Людмила Матвеева - Ступеньки, нагретые солнцем

• Название: Ступеньки, нагретые солнцем
• Автор: Людмила Матвеева
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1979

«Почему люди сидят на скамейках, на стульях? На крыльце в сто раз удобнее! Сам садишься на верхнюю ступеньку, ноги ставишь не на следующую, а через одну. И сидишь — думаешь. Солнышко греет ступеньки и тебя…»

Тимка, главный герой повести Людмилы Матвеевой, любит сидеть на ступеньках, нагретых солнцем, любит мечтать и размышлять обо всем на свете. Он учится в пятом классе, снимает кино и видит странные сны. Тимка сильно влюблен и знает, кто самая лучшая девочка в классе. А если ты влюблен, поход в кино превращает обычный день в самый счастливый день в жизни, любая ее фраза отзывается в сердце тихим таинственным звоном… А с вами так бывало? Но как стать сильным и признаться в этом? Это так непросто для тихого и задумчивого Тимки!..

---

Славка всмотрелся в темноту — ничего нет. Чёрный длинный двор, голая ветка качается на фоне чёрного неба.

— Что ты! Показалось. Никого там нет.

— Может, и правда, никого.

— Берегитесь чёрного гроба! — засмеялся Славка. — Ладно, я пошёл. Пока.

Он скрылся в своём парадном. А ей надо пройти ещё шагов тридцать. Это очень много. Как только Славка ушёл, Люба пустилась бегом, и всё равно ей показалось, что до своей двери она бежала долго-долго. И нарочно громко пела: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой». Это была мужественная, смелая песня, и Люба любила её петь. В тот вечер она пела для храбрости, а сама так мчалась по двору, что ветер свистел мимо щёк.

Она добежала до своей двери и никак не попадала ключом в замок — дрожала рука. Наконец открыла.

В комнате тихо, чёрный круглый репродуктор передаёт сводку Советского информбюро. А мама задремала на чёрном кожаном диване. Люба сразу поняла, что мама не ужинала, ждала её. Сразу стало надёжно, ласково и совсем не страшно. Ну в самом деле — кому там быть, в тёмном промёрзшем дворе? Никого там нет. Сама себя испугала.

— Пришла? — Мама подняла растрёпанную голову, близоруко прищурила серые глаза. — В ящик смотрела? Писем нет?

Даже во сне мама ждёт писем от папы. Ну откуда так поздно возьмётся в ящике письмо? Последняя почта в шесть вечера. И мама, когда шла с работы, наверняка заглядывала в ящик. Но Люба говорит:

— Сейчас посмотрю.

А ящик висит во дворе, прямо на входной двери, обитой клеёнкой. Опять выйти в чёрный двор, точно зная, что идёшь зря… Но Люба выходит. Ей даже хочется выйти, что-то победить в самой себе.

Некоторое время она стоит во дворе, правда у самой своей двери. Синие холодные звёзды в чёрном небе. Посмотрела налево — никого. Направо — тоже никого. «Пусть ярость благородная вскипает, как волна… — на всякий случай запела Люба. Никого — это тоже страшно. — Идёт война народная, священная война».

— Что ты там распелась? — зовёт мама. — Каша стынет… Писем нет?

Пусто во дворе и как-то мирно, хотя уже полтора года идёт война.

Люба открывает ящик, на нём белеют буквы: «Для писем и газет». Ящик пустой, письма от папы опять нет. Люба не замечает в темноте, как из ящика выпал на снег совсем маленький, свёрнутый квадратиком, листок бумаги.

Мама говорит:

— Ешь кашу. С маслом. Не сливочное, конечно, какое-то хлопковое. Раньше никогда не слышала, что бывает такое масло — хлопковое.

Люба быстро съедает кашу, проглатывает кипяток с кусочком хлеба и невольно оглядывает стол: что ещё можно съесть? Мама кладёт перед ней ещё кусочек хлеба.

— Ешь, ешь, ты растёшь, тебе надо.

— Не хочу, — ответила Люба. — Куда мне столько?

Мама грустно погладила её по голове.

Ты умеешь висеть вниз головой?

Солнце сияет так ясно, как будто его вымыли или почистили. И от этого кажется, что жизнь безоблачна, нет в ней никаких неприятностей, грустных мыслей, сложностей.

Тимке, во всяком случае, сегодня так кажется. Он чувствует, что скоро весна. Странно, что это чувство пришло к Тимке именно сегодня, хотя ещё снег лежит, и мороз, и каток во дворе не тает. Весну человек чувствует независимо от погоды. Ещё утром, когда шёл в школу, была зима. А вышел из школы — весна.

Он идёт не спеша, подшибает ногой ледышку. Прозрачная ледышка с белыми пузырьками внутри. От каждого толчка она катится далеко, а Тимка приближается и опять ударяет, и она опять катится далеко.

А по другой стороне улицы, тоже медленно, идёт Катя. Размахивает портфелем, чтобы все видели, что настроение у неё прекрасное. А Тимка и так знает, что у Кати всегда хорошее настроение. Вот она остановилась и опять смотрит вверх. Тимка давно уже понял, что ничего там она не разглядывает, а просто так смотрит, может быть, чтобы на него не смотреть. На Тимкину несчастную очкастую физиономию, на его сутулую фигуру, выражающую печаль и неуверенность даже тогда, когда у него всё в порядке. Впрочем, когда это у живого человека всё в полном порядке? Что-нибудь обязательно тревожит и мешает жить.

Катя смотрит вверх. И он не удержался, посмотрел. Ничего, даже голубей там сегодня нет. Пролетел сверхзвуковой самолёт, оставил белую тающую полосочку в синем небе. Звук ещё слышен, а самолёта уже не видно. Тимка вспомнил, как папа однажды сказал: «В войну таких самолётов не было», — и вздохнул.

— Эй, Тимка! Это ты? Привет.

Перед ним стоит Надежда. Удивительное дело Надежда в серой шубе, в красной шапке, с папкой на шнурках, в которой носят ноты. Это так удивительно, что он не сразу соображает, кто это. Надежда, а может, и не Надежда.

Они пошли рядом. Надежда что-то быстро говорит, а Тимка видит совсем другое. Он видит пионерский лагерь. Разноцветные финские домики над оврагом. А в овраге малина, там сыро и прохладно.

…Эту девочку он увидел в первый раз на спортивной площадке. Она зацепилась ногами за гимнастические кольца и висела вниз головой долго-долго. Тимка, конечно, на неё уставился. Не каждый день встретишь человека, который может так долго висеть вниз головой, да ещё с непроницаемым лицом.

Он стоял и смотрел. Тем более, что спешить было некуда — до ужина ещё долго.

Увидев, что Тимка на неё уставился, девочка сказала тоненьким голосом:

— Подойди поближе.

Тимка подошёл.

— Можешь так? — спросила она и слегка качнулась на кольцах. Качнулись светлые длинные волосы, которые свисали, как бельё на верёвке.

— Нет, — честно признался Тимка. — Но я умею снимать кино… А как тебя зовут?

— Подумаешь, кино. Сторож дядя Филя тоже снимает кино скрытой камерой.

Тимка и сам знал, что сторож лагеря, высокий лысый дядя Филя, вдруг начинал стрекотать аппаратом откуда-нибудь из-за угла столовой или с крыши пионерской комнаты.

— Ну и что — дядя Филя, — тупо сказал Тимка. — А как тебя зовут?

— Надежда. Кино снимать каждый дурак может.

На этих совершенно диких словах она перевернулась, спрыгнула с колец и ушла. Всем своим видом она показывала, что Тимка ей не понравился.

— А ты попробуй сними! — крикнул ей в спину Тимка, но Надежда была уже далеко и не слышала.

Тимка сел на траву и задумался. Почему всегда так получается: когда надо ответить быстро, у Тимки наступает долгое раздумье? А Надежда и видела его всего один раз, и то вверх ногами, — наверное, вверх ногами труднее понять человека. Но почему-то она сразу это Тимкино качество поняла. Скоро он в этом сам убедился.

Пришёл вечер, Тимка отправился к умывальнику мыть ноги. Уже почти вымыл, тут появилась Надежда.

— Привет! — и смеётся.

А что смешного — человек ноги моет. А с Надеждой ещё две девчонки из старшего отряда, Тимке совсем не знакомые, но тоже смотрят на него и улыбаются. Тимка злится, а что сказать, никак не сообразит. А Надежда голову набок наклонила, смотрит, как Тимка по сырой вечерней траве на одной ноге прыгает. А он прыгает потому, что тапка куда-то задевалась. Нога мытая, а тапки нет.

— Смотрите, девочки, прыгает, как кузнечик, — говорит Надежда.

Тимка смотрит, а тапка в кустах лежит. Как она туда попала, не поймёт. Да ладно бы молчал, а то вслух сказал: «Как она туда попала, не пойму». Девчонки за животы схватились, согнулись пополам от хохота. А он полез в колючий куст шиповника за тапкой.

В походе все сидели у костра. Вдруг Надежда засунула ему за шиворот холодный пупырчатый огурец. Тимка закричал от неожиданности. Он орал так громко, что прибежала вожатая Вера, которая собирала с ребятами хворост для костра. Примчалась и спрашивает:

— Упал? Заноза? Ожог?

Тимка старается достать из-за рубахи огурец и крутится волчком на одном месте. Вожатая бегает вокруг и спрашивает:

— Оса? Змея? Пчела?

— Кобра, — серьёзно сказала Надежда.

У вожатой стало совершенно бледное лицо.

Тут Тимка наконец вытащил огурец из-за шиворота и показал вожатой. Она обиженно посмотрела на огурец, потом на Тимку и опять на огурец. Вожатая сказала:

— Юморист ты, Тима, прямо Юрий Никулин.

И ушла собирать хворост.

Вожатая Вера перестала сердиться на Тимку только к концу смены. А Тимка от Надежды стал прятаться. Увидит её издали и уйдет куда-нибудь. Но в лагере особенно не уйдёшь. За территорию без разрешения нельзя. А территория хоть и большая, человека всегда найти можно. И Надежда его находила.

— Тима, смотри, какой красивый жучок. На, я тебе дарю.

Он берёт жука, а озверевший жук вцепляется ему в палец и висит — не оторвёшь.

Тимка даже обрадовался, когда листья на берёзах стали желтеть и малину в овраге всю съели. Подошла осень. Когда пришёл последний день, все стали обмениваться адресами и телефонами, Тимка набрал много адресов. Ему казалось, что он будет каждый день звонить и ездить в гости к ребятам из лагеря — хорошие были ребята. Тогда так казалось не только Тимке, а всем. И все говорили: