Нина Михальская - Течёт река…

• Название: Течёт река…
• Автор: Нина Михальская
• Издательство: Литературный институт им. А. М. Горького
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005

Мемуары известного советского литературоведа-англиста охватывают период с середины 20-х годов XX века до 2006 года.

---

Вместе с Марией Евгеньевной мы вышли из института и пошли по Пироговской в сторону Садового кольца. Мне казалось, что я держусь стойко, но из глаз катились слезы, а перед глазами — наполненный людьми огромный зал и поднятые вверх руки голосующих «против». Перешли Садовую, пошли к Смоленской площади, к гастроному, где, как мы договорились ещё утром, должны были ждать меня мама и Костя. Мы хотели купить необходимое для празднования дня рождения и важного события — приема в партию. Мария Евгеньевна была настолько потрясена происшедшим, что говорила заикаясь, да и не знала, что говорить. Двигались молча. Через некоторое время, едва отдышавшись, упомянула она Демешкан, запугавшую, как она предположила, Колумбекову тем, что моё появление на кафедре грозит увольнением престарелых преподавателей, не имеющих ученой степени. Колумбекова степени не имела. Но это только предположение.

У гастронома, улыбаясь и приветствуя нас, стояли Костя и Нина Фёдоровна, которым и было сообщено лаконично о положении дел. Мария Евгеньевна направилась к своему дому в Большой Власьевский переулок, а мы зашли в магазин, купили ветчину, сладости, яблоки, хлеб и пошли домой. Было шесть часов. Гости приглашены на семь. Павел Иванович к этому времени вернется с работы, пироги будут испечены. Придут Валя и Таня Саламатовы, Женя Кушнаренко, Борис Ребрик. Ещё Зайка, но лишь в том случае, если не будет дежурить в своём отделе в Радиокомитете, где она теперь работала. По дороге домой мы решили о собрании и о том, что произошло на нем, ничего не говорить, тем более что кроме папы о нём никто не знал. Не хотелось отравлять вечер. Павла Ивановича мама успела ввести в курс дела, и он сидел насупившись, но недолго, а потом все снова и снова начинал развивать тему о том, что, пожалуй, все, что происходит, — к лучшему. Тема дискуссионна, обсуждалась горячо, приводились разные примеры и доводы. Я не горела желанием включиться в разговор, а резала пирог, угощала гостей, любовалась принесенными Женей и Борисом цветами.

На следующий день меня пригласили в партком института, и секретарь парткома И.Г. Иванов беседовал со мной, выражал сожаление, что не мог сам присутствовать на собрании. Позвал меня в свой кабинет и Д.А. Поликарпов. Посоветовал не падать духом, постараться все оценить объективно, выждать недели две-три, после чего, как он утверждал, многое прояснится. Что именно должно проясниться, мне не было понятно.

Надо было читать лекции. Через два дня — снова на истфаке. Казалось бы, что именно туда особенно страшно идти: ведь очень многие студенты-историки присутствовали 26 сентября на собрании и были свидетелями там происходившего. Как же будет теперь? Как отнесутся они ко мне теперь?

Об этом я и думала, когда шла на истфак. Но чем ближе подходила к Малой Пироговской, тем все отчетливей чувствовала, что нет во мне страха, что совсем не боюсь предстать перед студентами. И в здание института вошла спокойно, и со встретившимися преподавателями здоровалась, как всегда. Мне даже хотелось как можно скорее подняться на кафедру в той самой аудитории, где три дня назад происходило собрание. И я поднялась и посмотрела на сидящих совсем спокойно, и говорила о немецкой антифашистской литературе, забыв обо всем остальном, а может быть, мне только казалось, что я забыла, потому что забыть об этом было нельзя. Нет, я не забыла, но с тех пор я никогда не боялась никакой аудитории и могла, почти не волнуясь, вернее, только по-хорошему волнуясь, говорить перед любой аудиторией — перед студентами, школьниками любого возраста, перед учителями, профессорами и доцентами. Мне стало легко общаться с людьми — в городе, в деревне, в поезде, я везде чувствовала себя свободно — в родной Москве, в любом другом городе, среди башкир и армян, белорусов и узбеков. Мне было легко находить общий язык с самыми разными людьми. Мой отец оказался прав, говоря, что многое из того, что случается, — к лучшему. Главное— не оказаться сломленной. Я никогда не придавала значения сплетням, слухам, через некоторое время стало известно, что мне безразлично, что обо мне говорят. Все это не имело значения. Хотелось делать своё дело, я знала, уже знала, что правильно определила свою профессию.

Всю осень институт, его дирекция, профком, наш факультет судился с Демешкан. Ставился вопрос о её сокращении с должности. Повод — бесконечные доносы, которые она строчила на директора, декана Головенченко, на замдекана и парторга кафедры зарубежной литературы Тимофееву, на зав. кафедрой философии, педагогики, на преподавателей. Она сигнализировала в самые высокие инстанции, сообщая, что в институте окопалась шайка врагов народа. Людей куда-то вызывали, что-то выясняли, у многих уже не выдерживали нервы, тем более что были известны предшествующие успехи Елены Борисовны, сумевшей своими «сигналами» посадить целый ряд людей, учившихся и работавших с ней в институте. Теперь её поведение не только граничило с сумасшествием, но и было сумасшествием. Тяжба в суде продолжалась долго. Вызывали свидетелей. Часами ждали своей очереди в коридорах районного суда на Кропоткинской Поликарпов, Елизарова, профессор Клабуновский, Тимофеева и другие. Решение об увольнении Демешкан было вынесено окончательно только зимой.

Я продолжала работать, в конце каждого месяца подходила к кассе, но всякий раз выяснялось, что в списках получающих зарплату фамилия моя не числится, а потому и деньги мне не выплачивались. Посоветовали написать заявление в профком с целью выяснить ситуацию. Написала. В январе вопрос рассматривали на заседании профкома. Теперь здесь меня поддерживала уже и Тимофеева, помимо профорга и М.Е. Елизаровой. Однако преподавательской ставки, как выяснилось, для меня не было, а потому пока предлагалось работу прервать до получения ставок из Министерства. Их получение предполагалось, но срок этого события ещё не определился. От своего факультетского профорга я узнала, что в ряде случаев снять человека с работы нельзя, и никак нельзя снять с работы женщину, если она беременна. В это время я была беременна, о чем и пришлось сообщить участникам заседания. Велели подтвердить это медицинской справкой. Справка была представлена. После этого меня зачислили на должность методиста учебной части и стали выплачивать зарплату. Я по-прежнему вела свои занятия и выполняла некоторую работу в учебной части. Заведовал ею Бителев. Под его началом в ту зиму работали уже два беременных методиста. Я стала третьим. Сроки беременности были разные. У меня — самый маленький, у Татьяны Крыловой, зачисленной в учебную часть несколько раньше, побольше, у методиста Евгении Алексеевны — самый большой. Сидели мы за тремя столами в маленькой комнате, через которую проходил в свой кабинет наш начальник Бителев и все его посетители. Бителев ситуацию претерпевал с пониманием, на 8-е марта всем нам преподнес по букету. С каждой новой неделей пробираться к своему рабочему месту Бителеву было все сложнее.

В апреле 1952-го года я благополучно защитила свою кандидатскую диссертацию об Иване Вазове. На заседании Совета присутствовали научные сотрудники из института славяноведения Академии наук, среди них Виталий Иванович Злыднев, который тоже писал диссертацию о Вазове, но пока ещё он её не закончил. Пришел послушать мою защиту. Здесь мы с ним и познакомились, а с его женой — Таней Поповой, окончившей славянское отделение филфака МГУ в один год со мной, мы были знакомы ещё студентками.

Пришли на защиту и мои родители. Мне было их жаль: они волновались, а Павел Иванович едва перенес ситуацию, связанную с заданными мне вопросами, ответы на некоторые из которых было нелегко знать. Самым нелепым вопросом был вопрос о том, как связано творчество Вазова с литературой социалистического реализма. Задан он был профессором кафедры советской литературы. Он выразил сожаление, услышав ответ об отсутствии таких связей, но был удовлетворен подтверждением народности творчества Вазова. Роман «Под игом» пробудил некоторую заинтересованность деятельностью болгарского классика. Члены Совета проголосовали за присуждение мне ученой степени кандидата филологических наук единогласно.

Ранней весной у методиста учебной части Евгении Алексеевны родился сын. В июне Таня Крылова произвела на свет мальчика. В самой начале сентября у меня родилась дочь.

38

Это самое важное событие в моей жизни произошло 3 сентября 1952 года в 19 часов 40 минут вечера в родильном доме близ Никитской площади, в Леонтьевском переулке, куда на рассвете доставил меня муж.

Накануне я провела день, сидя дома, подшивая пеленки и читая случайно попавшую под руку книгу. Ею оказался только что опубликованный роман Николая Вирты «Вечерний звон». Не то чтобы обращение к этому произведению было вызвано интересом к творчеству его создателя, не то чтобы тема этого романа была мне интересна, просто начала перелистывать страницы этой книги, а потом без особого напряжения заметила, что все в ней напоминает мне нечто хорошо знакомое, давно известное. Каждая глава прямо перекликалась с разделами и параграфами «Краткого курса истории ВКП(б)», проштудированного нами в университете, а затем снова повторенного на занятиях в аспирантские годы. В «Вечернем звоне» речь шла о судьбах русского крестьянства в начале XX века, и вырисовывались эти судьбы в соответствии с тем, как представлены они в «Кратком курсе». Читать роман Вирты начала я к вечеру, а в восемь часов вечера почувствовала резь в боку, потом внизу живота. Прилегла, уснула, но проснулась, очнулась от сна, в котором привиделась мне деревня со всеми её бедствующими жителями, описанными Николаем Виртой в том самом ракурсе и в той же тональности, как и в упомянутом курсе. Начались схватки, вызвали такси и поехали в Леонтьевский переулок.