Виталий Амутных - Русалия

• Название: Русалия
• Автор: Виталий Амутных
• Издательство: ТЕРРА – Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-275-02202-5

«Гадость — это заливная рыба. Я не рискнул бы назвать войну гадостью.

Понимаешь, „Русалия“ — это обогащенный уран. Сам знаешь, как обходятся с Ираном, готовящим атомную бомбу. Довольно странно было бы, если бы с тобой обходились иначе. Зная ситуацию Итиля, я воспринял выход в свет „Русалии“ как величайшее чудо. Ведь по той цензуре, которая тут царит, она даже не должна была выйти из печати. Но цензоры проглядели, а „Терра“ проявила безрассудство.

„Терру“, уклоняющуюся от переиздания, не смотря на удачную распродажу тиража, не за что осуждать даже теперь.

Так вот, узнали об обогащении урана и сделали оргвыводы. Атомная бомба, направленная на Итиль, как атом, возбраняется. Повторяю, удивителен факт, как тебе с „Террой“ позволили этот уран обогатить!»

Из письма литературного аналитика Ильи Кириллова автору.

---

— Могу ли я передать господину моему, великому мэлэху приятную весть?

— Но только, если приятную, — пропел в ответ полуженским голосом Иосиф.

— Мой господин, несколько часов назад во дворец доставили свежайшую щучью икру. Как раз из того места, в котором, мой господин считает, она бывает наилучшей.

Слуга, безусловно, знал свою работу. Заспанные глаза господина раскрылись чуть шире, и в них даже блеснул шалый огонек.

— Велите поднять из ледника?

— Велю. Что еще нового?

— Ну…

— Понятно, — нахмурился Иосиф. — Разве может утро начаться одними приятными новостями! Говори.

— Нет-нет, — поторопился успокоить его Ирам, — ничего плохого. Мой господин просил напомнить, что с утра он ждет в гости рабби Нафана…

Властитель Хазарии, вроде, ничем не выдал своего неудовольствия, и все же блеск в его выпуклых глазах померк под опустившимися чуть ниже тяжелыми веками.

— Иди, — сказал он. — Воду сюда. Накидку подай синюю. С серебром.

Царская опочивальня наполнилась людьми, протиравшими царское тело полотенцами, смоченными душистой водой, чесавшими и завивавшими царские волосы, чистившими ногти, облачавшими очищенное тело в сверкающие серебром и лазурью одежды, обрызгивавшими те одежды цветочными и мускусными эссенциями, надевавшие на царские руки и шею многоценные браслеты, ожерелья, перстни… Затем в другой палате, стены и потолок которой, как и в предыдущей были изукрашены цветными полосами и магическими символами, Иосиф основательно подкрепился. И вновь округ него вился целый рой челядинцев, приносивших, расставлявших, разливавших, смешивавших… К большинству кушаний, имевшим честь посетить низкий ониксовый столик, Иосиф даже не притронулся, поскольку была подана его излюбленная щучья икра, малосольная, проведшая в рассоле всего несколько часов.

Когда же наконец губы Иосифа, перламутровые от рыбьего жира, были утерты, он совсем в другом настроении выслушал доклад о том, что царица вместе с детьми дожидается в опаловой комнате, а рабби Нафан прибудет с минуты на минуту.

В пестроте расписных стен и невысоких, но многочисленных предметов обстановки, с неумеренной щедростью инкрустированных белыми, желтыми, черными с радужной игрой цветов, красными и зелеными камнями, первый момент не сразу возможно было различить обряженных в столь же цветистые одеяния людей. Но вот из сверканий и радуг бессчетных самоцветов вычертилась округлая женская фигура и, простерши вперед полные руки с короткими пальцами усыпанными перстнями, устремилась к Иосифу.

— Да будет тебе много счастья! — воскликнула женщина, соединяя руки с руками супруга.

— Как твое здоровье, Шифра? — отвечал супруг. — Как твоя печень?

— Ничего. Елеазар принес мне новое снадобье, которое привозят из Русии[307], - и теперь ничего.

Наружность малика Иосифа и царицы сходствовали друг с другом до невероятия. Постороннему глазу и вовсе могло бы показаться, что перед ним близнецы сестры, одна из которых почему-то облачилась в мужское платье и не успела раскрасить лицо сурьмой и кармином.

— Что случилось, что ты пришла в такую рань и привела всех детей? — спросила та, что была не накрашена. — Идите сюда! Помогите мне сесть. Опять ноги ломит.

Двое старших сыновей поспешили положить несколько ярких подушек на низкий длинный сундук, рдевший от осыпавших его огненных опалов.

— Садись, — указал он жене место рядом с собой. — И вы идите сюда!

Однако всему царскому потомству (еще двоим сыновьям и пяти девицам) места на сундуке не хватило, и они, подобные стае многоцветных эдемских птиц, расселись на ближайших к сундуку креслах и ларях, а самая младшенькая — четырехлетняя Эсфирь — решительно забралась отцу на колени.

— Сегодня девятый день нисана[308]… — нежно улыбнулась кроваво-красными губами Шифра.

— Ну — у… — согласился Иосиф. — Но мы отправляемся в наш летний дворец в конце месяца…

— Конечно. Конечно! Но в месяце нисане мы празднуем…

— Песах?

— Папа, — заерзала на коленях властителя Хазарии малолетняя дочь, — посмотри, у меня тут что-то чешется.

— Да, мой дорогой, — продолжала Шифра, — но ты же знаешь, что каждый год в последнюю неделю перед праздником в любой еврейской семье все собираются для того, чтобы изучать и повторять историю и заповеди Песаха. Так мы подготавливаем себя к празднованию дня освобождения нашего народа из-под гнета злых сил.

Она бросила на мужа осторожный взгляд сильно подведенных глаз и тотчас возвела их горе, зашептала:

— Да превратятся все громы и молнии, набрасывавшиеся на наш народ, в дожди благословения. Да наступит время слова Всесвятого, и да соберет он наших рассеянных из четырех концов земли по пришествии помазанника его поскорее, в наши дни. Амен.

— Амен, — поморщившись повторил Иосиф.

И кое-кто из детей вполголоса отозвался:

— Амен.

— Для этого мы и ждем сейчас, — продолжила царица прерванные молитвенным порывом слова, — ждем прихода рабби Нафана, не смотря на то, что много раз…

В дверях появился один из привилегированных слуг и сообщил, что рабби Нафан здесь.

Нафан был всего несколькими годами старше Иосифа. Будь он древним старцем, возможно, царю Хазарии было бы чуть проще справляться при подобных встречах со жгучей досадой: почему ему, владыке судеб народов, многочисленных, как песок на берегу моря, живущих на юге до Баб-ал-Абваба[309], на севере — до Варяжского моря[310], до Русского моря на западе, ему, хозяину всех народов на востоке, живущих от Итиля на протяжении четырех месяцев пути, почему ему, царю царей, приходится принимать во внимание чью-то волю?.. Но, конечно, Иосиф прекрасно понимал, что хотя этот человек не имеет непосредственного влияния на пастухов страны Баса[311], ему подчинено сознание нескольких тысяч единоплеменников, живущих в Итиле или в диаспоре, чья общественная воля и удерживает его на троне Новой Иудеи. И потому надо уметь простить и состояние, едва ли многим уступающее его собственному, и образование, полученное в академии Иерусалима, и то… и то, что этот дерзкий сухощавый человек вовсе не похож на женщину…

Первый священнослужитель Хазарии для посещения царской семьи выбрал облачение самое торжественное, в каковом его можно было видеть в синагоге по значительным праздникам. Несколько слоев драгоценных одежд, доходивших до колена и оставлявших открытыми сухие волосатые голени, оплетенные ремешками сандалий, покрывал наплечник, схваченный золотым поясом, сколотый на плечах массивными золотыми фибулами с ониксом — камнем, из которого был выстроен сметенный Набукудурриусуром легендарный еврейский храм. На груди рабби Нафана искрились двенадцать самоцветных камней, по три в четырех рядах, долженствующие напоминать о двенадцати коленах Израилевых. Высокий войлочный цилиндр на голове, замысловато обвитый парчовым жгутом, дополняла золотая налобная повязка с надписью на арамейском языке «Святыня Господня».

Без ритуальных ужимок, по-свойски, рабби был встречен семьей и с радушием усажен в низкое и широкое кресло, опаловые вставки на котором составляли основные иудейские символы. Иосиф, правда, вновь поморщился в тот момент, когда Нафан, внимательно оглядывая роскошное седалище, огладил золоченые подлокотники, но объяснил себе это тем, что в этот момент ощутил обычную колющую боль в почках.

— Прекрасная работа! — птичьим гортанным голосом похвалил Нафан предложенное ему кресло. — Неужели у нас научились делать?

— Нет-нет. Подарок Эдома, — неаккуратно прикрыв смущением невольную похвальбу, улыбнулась большими немолодыми накрашенными губами Шифра. — Но изготовлено оно все равно в Куштантинии.

Иосиф и Шифра переглянулись, проделав это до потешности единообразно. Несмотря на сие их необыкновенное сходство, делавшее их похожими на сестер, Шифра, вне всякого сомнения, смотрелась куда свежее своей «сестры» Иосифа: во всем ее теле, в арбузном животе и дынеподобных грудях, в затопившем лицо жирке, в светло-карих подрисованных глазах и большом красном рте с отвалившейся нижней губой было куда больше жизни, взыскивающей внимание чувственности, нежели в облике малика. Переглянувшись, и малик, и его супруга единовременно произвели руками, вспыхивавшими самоцветным блеском, одинаковый жест, готовясь произнести слово, но Шифра оказалась проворнее:

— Дорогой наш рабби, если тебе понравилось…

— Нет-нет, благодушная Шифра, — сипло закурлыкал Нафан. — Мое почтение твоему великолепию, Иосиф! Но сегодня мы собрались здесь не для того, чтобы говорить о бренном. Ведь в эти дни все евреи земли, живущие в Итиле, в Багдаде, в Куштантинии, живущие по всей земле, вот уж более тысячи лет возносят хвалы Всевышнему, за то, что он вывел свой народ из среды другого народа, чтобы на пятидесятый день после исхода вручить ему Тору на горе Синай, чем проявил свою мощь и милосердие. Поэтому в эти дни, перед пасхальным седером, мы вновь и вновь перечитываем и обговариваем Шмот[312], хотя каждый из нас знает его слова наизусть.