Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь…

• Название: Мой ангел злой, моя любовь…
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Позвольте пригласить вас ступить вместе со мной смело в эпоху Александра I, когда уже отгремели прусские сражения, что принесли славу героев русским офицерам и солдатам, и когда уже заключен Тильзитский мир, что оставил в душах тех же самых офицеров легкий налет разочарования.

В воздухе Российской империи уже можно без особых усилий уловить напряжение перед неминуемой войной с Францией, правитель которой уже планирует выдвигать следующей весной войска к Данцигу.

Нет, мы пойдем с вами не в столицу, где тоскует по так рано и так трагически ушедшему возлюбленному императрица, и не в Москву, которой только предстоит обратиться в пепел и руины. Мы с вами ступим в провинцию, где еще в силе правила жизни, присущие екатерининской эпохе, а проявление чувств и эмоций не подвергается острой критике светских матрон с лорнетами в руках, обтянутых митенками…

---

— C’est vrai, Nadin? — Борис продолжал добиваться ответа от жены, сидящей напротив него, и та не выдержала его взгляда — спрятала лицо, закрывшись ладонями, прошептав едва слышно:

— Прошу вас, позвольте мне уйти! Уйти! Прошу вас…

— Борис, вы должны…, - начала Алевтина Афанасьевна резко, прерывая этот жалостливый шепот. И тут брат Андрея вдруг вскочил на ноги и с глухим рыком дернул скатерть на себя, переворачивая часть посуды, разливая чай из фарфоровых пар.

— Вон! Вон из моего дома! Из жизни моей! Вон! Пошел прочь! Тотчас же! — Борис выглядел разозленным, но Андрей, отменно знавший брата, видел, что это только игра. Как обычно. В стремлении угодить матери, чьи желания Борис с детства научился тонко угадывать, а после и манипулировать матерью через них.

Никто не взглянул на Андрея, когда тот поднялся из-за стола и направился к выходу из столовой. Все старались смотреть на что угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Даже мать, мимо которой он проходил и попытался склониться к ее руке в прощании и немой просьбе о прощении за то, что подался своему порыву защитить Надин. Алевтина Афанасьевна руки не дала своей, вырвала из пальцев сына. Только бросила тихо:

— Я не прощу вам… никогда…

— Мадам, я не мог допустить того поступка, на который вы решились…, - в попытке оправдаться прошептал Андрей, которого больно ранил тон матери и сказанные ею слова. И снова появился соблазн отступиться, признаться, что это кушак с армейским шитьем, что он вовсе не его. Но за спиной стояли Борис, чья жизнь зависела от этих слов, и Надин, чей слезный шепот: «…помоги мне, mon coeur… не оставь меня…» он до сих пор слышал. И Тата, чьей вины не было ни капли в тех переплетающихся волнах ненависти, злобы и подлости, которые в это утро наполнили дом.

Потому Андрей просто тогда вышел вон, чтобы подняться к себе и распорядиться об окончательном переезде в тесные казенные квартиры…

— Я не понимаю, — покачала головой Анна, возвращая Андрея звуком своего голоса из далекого уже 1810 года в нынешний. — Я не понимаю, каким образом твой кушак оказался там.

И взглянула на него так внимательно, словно могла проникнуть в самую глубь его души, рассмотреть то, что он скрыл от нее сейчас, пытаясь сохранить имена матери и Надин в том виде, в каком сам бы желал, чтобы о них думали.

— Я никогда не был в покоях моей bru, — ответил Андрей. — И никогда, за исключением тех двух случаев, не касался ее неподобающим образом. Полагаю, что это была чья-то злая шутка и только на фоне тех толков, что тогда ходили по столице. Люди жестоки в своей злобе. Иногда они даже не думают о последствиях своей неразумности. У меня не было иного выхода, как признаться в том, что я сказал тогда. Вот, что я хотел тебе рассказать.

Анна задержала шаг, чтобы заглянуть в его глаза, так и вопрошающие ее о том, верит ли она в его невиновность или нет. Она видела, как ему важно, чтобы она дала ответ, и сняла хотя бы частично тот камень, который он носил до сих пор в душе, не позволяя себе никому открыть истины о том проклятом утре.

— Я тебе верю, — и сама чуть не заплакала, когда увидела выражение его глаз. Анна даже прочитала в тех, что не будь они на глазах у остальных, он бы непременно обнял бы ее. А тогда обвила бы руками его, показывая своей нежностью, что понимает его поступок из прошлого.

Анна догадывалась, что тот кушак был подброшен, и даже могла с уверенностью назвать заказчика этого неприятного и подлого поступка. И еще она отчего-то со странным злым удовольствием думала, что нет дыма без огня, и что те слухи, о дивной прелестнице мадам Олениной-младшей все же имеют под собой не только слова.

А после вдруг вспомнила день знакомства с Андреем, свои попытки очаровать его, как всякого мужчину в своем прошлом окружении, его явную холодность к ней и неприязнь к ее кокетству. И только сейчас, воскрешая в памяти каждый миг из их прошлых дней, Анна понимала истинную причину его поведения в то время.

— И с тех самых пор мадам Оленина… к тебе…, - Анна смешалась, не зная, как задать этот вопрос и не причинить излишней боли ему.

— С того самого дня, — подтвердил он нарочито равнодушно, пытаясь теперь забыть о том проклятом для него дне, когда он уезжал из семьи без прощальных слов. Будто вор. Будто преступник, которым в какой-то мере чувствовал себя тогда.

Андрей тогда ехал в санях и совершенно не думая и не опознавая лиц, раскланивался со встречными знакомыми. Даже не чувствовал холодного ветра, больно обжигающего лицо. Потому что сам заледенел в ту минуту, когда в дверь его покоев стукнула та самая пожилая горничная матери и передала ему записку и сверток.

«Быть может, вы правы, и мой поступок не по достоинству славному имени вашего отца, которое мы все обязаны с честью носить. Но и вы, Андрей Павлович, доволь запятнали его, так что грязь от моего поступка не запачкает то более. Видит Бог, я не полагала, что сея задумка ответит par ricochet [679] в мое сердце. Но так и случилось.

Вы предали своего брата. Вы предали меня, собственную мать, и я никогда вам того не прощу. Более вы не существуете для меня. Это последний раз, когда я пишу к вам, когда обращаю к вам свои слова. Вы все поймете, когда развернете мой последний подарок вам. Прощайте, Андрей Павлович. С вами только Божье благословение, ибо родительского благословения вы лишены отныне …»

В свертке лежали два кушака. Один из них — с потертыми нитями шитья, явно ношенный. Тот, который мать предъявила Надин в качестве свидетельства ее грехопадения. Другой — совсем новый, только приобретенный для осуществления расклада, который так тщательно планировала мать в желании заставить невестку покинуть Петербург…

Надин тогда ждала его в передней комнате его покоев. Шагнула быстро к Андрею, покидавшему петербургский дом Олениных навсегда. Ухватилась за сукно его шинели, что-то говорила со слезами в голосе, пыталась оправдаться, но он уже не слышал ее. Отстранил с силой от себя и вышел вон, борясь с желанием ударить наотмашь. За ложь, за то предательство, горечь которого пропитала Андрея по самые пятки. Нет, предательство не брата, как законного супруга. Более всего Андрею отчего-то было больно, что еще недавно раскаиваясь в содеянном и прося его о любви, Надин имела за спиной тень иного мужчины.

— Мой милый, — его щеки коснулась женская рука, а кружево неприятно чуть царапнуло кожу. Анна смотрела на него, готовая разделить с ним любую ношу, которую до этого он нес один в своей душе. Дивный дар небес для него. Его маленький ангел, исцеливший его сердце и израненную душу, вернувший ему способность любить и верить.

— Только с тобой я снова научился вере и любви, — повторил Андрей шепотом свои мысли, целуя украдкой эту маленькую ладошку, скользнувшую по его лицу незаметно от чужих глаз. — Будто я был в сплошной тьме до встречи с тобой, а потом ты снизошла до меня, принеся свет. Я был проклят, а ты помогла снять эту тяжесть. Только ты… Mon ange… моя Анни…

Они все-таки ускользнули в тень сирени, что росла вдоль одной из аллей. Укрылись за ее зелеными ветвями всего на несколько короткий мгновений, чтобы коснуться друг друга так, как до боли в пальцах хотелось это сделать в тот миг. Обнявшись крепко, стать единым целым. Соединиться в поцелуях, полных нежности и тепла. Наполнить жизнь несколькими воспоминаниями, которые будут греть последующие дни обещанием чего-то большего.

Анна следующим утром едва не задохнулась от слез, когда фигура Андрея, провожавшего их верхом до самой границы земель, принадлежавших ему, не растаяла вдали в солнечном свете. Она крепилась ровно до того момента, как он не смог бы увидеть ее слез, и только потом расплакалась. Боже мой, думалось ей в тот момент, как же больно расставаться, пусть даже на пару седмиц! Как же ей не хочется никуда уезжать от него! Никогда…

Она проплакала тогда почти до самого полудня, несмотря на попытки Веры Александровны успокоить ее. Анна помнила, как уезжала по той же самой дороге когда-то в Москву, и те дни, что случились после. Встреча с Лозинским. Ее ошибки. Разлука, едва не разделившая ее жизнь и жизнь Андрея.

За этим плачем Анны остались незаметными тихие слезы Катиш, которые та роняла, отвернув от матери и кузины лицо к окну, в понимании того, что ее надежды и мечты разрушены отныне. Но Анна видела, какую боль причиняют petite cousine все эти хлопоты и покупки, которыми занялись следующим же днем, как прибыли в дом на Поварскую улицу. Девиц поселили в смежных покоях, оттого одним из вечеров Анна решилась тихонько открыть разделяющую их дверь, сама не понимая, отчего ей так хочется переговорить с Катиш.

Та не спала, просто лежала в постели, глядя через окно в не по-ночному светлое небо лета, в думах о чем-то своем. Но головы на тихий скрип двери не повернула даже, не показала даже взглядом, что заметила кузину, шагнувшую в комнату.