Сергей Макеев - Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

• Название: Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
• Автор: Сергей Макеев
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?

Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

---

В Петербурге Маша поселилась на квартире друзей — журналиста Аркадия Руманова и его жены, пианистки Евгении Штембер. Здесь, на Морской улице, дом 27, квартира 11, ее арестовали второго сентября. Из столичной пересыльной тюрьмы в сопровождении жандармов отправили в Тульскую тюрьму. Какими были ее «тюремные университеты», как удалось освободиться — об этом ничего не известно. Через два месяца она вернулась в Петербург и поселилась с младшей сестрой Еленой на Васильевском острове, здесь образовался один из подпольных эсеровских кружков.

О кружке Маши Добролюбовой знали далеко за пределами столицы. Знал и знаменитый поэт Николай Клюев, первый наставник молодого Есенина. В ту пору он был поэтом-бунтарем, активным организатором Крестьянского союза в северных губерниях. Образ сестры Маши глубоко запал в душу Клюева. Он знавал ее старшего брата, говорил: «Александр Добролюбов — пречистая свечечка…» И вот из Олонецкой тюрьмы Клюев писал товарищам на волю: «Адрес кружка с.-р.: Петербург, Васильевский остров, Большой проспект, дом 27, кв. 4, Марии Михайловне Добролюбовой. Сюда можно обращаться и за денежной помощью, только я думаю, и этот кружок арестован, хотя месяц назад был еще цел. Если желаете, можете написать, сообщив о моем аресте…»

Нет, Маша была на свободе. Но силы и здоровье были подорваны. Мучили головные боли, случались необъяснимые обмороки. Несмотря на это, Маша была, как всегда, деятельна. Она вновь поступила на медицинские курсы. «Медицинские курсы — это мой поцелуй земле, — писала она близкой подруге. — Помнишь Соню Мармеладову, как она велит Раскольникову пойти на Сенную площадь и там поцеловать грязную землю за то, что слишком высоко поставил он свою отвлеченность, свою идею. И я такая же отвлеченная. Слишком долго жила такой отвлеченной, ненужной жизнью…»

Две Девы

Александр Блок скорее всего никогда не виделся с Марией Добролюбовой лично, но слышал о ней от Мережковских и других общих знакомых. Позднее Евгений Иванов и Леонид Семенов рассказывали и писали Блоку о Маше подробнейшим образом.

Сначала сестра Маша открылась поэту как духовно чистое создание, своего рода невеста Христова. Может быть, этот образ отразился в известнейшем стихотворении Блока, созданном в 1905 году:

Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.

Но поэт все-таки не верит сладкоголосой проповеди, финал стихотворения печален:

И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам, — плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

Последняя строка созвучна той, что родилась в день Кровавого воскресенья:

Ведь никто не встретит старость…

Позднее Мария Добролюбова уже представлялась Блоку мятежной личностью: не Пречистая Дева, а Дева-Революция. И в августе 1906 года родилось четверостишие, озаглавленное «Деве-Революции»:

О, дева, иду за тобой —
И страшно ль идти за тобой
Влюбленному в душу свою.
Влюбленному в тело свое?

Эти два блоковских образа-символа — Белая Дева и Красная Дева — живут в его творчестве раздельно. Но вот изобразить Машу сразу в двух ее ипостасях не удалось никому. Даже Блоку.

«Скользим у пропасти»

Письма Маши в Тульскую тюрьму были для Леонида Семенова настоящим счастьем.

«Как хорошо мне, уютно в школе! — писала Маша из Богородицкого уезда. — А кругом красота неописанная, благословенная. Поля, луга, цветы. Казалось бы, только и жить. Только горя реченька заливает всю жизнь…»

Когда переписка прерывалась, он страдал, беспокоился, забрасывал письмами друзей и знакомых. Однажды, после долгого периода безвестности, ему передали записку от Маши — тоже из тюрьмы: «Дорогой Л. Д., хочется на волю, на свободу, нам бы обоим с вами вместе свободой дохнуть!» В октябре переписка возобновилась, в некоторых посланиях сквозило отчаяние.

«Сегодня прочла, что в один день шестнадцать казней, почти все виселицы… Какой ужас смерти в палачах, в судьях… Бедные солдаты, которые всех расстреливают. Вы представьте себя таким солдатом…»

«Мы все скользим, скользим у пропасти. Ничего не знаем. Научите хоть вы, скажите слово, вы ведь брат мой, старший брат».

«Я мечусь, хлопочу, но дохожу до ужаса. Нет сил… Поступила опять на медицинские курсы».

«Но свет есть, есть. Свет и во тьме светит…»

Суд прошел для Семенова удачно: два обвинения были сняты, осудили только за оскорбление его величества — на месяц заключения в крепости. А пока отпустили.

Двенадцатого декабря Леонид вышел из ворот тюрьмы и сразу побежал к друзьям. Хозяева смутились, потом наконец показали телеграмму:

«Приготовьте Леонида к страшному для него несчастью. Маша Д. скоропостижно умерла сегодня 11-го декабря в 10 ч. утра. Руманов».

Леонид и Маша разминулись на один день.

В тот роковой день утром Маша сказала сестре, что согласна наконец пойти с нею к врачу. Сестра обрадовалась, стала переодеваться. Маша попросила старушку няню приготовить ей крепкий кофе — она всегда пила его, когда болела голова. Старушка ушла на кухню, а Маша заперлась в своей комнате на крючок. Потом вдруг послышался звук падения кресла, слабый стон. Позвали дворника, тот вскрыл дверь… Послали за врачами, но те лишь констатировали смерть. Родные ничего не говорили о причинах гибели Маши и не позволили вскрытие.

Ей было двадцать шесть лет.

Последняя запись в ее тетради была такая: «Надо детям сказать все самое главное, нужное, что знаю, заронить. А потом уйти от всех».

Машу похоронили на кладбище Новодевичьего монастыря в Петербурге. Потрясенный Евгений Иванов оплакивал ее как святую: «В гробу ее смотрел. Волосики ее святые на шее венчиком. Голова набок наклонилась… Какая красота потрясающая, не оторвешь глаз… Богородица в гробу, совсем Богородица».

Об этой нелепой смерти говорил весь Петербург. В газете «Русь» сообщалось, что Добролюбова «умерла от паралича сердца, расплачиваясь за болезнь, нажитую ей в Тульской тюрьме». Газета «Наш голос» выразила общее мнение демократической общественности: «Такие цветы, как Мария Михайловна, в нашей социально-политической стуже жить не могут. Наша социальная почва и политический климат обрекают их на безвременную гибель».

Леонид Семенов не успел на похороны. В эти дни он близко сошелся с Евгением Ивановым — общее горе объединило двух рыцарей этой прекрасной дамы. «Вас очень ценила Маша», — сказал Леонид, и этого было довольно, чтобы забылись «расхлябанный» (Иванов) и «картонный революционер» (Семенов). Леонид читал Евгению наброски своей документальной повести «Проклятие», в ней под именем Серафимы была изображена Мария Добролюбова. В финале Серафима произносила слова, сказанные однажды Машей: «Проклятие, проклятие на вашу голову, убийцы!»

Стихи Семенова в эту горькую годину стали напоминать печальные песенки Маши:

Она позвала меня к себе,
Позвала на свою могилку…
Сестра, сестрица моя,
Ты ведь рада? скажи же, шепни мне.
Нам теперь никто не мешает…
Я могу тебя поцеловать,
Я могу провести рукой по твоим волосам,
Как раньше не смел…

Уже в конце декабря несколько друзей Маши решили увековечить ее память, открыв школу имени Марии Добролюбовой в селе Бутырки Богородицкого уезда Тульской губернии. В газете «Русь» был объявлен сбор средств, в заметке говорилось:

«Пусть святой образ Добролюбовой живет в памяти детей, которых она так любила.

Женни Штембер, Аркадий Руманов».

Семенов и Штембер готовили вечер-концерт, хотели привлечь Мейерхольда и Блока. Но концерт не состоялся, ручеек пожертвований иссяк, школа так и не была открыта.

То, что сделала Маша в одиночку, оказалось не под силу целой группе ее друзей.

Украденная смерть

Никто не в силах отнять у Марии Добролюбовой ее яркую биографию, удивительную жизнь. А вот смерть ее попытались похитить.

Версию о самоубийстве Марии Добролюбовой сформировали два близких к ней человека: критик A. Л. Волынский и уже не раз упомянутый журналист А. П. Руманов. Надо сразу заметить, что их версии были озвучены через несколько лет после смерти Маши.

В своих мемуарных записках Волынский писал о Добролюбовой: «В период начавшейся революции 1905 года она оказалась арестованной и заключенной в тюрьму, оттуда вышла с печатью неслыханного внутреннего расстройства. Какая-то катастрофа произошла с этой необыкновенной красавицей в стенах тюрьмы. Она никому ничего не сказала. Но пережить случившееся, по-видимому, не могла. Однажды Маша Добролюбова была найдена в своей комнате умершею, причем родные ее воздержались от всяких объяснений на эту тему. Я же лично допускаю, что она покончила жизнь самоубийством».