами, скройте воинский дух под видом беженца-поселянина или бродячего монаха. Сейчас мужество не в том, чтобы умереть в бою — а в том, чтобы выжить. Даже господин из Камакуры, будучи взят под стражу, укротил свой дух и терпеливо дожидался подходящего времени. Это принесло ему победу. Последуем же его примеру — и сокрушим его в свой черед. И подумайте вот о чем: наши противники жили настоящим и прошлым. Когда удача отвернулась от них, они кляли злую судьбу, вспоминали былое величие. Лучшие из них исполняли свой долг или искали славной смерти. И даже этой малости смогли добиться только те, кому повезло. Нам ли подражать им?

Плохо выходило. Плохо. Нэноо так вовсе упал духом и разрыдался.

Ёсицунэ вышел наружу, на воздух. С ясного неба светило солнце, ветер был теплым. Если такой продержится хотя бы до завтра, подумал Судья, то снег начнет таять. И можно будет отправиться в путь. Слабый должен двигаться — иначе он умрет. Даже не потому, что догонят, просто у того, кто идет к цели, есть еще надежда, и желание, и воля, а остановившийся теряет их.

Сильный тоже должен двигаться, иначе будет с ним как с домом Тайра. Остановиться можно либо достигнув всего, либо все потеряв… вот, как давешний отшельник, который, кстати, наверняка скажет, что это одно и то же.

Вдруг его внимание привлекли тихие стоны. Судья прислушался — и различил рыдания женщины. Совсем молодой женщины.

Старые привычки уходят неохотно. Ёсицунэ всегда испытывал к женщинам слабость. Движимый любопытством и тягой к справедливости, Ёсицунэ пошел на звук.

Комок серых и коричневых тряпок под деревом раскачивался и тихонько, отчаянно выл, рыхлые пласты снега падали с веток с мягкими, почти неслышными шлепками. Может быть, поэтому крестьянка не расслышала шагов. А может быть, ей, в ее горе было все равно, кто ее видит и слышит.

Ёсицунэ приостановился. Он снова вспомнил Сидзуку, ее печальное лицо, ее тугой живот под слоями одежд… Что он делает? Куда он лезет? Он и свою-то женщину не смог отстоять, когда воины сказали, что с ней они дальше не пойдут. Все сказали. И Васио, и Таданобу, и даже Бэнкэй… Так что он сможет сделать сейчас? Самое лучшее — это исчезнуть тихонько.

Но исчезнуть он не успел — потому что крестьянка заметила его. Заметила и кинулась в ноги, вцепилась в его руки, рыдая и бессвязно лопоча так быстро, что он еле-еле различал в этом лопотании отдельные слова: ребенок, жертва, горная ведьма…

— Ну, ну… — он попробовал поднять ее. — Ну, перестань! Нас услышат.

За его спиной деликатно кашлянули. Ёсицунэ оглянулся — Хитатибо. Как раз тот, кто нужен.

— Помоги мне отвести ее в амбар, пока не сбежалась вся деревня. — Быстро сказал Судья.

И удивился тому, что приказ не вызвал ни недоумения, ни возражений. Раньше он бы и не подумал, что ему могут сказать «нет»… вот как далеко зашло дело.

Внутри, в тепле, женщина вдруг поняла, что она одна — с вооруженными чужаками. Бросилась было бежать, споткнулась, да так и застыла на земляном полу.

— Ну перестань ты, — Бэнкэй поднял ее, усадил рядом с собой, прижал лапищей к своему боку. — Что это ты то плачешь, то кричишь, то к Судье кидаешься, то от него? Горе у тебя какое? Расскажи нам, на то мы и люди Судьи. Пить хочешь? — Бэнкэй достал плетенку сакэ и дал женщине приложиться.

Та приложилась и немного успокоилась. Рассказ ее потек ровней — как кровь из ран человека, который совсем уже близок к смерти.

Она осталась сиротой, ее взяли в приемные дочери в старостин дом, но каково житье приемной дочери в крестьянском доме — известно всем. Она вставала до зари и ложилась затемно, выполняя самую тяжелую работу, а когда вошла в возраст — деревенские парни начали валять ее на току. Забеременела, родила, кое-как выкормила… Все надеялась и надеялась, что…

Обычно-то горной ведьме скармливали чужаков. Четырежды в год она требовала дани. Приютят какого-нибудь бродягу, напоят его, пригреют — а как придет срок… Но эта зима была снежной, и в деревню так никто и не забрел. А если ведьме не приносили жертву — она приходила ночью и выбирала сама.

— Горная ведьма, ишь ты! — оживился Бэнкэй. — А клинок-то ее возьмет, как по-вашему, а?

Мнения разделились. Одни говорили, что горной ведьме все нипочем, ее разрубишь — а она обратно срастется. Другие возражали — нет такого существа, которое бы ело плоть и которое нельзя было бы убить острым клинком. Вот взять хотя бы историю о том, как Ватанабэ но Цуна отрубил руку демону, убивавшему людей в стародавние годы. Уж верно ведьма не страшнее.

Ёсицунэ сидел и смотрел, как его люди оживляются, как павшие духом воодушевляются снова. Раз нельзя пока одолеть владетеля Камакуры, так хоть горную ведьму извести.

Женщина помочь не смогла — ведьму она не видела, да и никто, кроме совсем уж стариков ее не видел. А старики говорили: белая и холодная, и настолько сильней человека, что всей деревней взять невозможно. Было бы невозможно, даже если бы она страхом людей к земле не прибивала.

— А что, — спросил Ёсицунэ, — отшельники наверху живут, а горная ведьма их не трогает?

— Так святые ведь люди…

— Может, и так. Но уж видеть ее им, наверное, доводилось.

— Я пойду к отшельникам, — сказал Бэнкэй.

— Все пойдем, — поправил Сабуро.

— Нет, — возразил Ёсицунэ. — Там почти негде спрятаться, одна только эта хижина. Если ведьма увидит такую толпу, она не появится. Должен пойти кто-то один. Только Бэнкэй, ты не торопись. Послушай, что тебе скажет этот даос, сам присмотрись. Я тебя знаю, ты в драку полезешь, даже если эта ведьма ростом с саму гору будет. А ты мне нужен. Так что обещай мне, что сначала только посмотришь. Если она слишком сильна, мы на нее засаду устроим.

— Хорошо. Только мне бы это… — Бэнкэй выразительно покосился на плетушку сакэ. — Там холодно все-таки, наверху-то.

— Ладно, забирай. Доспех наденешь?

— Не, — Бэнкэй мотнул головой. — Только лишняя тяжесть.

— Когда пойдешь?

— Да вот прямо сейчас и отправлюсь, — Бэнкэй потянулся за подсохшими обмотками.

— Дело к вечеру, пока туда доберусь — уже стемнеет. Самое ее время. А отшельник и не спит, наверное. Да мы с ним и не договорили… — радостно вспомнил Бэнкэй.

Когда его спина перестала мелькать среди деревьев, Катаока проговорил:

— Вот теперь и гадай, если к утру не вернется — с ведьмой подрался или с отшельником спорит.

— Или наоборот, — поддержал Васио. — Отшельника по пьяному делу прибил, а с горной ведьмой ученый диспут затеял.

Надо же, — изумился Ёсицунэ. — Оказывается, я не разучился смеяться…

* * *

Мальчик сидит у дверей хижины и смотрит на снег. Он пытается делать, что ему сказано — сосредоточиться и успокоиться, но не может. Совсем не может. Его ярость — свежая, красная стоит сейчас выше сосен. Если бы это пламя могло обжигать, занялся бы даже сырой зимний лес.

— Он разбит, — Хакума подходит ближе, кладет на плечо руку. — Сломлен, подавлен, устал и потерян. Неужели тебе мало?

— Он жив, — сквозь зубы произносит мальчик. — Что с того, что он разбит? Я тоже был разбит. Я тоже таскался по горам и долам, усталый и потерянный. Но я встретил вас и обрел силу. Если отпустить его живым — он тоже сможет обрести силу.

— И обрушит ее на другого виновника твоих несчастий, господина из Камакуры. Путь осуществляет себя в этом мире подобно воде, мальчик. Кода она тверда — ее можно разбить, — Хакума ударил посохом по сосульке, свисающей со стрехи — та раскололась и упала в снег. — Но когда она растаяла — кто одолеет ее? Когда она выкипела в пар — кто поймает ее? Ты все еще пытаешься бороться с Путем.