Елизар Мальцев - Войди в каждый дом (книга 1)

• Название: Войди в каждый дом (книга 1)
• Автор: Елизар Мальцев
• Жанр: Советская классическая проза

Введите сюда краткую аннотацию

---

Любовно оглядев их с ног до головы, она не преминула сказать брату, что он «нисколечко не изменился», а племяннице наговорила кучу похвал: и хороша-то она, и расцвела, как цвет маков, и что, доведись встретить на улице, не узнала бы, наверное, прошла мимо.

—   Забыла ты нас, сродственница, забыла! — легко упрекнула она Ксению.— В деревне бываешь, а к нам совсем глаз не кажешь! А сама я к тебе в район уже какой год не могу выбраться. Егору сколь раз говорила — зайди проведай, но ему если что втемяшится, сроду не повернешь!

—   Где он сейчас-то? — чувствуя неловкость за дочь, которая не удосужилась за два года навестить родную тетку, спросил Корней.

—   Где-нибудь на собрании пропадает, где ж ему быть еще! Дома ест не досыта, зато там наговорится вдоволь, ему хватает!

—   Все такой же — упрется, и ни с места?

—  Куда там! — живо подхватила сестра.— Не подходи! Еще хуже стал — так и рубит сплеча. И никому от этого никакой пользы, только себе по ногам и попадает! Вся душа нараспашку, и весь в синяках!

—  Как и раньше — всех хочет переделать, на свою сторону обратить?

—  Не знаю, чего уж ему и хочется, но от своего сроду не отступится! Иного бьют — он в стельку превращается, а моего чем больше колотят да измываются над ним, он все злее да упрямее становится! На него, поди, ничто не действует. Прокалился весь, как железо стал!

Корней сочувственно вздохнул и покачал головой.

—   Не сладко тебе с ним: намаялась за все годы-то, места, наверное, живого нет?

Анисья вдруг выпрямилась, и Корней удивился ее спокойному, улыбчивому и чуть насмешливому взгляду, так не вязавшемуся ни с тем, о чем она только что говорила, ни с усталой покорностью, с какой она, казалось, мирилась и с невзгодами, и с нелегким характером мужа.

—   А я, братушка, не каюсь и не жалуюсь! Молодая была — ревела сдуру, все веселой жизни хотелось. В нарядах бы походить да людской завистью попитаться. А сейчас...— улыбаясь, она махнула рукой, потом, опустив голову, развела в стороны концы старенького фартука, как бы заранее прося брата извинить и не осуждать ее ни за этот фартук, ни за стираное-перестираное платье с аккуратными заплаточками на локтях.— А сейчас,— повторила она,— я иной раз счастливее тех, кто ест в три рта и на других не смотрит. Мой и не пьет, и ни от какой работы не бежит. Одеваемся мы, правда, не красно, зато совесть у нас чистая!..

Поборов первое смущение, вызванное укором Анисьи, Ксения слушала тетку со все возрастающим удивлением и радостью — и как это она могла забыть о такой милой и рассудительной женщине!

—   А не обижает он вас, тетя?

—   Егорушка-то? Да господь с тобой! Это он с виду чисто зверь, а так ведь он душевный, добрый. На меня, спроси хоть кого, за всю жизнь руки не поднял, слова матерного не сказал.

Она налила в самовар воды, зачерпывая ковшом из кадки, разожгла и бросила в трубу пучок смолистых лучинок, насыпала несколько пригоршней угля из железной тушилки. Доставая из-под печи колено трубы, она задела поросенка, лежавшего там, он выкатился, похрюкивая, и ткнулся ей влажным пятачком в руки.

—  Сюнька, марш на место! — с деланной строгостью крикнула Анисья и, почесав у поросенка за лопушистым ухом, засмеялась.— Беда прямо с ним! Наладишь самовар,

а он откуда ни возьмись вырвется, пырнет своей сопаткой в кран и выпустит всю воду! Один раз думала — ну, распаяется самовар, да нет, обошлось. Ну ладно, иди, иди, неженка чертова! — ласково добавила она и пихнула ногой поросенка под печку.

—   Живете-то вы хоть как? — поколебавшись немного, полюбопытствовал Корней. Он хотя и слушал сестру с явным удовольствием, но не очень верил в её дружную и радостную жизнь с Егором.

—   Живем — не скачем, упадем — не плачем,— смеясь, отозвалась Анисья.— Нонешний год все посвободнее вздохнули — и налог скостили, и на заем не через силу тянут... Животину вот на базаре купила.

—   Почем поросята-то?

—   Двести целковых отдала! — будто хвастаясь перед братом, сказала Анисья, но тут же добавила с возмущением: — Шкуру дерут, черти! А без поросенка нам никак нельзя...

Пройдясь по избе и взглянув на полати, Корней спросил:

—   Где ж так поздно ребятишки твои?

—   Да в кино убежали! Хлебом не корми, а поглазеть дай. Сейчас еще ничего, а вот зимой в нашем клубе хоть волков морозь или протрезвиловку устраивай — сунь на часок самого горького пьяницу, и тот живо в себя придет!

—   Дрова, что ли, жалеют? Раньше, при Гневышеве, топили...

—   Это когда было-то? Уж позабыли все! А как Лузгин стал над нами — туда только девки, парни да пацаны ходят, а постарше кто и не думай! Порядка никакого, пол семечками заплюют, ругань до потолка, а то и сцепятся кто друг с другом, морду расквасят. Срамота!

—   А Егор там не показывается?

—   Вот-вот! — как бы радуясь подсказке, сказала Анисья.— Его одного и побаиваются. Когда он сидит в кино, никто не безобразничает. А я там не бываю — больно велико счастье зубами стучать!

Ксения с улыбкой слушала звонкий голос тетки — словно бежал, перепрыгивая через камешки, журчащий ручеек — и неторопливо расхаживала по избе, разглядывая книжки на самодельной этажерке, редкие фотографии под стеклом, отделанные по краям цветной бумагой, дивилась пристрастию родственников к ярким красочным плакатам, которыми был обклеен весь передний угол, где когда-то висела икона. На одних плакатах полыхали алые знамена,

на   других   красовались   румяные   доярки   в   белых   халатах.

«Вот чудак»,— подумала Ксения о Дымшакове. Это, конечно, его затея превратить свою избу в своеобразный агитпункт.

Анисья уже успела переодеться в черную юбку и светлую, в блеклых цветочках кофту, причесала густые темные волосы, и Корней поразился перемене, какая произошла с ней. Вначале, когда он увидел ее в потемках, ему показалось, что сестра сильно сдала, постарела, а теперь перед ним хлопотала хотя и пожилая, но по-своему привлекательная, миловидная женщина с полным и еще красивым смуглым лицом, на котором горячо и влажно поблескивали светло-серые глаза, вспыхивали огоньками серьги, придавая ему выражение моложавое, озорновато-веселое.

Подмигнув себе в зеркале, она легко подхватила с полу самовар, поставила его на стол, обмахнула фартуком, и не успел Корней оглянуться, как появились чашки, чайник с отбитым носиком, желтая пластмассовая сахарница, полная рафинада.

—   Ладно тебе суетиться,— сказал Корней.— Не бог весть какие гости! Для ребят побереги сахар-то...

—   Вроде хозяйка тут я, а не ты! — Анисья вскинула пушистые ресницы, изогнула брови.— И ребятам достанется, не голодные сидят! Им хоть что дай — сожрут! Как в прорву, право слово!.. Но ничего, скоро у них вдоволь молочка будет, отопьются!...

—   Откуда?

—   А я тебе и не сказала? — Анисья всплеснула руками.— Батюшки, вот заполошная! Корова наша скоро отелится, жду, как светлого праздника!..

—   Да когда же вы ее завели?

—   А нынче в рассрочку дали!— раскрасневшись и словно еще помолодев, радостно поблескивая глазами, говорила сестра.— С кормами, правда, будет тяжело, не знаю, как зиму ее прокормим, да уж как-нибудь — от себя что оторву, на базаре продам, а за кормилицу нашу будем держаться!..

В сенях послышались шаги, дверь рывком отворилась, и через порог грузно шагнул широкоплечий, коренастый мужчина в потертой кожаной тужурке и такой же кожаной облезлой кепке с навесистым козырьком.

Знакомый, исподлобья, взгляд темно-синих диковатых глаз с большими белками заставил Корнея испытать привычное чувство некоторой робости и скованности перед зятем, но он не подал и вида, что смущен его появлением,

не привстал навстречу в родственном радушии,  а лишь приветствовал Егора кивком головы.

Втянув крупными ноздрями воздух, как бы принюхиваясь к чему-то, Дымшаков бросил наотмашь кепку, выпустив на бугристый лоб рыжие, рано поседевшие кудри, и сказал с будничным спокойствием, точно они не виделись с Корнеем не несколько лет, а каких-нибудь два-три дня:

—   Здорово живете! С приездом тебя, шурьяк...

—   Спасибо,— настороженно, с неторопливой степенностью человека, знающего себе цену и способного не дать себя зря в обиду, поблагодарил Корней.

Присев на табуретку, Егор опустил мосластую загорелую руку на белую скатерть, пошевелил узловатыми пальцами и покосился на разом притихшую Анисью.

—   Ты что ж плохо гостей привечаешь, жена? — угрюмо полюбопытствовал он.— Без вина вроде русские люди не встречаются, а?

Не ответив, Анисья смотрела на мужа в упор, не мигая, и Ксения первая поняла, что у тетки просто нет денег на водку, но она не решается сказать об этом Егору открыто, боясь сконфузить его перед братом и племянницей. Егор наконец понял, в чем дело, запустил руку в карман пиджака и начал там молча копаться.