Эрнест Хемингуэй - Рассказы Ника Адамса

• Название: Рассказы Ника Адамса
• Автор: Эрнест Хемингуэй
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-080114-5

Детство, проведенное среди лесных красот Мичигана, юность в маленьком городке в Иллинойсе, война, резко переломившая жизнь на «до» и «после», взлеты и падения нелегкой профессии писателя, любовь, непростые отношения с женщинами, женитьба, отцовство… Обо всем этом Хемингуэй на протяжении многих лет рассказывал через своего любимого автобиографического персонажа — Ника Адамса.

Некоторые рассказы о нем выходили в составе сборников и публиковались в журналах, другие же никогда не издавались.

В этот сборник «Рассказы Ника Адамса» не только впервые вошли в полном составе, но и расположены в порядке сюжетной хронологии. И благодаря этому разрозненные произведения превратились в стройный, четкий, единый текст — хронику жизни незаурядного человека, которого весь мир и сейчас называет «папой Хэмом»…

---

— Что они делали?

— Да я особенно не разглядывал.

— Скажи мне, что они делали.

— Не знаю, — сказал отец. — Я слышал только, как они там возились.

— А откуда ты знаешь, что это были они?

— Видел.

— Ты, кажется, сказал, что не разглядел их?

— Нет, я их видел.

— Кто с ней был? — спросил Ник.

— Фрэнк Уэшберн.

— Когда они… когда они…

— Что — когда они?

— Им было хорошо?

— Похоже на то.

Отец встал из-за стола и вышел из кухни. Когда он вернулся к столу, Ник сидел, уставившись в тарелку. В глазах его стояли слезы.

— Хочешь еще пирога?

Отец взялся за нож, чтобы отрезать кусок.

— Нет, — ответил Ник.

— Съешь еще кусочек.

— Нет, я больше не хочу.

Отец прибрал со стола.

— А где ты их видел? — спросил Ник.

— За поселком.

Ник смотрел в свою тарелку.

Отец сказал:

— Ступай-ка ты спать, Ник.

— Иду.

Ник прошел в свою спальню, разделся и лег в постель. Он слышал шаги отца в соседней комнате. Ник лежал в постели, уткнувшись лицом в подушку.

«Мое сердце разбито, — думал он. — Если я это так чувствую, то оно, и вправду, должно быть, разбито».

Через некоторое время он услышал, как отец потушил лампу и пошел к себе в комнату. Он слышал, как зашумел в кронах деревьев поднявшийся ветер, и почувствовал холод, проникавший сквозь сетку на окне. Долго лежал, зарывшись лицом в подушку, потом перестал думать о Пруди и наконец уснул. Проснувшись ночью, услышал шелест ветра в зарослях болиголова, растущих около дома, и шум волн, бьющихся о берег озера, и опять заснул. Утром дул сильный ветер, и вздымавшиеся волны с разбега обрушивались на берег, и, понемногу просыпаясь, Ник не сразу вспомнил, что его сердце разбито.

Индейцы уехали[5]

Петоски-роуд шла в гору от фермы дедушки Бэкона. Его ферма находилась в конце дороги, хотя всегда почему-то казалось, что дорога начиналась здесь и отсюда вела в Петоски. Карабкалась по склону, крутая и песчаная, тянулась по краю леса, пока не исчезла там, где поля на склоне закрывались стеной высоких деревьев.

Когда дорога углублялась в лес, земля становилась прохладной, на влажном песке оставались четкие следы. Дорога поднималась на холмы и спускалась с них, проходя через лес. Ягодные кусты и редкие буки по обе ее стороны время от времени приходилось вырубать, чтобы они не поглотили дорогу. Летом индейцы собирали вдоль дороги ягоды, а потом приносили их вниз, к нашему коттеджу, чтобы продать. Лежащие в корзинах ягоды малины пускали красный сок под собственной тяжестью, от солнечных лучей их приходилось укрывать листьями липы. Потом наступал черед черники, твердой и лоснящейся, в ведрах. Ее приносили индейцы, выходя из лесу к нашему дому на берегу озера. Никогда не удавалось услышать, как они приближаются, когда они вдруг возникали у двери на кухню с корзиной или ведром, полным ягод. Иногда Ник, лежа в гамаке с книгой, улавливал запах индейца, входящего в ворота за дровяным сараем, по другую сторону дома. Все индейцы пахли одинаково. Это был сладковатый запах, присущий всем индейцам. Впервые Ник ощутил его, когда дедушка Бэкон сдал индейцам в аренду бревенчатый дом в дальнем конце фермы, и после того, как они съехали, Ник, войдя в дом, почувствовал, как все им пропахло. Дедушка Бэкон после этого не смог найти белых арендаторов, и индейцы тоже больше не желали арендовать его, потому что индеец, который жил здесь последним, пошел в Петоски 4 июля, чтобы напиться, а на обратном пути заснул на железнодорожных путях, и его переехал полуночный поезд. Индеец этот был очень рослым, это он выстругал Нику весло каноэ из ясеня. В этом бревенчатом доме он жил один и употреблял обезболивающие, после чего всю ночь бродил по лесу. Так поступали многие индейцы.

Индейцы, добивавшиеся успеха, куда-то исчезали. Раньше такие были — старые индейцы, владеющие фермами. Они работали на них, старели и толстели в окружении детей и внуков. Индейцы такие, как Саймон Грин. Он жил в Хортоне-Крик, где ему принадлежала большая ферма. Когда Саймон Грин умер, его дети продали ферму, разделили деньги и разъехались кто куда.

Ник запомнил Саймона Грина сидящим на стуле перед кузницей в Хортонс-Бей и потеющим на солнцепеке, пока его лошадям меняли подковы. Ник лопатой рыл влажную землю под стенкой сарая, пальцами доставая из нее червей, и слышал доносящиеся с кузницы удары металла о металл. Он добавил немного земли в банку с червями, зарыл ямку и заровнял лопатой землю. Саймон Грин сидел на солнцепеке.

— Привет, Ник, — поздоровался он, когда Ник вышел из тени сарая.

— Здравствуйте, мистер Грин.

— Собираешься на рыбалку?

— Да.

— Очень жаркий день. Передай отцу, этой осенью у нас здесь будет изобилие птицы.

От кузницы Ник пошел через поле к своему дому, чтобы взять удочку. Когда направлялся к реке, увидел Саймона Грина, ехавшего по дороге на своей двуколке. Ник как раз вошел в заросли кустарника, и Саймон Грин его не заметил. Больше он Саймона Грина не видел. Зимой старик умер, а летом ферму продали. Он не оставил ровным счетом ничего, кроме фермы. Все свободные деньги вкладывались в нее. Один из его сыновей хотел и дальше работать на ферме, но остальные придерживались другого мнения, и ферму продали. За нее они выручили только половину того, что рассчитывали получить. Сын Грина, Эдди, который хотел и дальше работать на ферме, купил участок земли неподалеку от Спринг-Брука. Двое других сыновей купили бильярдную в Пеллстоне. Прогорели и остались без денег. Так уходили индейцы.

В ОДИНОЧКУ

Свет мира[6]

Когда мы показались в дверях, хозяин бара поднял голову, потом протянул руку и накрыл два блюда с бесплатной закуской стеклянными крышками.

— Кружку пива, — сказал я. Он нацедил пива, лопаточкой смахнул пену и взглянул на меня, не выпуская кружки из рук. Я положил на стойку деньги, и он подвинул пиво ко мне.

— А тебе? — спросил он Тома.

— Тоже.

Он нацедил еще кружку пива, смахнул пену и, увидев монету на стойке, поставил кружку перед Томом.

— В чем дело? — спросил Том.

Хозяин бара ему не ответил. Он посмотрел мимо нас и спросил человека, который только что вошел:

— Тебе?

— Виски, — сказал тот.

Хозяин достал бутылку, стакан и еще стакан с водой.

Том протянул руку и снял крышку с блюда с закуской. На блюде лежало заливное из поросячьих ножек и тут же деревянная штука, похожая на ножницы, сделанные из двух деревянных вилок.

— Нет, — сказал хозяин и опять накрыл блюдо стеклянной крышкой. Вилочные ножницы остались у Тома в руке. — Положи на место, — сказал хозяин.

— Идите вы, знаете куда, — сказал Том.

Хозяин, не спуская с нас взгляда, нагнулся и сунул руку под стойку. Я положил на тарелку пятьдесят центов, и он снова выпрямился.

— Чего еще? — спросил он.

— Пива, — сказал я, и, прежде чем нацедить пива, он снял крышки с обоих блюд.

— Ваше заливное провоняло, — сказал Том и выплюнул на пол то, что откусил. Хозяин ничего не сказал. Человек, который пил виски, заплатил и вышел не оглядываясь.

— Сам ты провонял, — сказал хозяин бара. — Такие — всегда вонючие.

— Он говорит, что мы такие, — сказал мне Томми.

— Слушай, — сказал я, — давай уйдем отсюда.

— Убирайтесь вон, паршивцы, — сказал хозяин.

— А мы и так уходим, — сказал я. — Без вас решили.

— Мы придем еще, — сказал Томми.

— Суньтесь только, — сказал ему хозяин.

— Объясни ему, что он ошибся, — попросил меня Томми.

— Ладно, пошли, — сказал я. На улице было темно и хорошо.

— Куда это мы с тобой попали? — сказал Томми.

— Не знаю, — сказал я. — Идем на станцию.

Мы вошли в город с одного конца, а выходили теперь с другого. В воздухе пахло кожей, дубильным экстрактом и наваленными повсюду опилками. Когда мы подходили к городу, уже темнело, а теперь стало совсем темно и подморозило, и лужи на улицах затянуло по краям ледком.

На станции сидели пять шлюх, дожидавшихся поезда, шестеро белых мужчин и три индейца. В станционном помещении было тесно, жарко от печки и полно едкого дыма. Когда мы вошли туда, все молчали и окошечко кассы было заперто.

— А дверь не надо закрывать? — сказал кто-то.

Я повернулся, чтобы посмотреть, кто это сказал. Это был один из белых. Он был, как и все, в кожаных штанах, клетчатой рубахе и резиновых сапогах лесоруба, но без шапки, и лицо у него было белое, и руки тоже белые и тонкие.

— Что ж, закроете вы дверь или нет?

— Можно и закрыть, — сказал я и закрыл дверь.

— Спасибо, — сказал он. Лесоруб, сидевший рядом, фыркнул.

— Ты никогда не водился с поваром? — спросил он меня.

— Нет.

— Вот попробуй с нашим. — Он поглядел на соседа. — Он это любит.