Август Коцебу - Трагедия русского Гамлета

• Название: Трагедия русского Гамлета
• Автор: Август Коцебу
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-6141-5

Император Павел I, стремящийся к благу своего народа, в его сознании остался тираном и безумцем. Будучи неограниченным властелином миллионов подданных и обширнейшей империи, он не смог защитить себя от придворной камарильи — и погиб ужасно и жалко, не вызвав к своей участи никакого сожаления. Лишенный опоры своего народа и совета приближенных, при всей безмерности власти, Павел I был вынужден править с помощью интриг — и от интриг же и погибнуть.

Кто именно был недоволен политикой Павла Петровича и что было причиной этого недовольства, — об этом вам расскажут современники и участники событий, произошедших 11 марта 1801 года.

---

Переходим к показаниям Палена и Бенигсена, руководителей заговора, из которых рассказ первого мы имеем только в передаче графа Ланжерона. Показания графа Палена отличаются цинической откровенностью. Пален сообщает, что, когда великий князь Александр Павлович потребовал от него клятвенного обещания, что не станут покушаться на жизнь его отца, он дал ему слово, но «не был настолько лишен смысла, чтобы внутренне взять на себя обязательство исполнить вещь невозможную». Тут Пален обличает в себе истого иезуита с знаменитым reservatio mentalis. Он клялся на словах, но внутренне остался свободным от обязательства!

Пален раскрывает адский, приведенный им в исполнение план усилить общее ожесточение против Павла Петровича, заставив прощенных им офицеров умирать с голоду у ворот Петербурга,[1] сообщает и о том, как нагло обманул своего государя, уверив его, что стоит во главе заговора лишь ввиду своей должности, с целью предать всех, когда дело созреет.

Показания Бенигсена мы имеем в двух редакциях — собственноручное его письмо, или, точнее, часть письма к фон Фоку, и передачу его слов Ланжероном.

Извлечение из мемуаров графа Бенигсена начинается словами, из которых видно, что выше, в не имеющейся в нашем распоряжении части письма, находилось описание того положения дел, замешательства во всех отраслях правления и всеобщего недовольства, будто бы охватившего «всю нацию», которые и побудили иностранца, ганноверца Бенигсена, рискуя головой, совершить «патриотический» подвиг освобождения «отечества» от тирана… Характер письма Бенигсена уклончивый, с постоянным и неумелым выгораживанием себя и отчасти Палена, и с инсинуацией поведения императрицы Марии Феодоровны после гибели ее царственного супруга. Оба кондотьера, и Пален, и Бенигсен, с одной стороны, решительно главой заговора ставят великого князя Александра, а с другой — изображают совершенное злодейство как патриотический подвиг в древнеримском вкусе, ради спасения отечества и даже всей Европы «от пропасти», куда их ведет «тиран» и «сумасшедший». Показания Бенигсена особенно важны в той их части, где он, как очевидец, описывает все происходившее в спальне Павла Петровича.

Описание переворота, составленное Фонвизиным, бросает свет на участие в нем Англии. Вступив в службу в гвардию в 1803 году, он лично знал многих, участвовавших в заговоре, рассказами которых и пользуется. Что касается записок Чарторыйского, то близость его к Александру Павловичу и осведомленность вносят много драгоценных черт в описание людей и событий того времени.

Сравнительный анализ показаний очевидцев событий 1801 года поможет читателю ответить на следующие основные вопросы: 1) Какие причины привели к перевороту; 2) Кто были участники в событиях роковой ночи с 11 на 12 марта; 3) Каким именно образом приведено в исполнение задуманное преступление; 4) Каковы были непосредственные следствия переворота?

Рассматривая разнообразные причины, приводимые как в объяснение, так и в оправдание злодейской расправы с Павлом Петровичем, прежде всего находим утверждение, что он был сумасшедший и душевнобольной, усилившаяся болезнь превратила его в свирепого и сумасбродного тирана, деспота, истязателя; и вот, наконец, «принято было решение овладеть особой императора и увезти его в такое место, где он мог бы находиться под надлежащим надзором и где бы он был лишен возможности делать зло» (Бенигсен). Пален тоже свидетельствует об «исступленности безумия» Павла, «которое шло, все усиливаясь, и могло, в конце концов, стать кровожадным, — да и стало таковым» (по запискам Ланжерона). Фонвизин именует Павла I «безумным». Итак, в сущности, не было никакого заговора. Просто принималась необходимая мера обезопасить общество от больного человека, «исступленное безумие» которого стало наконец «кровожадным». Возможно ли было оставлять власть в его руках?

Однако утверждения Палена и Бенигсена остаются голословными и не подтверждены ими решительно ничем. В записках же других современников образ Павла рисуется совершенно иным. Все они единогласно свидетельствуют о несдержанности, раздражительности, припадках гнева, нетерпеливой требовательности, вспыльчивости, чрезмерной поспешности в принятии решений, указывают на странности, страстные и подчас жестокие порывы, подозрительность; «с внезапностью принимая самые крайние решения, он был подозрителен, резок и страшен до чудачества», говорит княгиня Ливен; «в минуты вспыльчивости Павел мог — казаться жестоким или даже быть таковым, но в спокойном состоянии он был неспособен действовать бесчувственно или неблагородно» (Коцебу). «Утверждалось не раз, — говорит княгиня Ливен, — будто Павел с детства обнаруживал явные признаки умственной аберрации, но доказать, чтоб он действительно страдал таким недугом, трудно». «Об императоре Павле принято обыкновенно говорить как о человеке, чуждом всяких любезных качеств, всегда мрачном, раздражительном и суровом. На деле же характер его вовсе не был таков» (Саблуков).

Он обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами; он обладал литературной начитанностью и умом бойким и открытым; склонен был к шутке и веселью; любил искусство; французский язык и литературу знал в совершенстве; его шутки никогда не носили дурного вкуса; трудно себе представить что-либо более изящное, чем краткие милостивые слова, с которыми он обращался к окружающим в минуты благодушия (княгиня Ливен). Вот характеристика Саблукова: Павел Петрович был «полон жизни, остроумия и юмора»; он был добродетелен и ненавидел распутство; был весьма строг относительно всего, что касалось государственной экономии, стремясь облегчить тягости, лежащие на народе; весьма щедр при раздаче пенсий и наград; в преследовании лихоимства, несправедливости, неправосудия непреклонен; глубоко религиозный, Павел высоко ценил правду, ненавидел ложь и обман; «в основе характера» этого императора «лежало истинное великодушие и благородство, и, несмотря на то, что он был ревнив к власти, он презирал тех, кто раболепно подчинялись его воле, в ущерб правде и справедливости, и, наоборот, уважал людей, которые бесстрашно противились вспышкам его гнева, чтобы защитить невинного»; он был «совершенный джентльмен, который знал, как надо обращаться с истинно порядочными людьми, хотя бы они и не принадлежали к родовой или служебной аристократии; он знал в совершенстве языки: славянский, немецкий и французский, был хорошо знаком с историей, географией и математикой». Вот образ, совершенно противоположный ходячему представлению о Павле Петровиче.

Чрезвычайно важны показания Саблукова, что Павел Петрович был одним из лучших наездников своего времени и с раннего возраста отличался в каруселях. Если так, то, очевидно, он был силен и ловок и правильно развит физически. Плодовитость его брака доказывает то же самое. Система, порядок и планомерность видны во всех его предприятиях. Замечательно еще утверждение Саблукова:

«Я находился на службе в течение всего царствования этого государя, не пропустил ни одного учения или вахт-парада и могу засвидетельствовать, что хотя он часто сердился, но я никогда не слыхал, чтобы из уст его исходила обидная брань». И Саблуков отмечает за четыре года лишь раз расправу тростью с тремя офицерами. Значит, вообще на учениях и парадах Павел не терял самообладания. Рассказы о его безумных расправах с офицерами и полками явно требуют тщательной проверки. О состоянии здоровья Павла I мы знаем только одно — гастрические страдания, даже сопровождавшиеся судорогами. Их объясняют торопливостью, с которой он ел, плохо прожевывая куски, затем не переваривавшиеся. Это относится к ранней юности Павла; но, несомненно, раздражительность его развивалась на почве желудочных недомоганий. Граф Федор Головкин замечает, что Павлу «нужно было продолжать режим его хирурга Фрейганга, который каждое новолуние «le purgeait» — противожелчное лечение, благодетельно влиявшее на его характер». Очевидно, что сумасшествие слабительным не вылечишь. Известный рассказ о галлюцинации Павла, сам по себе маловероятный, вовсе не доказывает его душевной болезни, даже если и придавать ему значение. Если, по одним источникам, незадолго до гибели с ним был припадок, причем ему несколько покривило рот, то, по другим, это опровергается.

Если правление Павла Петровича было гибельно для России и вызвало общее недовольство, то причина была не в безумии императора, ибо он не был душевнобольным, хотя его характер был достаточно полон нетерпения, вспыльчивости, подозрительности и переменчивости, чтобы сделать его несносным для тех, кто имел с ним ежедневное общение.

Обыкновенно в доказательство безумия императора Павла приводят донесения сардинского посланника Бальбо в марте 1800 года («Гетрегеиг de Russie est fou»), английского посланника Уитворда, что Павел «в буквальном смысле лишился рассудка», и письмо лейб-медика Роджерсона к графу С. Р. Воронцову, что император «не способен отличать добра от зла». Покойный профессор А. Г. Брикнер в книге своей «О смерти Павла», вышедшей на немецком языке в 1807 году и ныне переведенной на русский, находит, «что если будет когда-нибудь написана история царствования императора Павла, то главным источником для нее должен служить «Архив князя Воронцова». В нем высказываются министры, посланники и придворные». «Их откровенные письма, — утверждает профессор Брикнер, — доказывают, что на престоле находился душевнобольной монарх и что в интересах всего государства неотложной необходимостью было устранить его и сделать безвредным. Если такие сановники, как Панин, Кочубей, Воронцов, Завадовский, Бутурлин, такие наблюдатели, как Николаи, Роджерсон, Гримм, Алексей Орлов, Татищев и др., сходятся в этом пункте, то это действует уничтожающим образом на жертву катастрофы и смягчает вину ее зачинщиков. Патологическому состоянию, в котором находились императорская фамилия, двор, правительственная машина и все государство, должен был быть положен конец». И далее Брикнер лиц, исполнявших повеления императора Павла, прямо называет «палачами душевнобольного злодея». Профессор Брикнер приводит и находит «вполне верным» замечание Адама Чарторыйского, что «припадки ярости и неожиданные скачки мыслей Павла мешали всякой правильной функции правительственной машины». «Революционный характер капральского режима» Павловой эпохи профессор Брикнер характеризует словами гвардейца Тургенева: «Весь государственный и правовой порядок был перевернут вверх дном; все пружины государственной машины были поломаны и сдвинуты с мест; все перепуталось». Далее приводятся без малейшей критики такие отзывы: «Оставалась одна альтернатива — избавить мир от чудовища», с целью «вернуть счастье 20 миллионам людей угнетенных, измученных, сосланных, избитых и искалеченных» (Ланжерон). Время Павла было «источником беспорядка, дезорганизации, хаоса», «другая страна, наверное, должна была бы погибнуть при таких обстоятельствах» (граф Кочубей). «Непрерывный ряд ошибок и глупостей, который в истории будет носить имя» царствования Павла (Бутурлин)…