Стефан Кларк - Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга

• Название: Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга
• Автор: Стефан Кларк
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-386-05166-2

«Почему между французами и англичанами сложились отношения, так напоминающие любовь, от которой до ненависти один шаг? С любовью все понятно: что бы мы ни говорили на публике, мы находим друг друга невероятно сексуальными. С ненавистью проблем куда больше».

Стефан Кларк

Анализируя историю англо-французских отношений, влюбленный во Францию британский писатель делает интересное открытие: одни и те же ключевые события рассматриваются соседями по Ла-Маншу с диаметрально противоположных берегов. Пытаясь с истинно британской педантичностью (и щедрой долей иронии) восстановить историческую справедливость, Стефан Кларк прекрасно понимает, что вызовет у французов немалое раздражение. Поэтому заранее извиняется и предупреждает, что тысячелетняя история обид еще не окончена…

---

Конечная цель Гизов, несомненно, заключалась в том, чтобы посадить на английский трон кого-то из своих. Если бы Мария стала союзницей Елизаветы, английская королева вполне могла бы принять ее как наследницу. И поскольку в обозримом будущем над французским троном нависала Екатерина Медичи (ее сын Карл IX стал новым королем Франции, а в очереди на корону стояло еще пятеро ее наследников), у Гизов было гораздо больше шансов получить власть и влияние в Англии.

О чем Гизы не могли не знать, но предпочли умолчать, так >то о том, что англичане резко настроены против Марии. Будучи французской католичкой и племянницей человека, который отвоевал Кале, она даже прокаженная вряд ли вызвала бы у англичан больше отвращения.

Короче говоря, французские родственники отдавали юную Марию на растерзание львам, и только потому, что это могло пригодиться в их политической игре.

Неприветливый дом

Летом 1561 года послушная Мария отправилась в Шотландию из вновь ставшего французским Кале, со всхлипом приговаривая «Прощай, Франция!» и провожая взглядом исчезающий вдали берег (можно лишь предполагать, что в те времена Кале был гораздо живописнее, чем сегодня). Она уже догадывалась о том, что ее ждет вовсе не такая легкая жизнь, как рисовали Гизы, так как королева Елизавета отказалась гарантировать ей безопасный проезд по территории Англии. В результате Марии пришлось идти рискованным маршрутом по Северному морю, где хозяйничали английские пираты. И, словно мало ей было волнений из-за шторма, пиратов и перспективы враждебного приема в родной стране, путешествие омрачалось еще одним обстоятельством: в те времена на французских галерах в качестве гребцов использовали рабов (в основном из числа осужденных преступников), и Марии всю дорогу приходилось умолять капитана не избивать их плетками.

Она прибыла в Шотландию 19 августа, и, когда ее корабль причалил к пристани в порту Лейт, местные жители встречали ее как красавицу принцессу, пожаловавшую с королевским визитом: все восхищенно разглядывали ее шикарное платье и шумно восторгались, когда она произнесла речь по-шотландски (разве что с легким французским акцентом).

Но в душе Мария чувствовала себя чужестранкой; французские летописцы того времени, вероятно, передавали и впечатления Марии о Шотландии середины шестнадцатого века, когда писали, что это была бесплодная, враждебная земля, населенная неотесанными, вероломными людьми, которые занимались только междусемейными вендеттами. Добро пожаловать домой, Мария.

Ее поселили в Холируде, королевском дворце в центре Эдинбурга. Выписанные ее матерью из Франции каменщики и декораторы украсили внутреннее пространство дворца орнаментальными потолками и восхитительными настенными панно из ткани. Мария сразу влюбилась в место своей ссылки: Холируд, несмотря на то что он находился в черте города, окружали сады, где она могла практиковаться в стрельбе из лука, а в парке водилось много животных, пригодных для охоты. Мария любила выходить на пустошь и играть в гольф: эту игру она помнила еще со времен своего шотландского детства. Ей приписывают авторство термина «кэдди» [55]; клюшки для гольфа ей подносили молодые сыновья французских аристократов — кадеты, и от этого французского слова произошло слово «кэдди».

В замке же Мария предпочитала французские развлечения. Она привезла из Франции музыкантов и шутов и стала устраивать музыкальные званые обеды и танцы, и это пришлось не по нраву местным пуританам.

По своей наивности, или, возможно, благодаря французским родственникам, Мария не догадывалась о том, насколько серьезно здесь стоит вопрос религии. Шотландия не так давно стала протестантским государством, и католичка Мария, хоть она и объявила о своем намерении не вмешиваться в официальную религию страны, пришла в ужас, когда ее первая попытка отслужить обедню едва не вызвала бунт. Ее священникам угрожали жестокой расправой, а уж о музыке во время службы вообще речи быть не могло. Бедная Мария, должно быть, чувствовала себя еще большей иностранкой — и еще больше француженкой.

Но вот что она точно обрела во Франции, так это шарм. Как настоящая парижанка, уверенная в том, что очарует любого, она ездила по Шотландии, встречаясь со своими подданными. И действительно, народ таял, пусть даже не всегда понимал ее странноватый французский юмор. При посещении маленького монастыря Больё (весьма распространенное название в Британии того времени, рожденное скудным воображением жителей Средневековья, которые так и норовили окрестить все вокруг «красивым местом») Мария заметила: «Oui, c’est un beau lieu» [56]. Это примерно то же самое, как приехать в гавань Портсмута и воскликнуть: «Ага, это, должно быть, рот порта» [57].

Если шотландцы постепенно и проникались любовью к своей королеве, то чувство это не было взаимным. Как пишет Антония Фрейзер в биографии Марии, королева называла северных шотландцев знатными дикарями, а южан — дикой знатью; она догадывалась, что враждующие фракции лордов-католиков и лордов-протестантов строят самые разные козни против нее, в том числе и с похищением, чтобы потом силой выдать замуж за старшего сына клана.

Но Мария и ее родственники имели куда более серьезные амбиции. Гизы активно искали ей мужа, который был бы приемлем не только для шотландцев, но — прежде всего — для вездесущей соседки, Елизаветы I.

Казалось, обе королевы в душе сожалели о том, что они обе женщины, потому что их брак стал бы идеальным с точки зрения политики. Если бы только однополые браки были разрешены, история сложилась бы совсем по-другому, и многих страданий (особенно Марии) можно было бы избежать. Разумеется, женщинам пришлось бы усыновлять детей, но это было бы гораздо проще, чем сегодня, поскольку в те времена королевы сами создавали законы [58].

Но это все больше из области фантазий, а в реальности будущего mary (мужа) Марии приходилось искать исключительно среди европейских католиков, пока она не остановила свой выбор на англичанине, своенравном юноше, девятнадцатилетнем Генри Стюарте, лорде Дарнли. Он приходился кузеном Марии (у них была общая английская бабушка) и был очень хорош собой. В 1565 году он приехал на север навестить Марию и весьма предусмотрительно «заболел», так что был вынужден остаться в Стерлинг-Касл, где она его выхаживала. Двадцатидвухлетняя и, видимо, невинная Мария воспылала страстью к Генри, и, несмотря на крайнее недовольство Елизаветы и шотландских лордов-протестантов, они поженились. Церемонию, в ходе которой Генри стал королем Шотландии, лорды обошли полным молчанием.

Если в предыдущие годы жизнь Марии была полна неопределенности, то после этой свадьбы все прояснилось. Отныне ее ожидали лишь заточение и казнь.

Первый скандал разразился из-за франко-итальянского секретаря Марии, Давида Риччо, уродливого коротышки, который развлекал королеву — теперь уже беременную — карточной игрой и музыкой, в то время как ее молодой муж гонялся за сифилисом. Шотландские интриганы убедили откровенно тупого Генри Дарнли, что Риччо — любовник Марии, и как-то вечером в марте 1566 года эта шайка ворвалась в ее покои, вытащила визжащего секретаря в коридор и нанесла ему более пятидесяти ударов ножом. Генри спокойно взирал на эту сцену, а один из лордов прижимал дуло пистолета к животу Марии.

Хотя интриги и убийства были нормой повседневной жизни королевского двора шестнадцатого века, да и Францию терзали религиозные войны, пока там жила Мария, только сейчас до нее, похоже, дошло, какой жестокий мир ее окружает. Она подозревала, что коварные лорды пообещали Генри шотландский трон как правящему монарху, и, возможно, догадывалась, что нападение на Риччо должно было закончиться и ее убийством, а в живых она осталась лишь потому, что убийцы в последний момент попросту струсили.

Она постаралась побороть чувство отвращения к мужу и даже сумела убедить его в том, что простила недоразумение с Риччо. И ее стратегия сработала; как только лорды-интриганы увидели, что Генри принял сторону жены, их заговор рассыпался. По крайней мере, на какое-то время.

В июне 1566 года в Эдинбурге Мария родила сына Якова и решилась крестить его по католическому обряду (хотя и отказалась от существующей традиции, чтобы священник плевал в рот младенца). Торжества по случаю рождения мальчика включали представление в виде пантомимы, которое организовал лакей Марии, француз Бастиан Паж. Французские клоуны показывали английским гостям столь неприличные жесты, что это едва не стоило Бастиану жизни.

Лишь одна знаменитость отсутствовала на празднике — отец ребенка, Генри; он все больше отстранялся от своей жены, которую едва не убил, а теперь вынашивал планы похищения собственного сына.

Но Марии не пришлось долго терпеть нерадивого мужа. В феврале 1567 года, оправляясь в доме под Эдинбургом после очередного обострения сифилиса, Генри был убит группой шотландских заговорщиков во главе с харизматичным эрлом Ботвеллом. Их план едва не сорвался. Они как раз закладывали в подвал дома порох, когда Генри проснулся и, почуяв неладное, выпрыгнул из окна в ночной сорочке. Впрочем, заговорщики тут же его схватили и задушили, после чего все равно взорвали дом.