Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь…

• Название: Мой ангел злой, моя любовь…
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Позвольте пригласить вас ступить вместе со мной смело в эпоху Александра I, когда уже отгремели прусские сражения, что принесли славу героев русским офицерам и солдатам, и когда уже заключен Тильзитский мир, что оставил в душах тех же самых офицеров легкий налет разочарования.

В воздухе Российской империи уже можно без особых усилий уловить напряжение перед неминуемой войной с Францией, правитель которой уже планирует выдвигать следующей весной войска к Данцигу.

Нет, мы пойдем с вами не в столицу, где тоскует по так рано и так трагически ушедшему возлюбленному императрица, и не в Москву, которой только предстоит обратиться в пепел и руины. Мы с вами ступим в провинцию, где еще в силе правила жизни, присущие екатерининской эпохе, а проявление чувств и эмоций не подвергается острой критике светских матрон с лорнетами в руках, обтянутых митенками…

---

— Позвольте мне, Анна, узнать вас. У вас столько ликов, что я порой теряюсь совершенно, какой из них принадлежит вам истинной, — Андрей взял ее руку в свои ладони, стал поглаживать большим пальцем через тонкое кружево перчаток, вызывая в ней какую-то странную дрожь. Или этот озноб у нее был вызван порывами холодного ветра, что нежданно налетел со стороны леса, трепавшего перья на шляпках, кружево чепцов, подолы платьев и волосы непокрытых мужских голов? — Я бы желал верить, что истинная Анна — та, что была со мной в лесу. Та, что давеча доверила мне слепо свою судьбу. Та, что улыбалась мне ныне в церкви и была так счастлива, когда оглашали наши имена. Станьте моим ангелом, моя милая…

Андрей поднес ее руку к губам после этих слов. Но коснулся не тыльной стороны ладони, не внутренней. Отодвинул край перчатки, поцеловал местечко на запястье, в тоненькие жилки, как ночью той целовал сгиб ее локтя. От этого простого касания губ Анна вдруг ощутила неудержимое желание, чтобы он увлек ее еще дальше в парк, скрываясь от лишних глаз, чтобы поцеловал так, как целовал той ночью, туманя рассудок. А еще ей хотелось запустить пальцы в его волосы, пропустить меж них эти мягкие пряди, а то вовсе самой склониться к его лицу и покрыть его короткими поцелуями. И шею. Поцеловать его в шею.

Глаза Андрея вспыхнули каким-то странным огнем, и Анна поспешила отвести взгляд от его лица, испугавшись, что он мог прочитать ее мысли. Такие странные, такие неприличные. Совсем неподобающие девице. Взглянула через негустую зелень ветвей чубушника на партер, где прогуливались гости, на беседку, на крыльцо которой вышел в этот момент Михаил Львович. Анна заметила растерянность на лице отца и проследила за его взглядом. Похолодела, когда заметила спешащего от дома Ивана Фомича. Дворецкий даже не шел быстрым шагом по гравийной дорожке, он бежал, и Анна встревожилась — чтобы степенный Иван Фомич, всегда сохраняющий важный и строгий вид, побежал, невзирая на почтенные годы и на то, что рискует потерять уже съехавший набок парик?

— О Господи! Что-то стряслось! — Анна потянула за собой к беседке Андрея, еле сдерживаясь, чтобы сорваться с места и не побежать, как бежал Иван Фомич. Что могло его подвигнуть на то? Чья-то смерть? Не иначе, из близких кто. Но кто? А потом испуганно вспомнила о Вере Александровне и Натали, что носила дитя, вспомнила, как опасны тягости для женщины. Спаси и сохрани, перекрестилась она трижды на ходу. Заметила вопросительный взгляд Андрея, едва не сказала ему о своих подозрениях, а потом смутилась, вспомнив, что тягость — не та тема, которую стоит обсуждать девице.

Они уже подошли торопливым шагом на достаточное расстояние к беседке, когда услышали возглас Ивана Фомича, споткнувшегося на дорожке и упавшего на колени в шагах десяти от хозяина.

— Беда! Беда, батюшка Михаил Львович! — крикнул он, и Шепелев быстро сбежал к нему навстречу со ступенек беседки. Стали шумно переговариваться гости, торопились на этот крик из парка те, что ушли недавно на прогулку. — Антихрист! Антихрист, батюшка, на Россию-матушку нашу с тьмой своей пошел. Война, батюшка! Война!

Это слово прокатилось волной над партером и в беседке, передаваясь из уст в уста. Некоторые из женщин истерически закричали в голос. Одна из пожилых соседок лишилась духа, обмякла в кресле под причитания своей дочери, принявшейся обмахивать мать веером, который так и норовил вырвать из ее рук ветер каждым своим порывом.

Анна обернулась на Андрея, придерживая шляпку, чтобы ее не сорвал с головы проказник-ветер. Показалось ли ей или нет, но небосвод посерел как-то, пробрало легким холодком аж до самых костей. Андрей только улыбнулся одними уголками губ, словно ничего худого и стряслось вовсе, погладил пальцем ее запястье успокаивающе.

— Откуда ведаешь о том? — Михаил Львович в несколько шагов подошел к растерянному дворецкому, поднял того на ноги. — Кто вести принес?

— Так Прохора посылали в Гжатск за почтой нынче утром. Вот он и привез весть эту, — ответил Иван Фомич не только хозяину, но и обступившим его гостям. — Говорят, в середу еще реку граничную пересек. Уж почитай несколько дней, как нашу землю топчет, хранцуз проклятый!

Михаил Львович оглядел растерянных женщин, помрачневших лицом мужчин, взбудораженную этим известием молодежь мужского пола, которую весть о войне привела в состояние едва ли не восторга — доведется и им послужить императору и России с честью! Андрей переглянулся с отставным полковником в армейском мундире скептически этому настрою юнцов. Они-то уж знали, что война далеко не такова, какой представляется в юношеских грезах о славе воинской и ратных подвигах.

— Messieurs-dames! Le temps se brouille …[250], - начал Михаил Львович, но осекся вдруг, решил продолжить на русском языке. — Пожалуйте в дом, господа, дамы. Укроемся от непогоды, а там и к обеду призовут.

После его слов, после того, как сам хозяин, предложив руку графине, то и дело бросающей встревоженные взгляды на племянника, направился к дому, парами потянулись и остальные гости, переговариваясь, строя возможные варианты событий в связи с вторжением войск Наполеона. Даже предполагали, было ли тут же дано сражение доблестной армией императора Александра Павловича, или покамест не случилось боя.

В салоне, куда проводили лакеи гостей, зажигали свечи, разносили на подносах напитки и закуски тем, кто не успел вкусить их в беседке. Беседы не прекращались, даже наоборот стали оживленнее, шумнее. То и дело раздавался чей-то мужской смех — это молодые соседи Шепелевых уже вовсю обсуждали, как наконец-таки щелкнут по носу Наполеона русское воинство. Слыхано ли — все же осмелился пойти войной!

— Александра Васильича, увы, нет на свете этом. Тот-то показал бы Буонапарте, погнал бы аки черта назад, — качали головами пожилые соседи. — Способен ли немец защитить Россию? Слыхали ведь? Одни немцы во главе армии и гвардии нашей! Будто и нет крови русской достойных генералов!

— Ну, почему же? — отвечал отставной полковник. — Разве князь Багратион — немец? Аль граф Тормасов [251]?

Анна вздохнула — сейчас непременно к разговору этому присоединится Михаил Львович, противник того, что генералы армейские и гвардейские были не русских фамилий, ярый поклонник графа Суворова и его школы. Ее тронул кто-то за локоть.

— Не видали ли вы Полин? Или Петра Михайловича? — мадам Элиза была бледна и растеряна, но не переход армией Наполеона границ империи был тому виной. — Все уж вернулись в дом, их же нет…

Но Анна только головой покачала, только сейчас заметив, как яростно что-то втолковывает графиня склонившемуся Андрею над ней, сидящей в кресле она, в которое так и бился ветер. Даже перья на ее тюрбане качались резко в такт резким движениям ее головы. Потом она поймала на себе взгляд Анны и сделала той знак рукой приблизиться.

— Полюбуйтесь на своего нареченного, Анна. Все торопится вон, будто без него прогонят Наполеона вон из страны! Удумал ехать нынче же! В грозу! Глянь в окно, Andre, гроза ведь идет. Все мы заперты тут непогодой до вечера, вестимо, — графиня недовольно поджала губы. Андрей смотрел в окно, сложив руки на груди, и только сейчас Анна разглядела, насколько очерчен его подбородок. Черта упрямца, как говорила Пантелеевна.

— Мне продлили отпуск, ma tantine, исключительно, когда никому и не дают его. Разве что по причине нездоровья, как Петру Михайловичу. Я обязан тут же вернуться в полк. Тут же! Я все решил. Уже отбыл в Святогорское человек с наказом для Прохора готовиться в поход. Мне надобно ехать тотчас, умоляю, поймите меня, — Андрей ни разу не взглянул на Анну с тех пор, как та по знаку графини подошла к ним, даже мельком. Старательно отводил глаза, как ни пыталась она поймать его взгляд, растерянная, все еще до конца не понимающая того, что случилось.

Война была для нее чем-то дальним, незнакомым, хотя и давали Шепелевы благотворительные балы в пользу госпитальных домов и инвалидов войн с Францией и Турцией, что велись в последние десять лет. Но все эти сражения были далеко, за сотни верст от нее, она видела только награды на груди офицеров за них, а страшная рана Петра затянулась задолго до того, как он вернулся в Милорадово. Оттого и казалось все таким — отдаленным, не стоящим внимания, нереальным…

— Я еду нынче же, c'est décidé [252]. А вам я запрещаю, ma tantine, ехать со мной до Святогорского ныне. Дождитесь ясности в небе, — твердо сказал Андрей. И только потом поднял на Анну взгляд.

— Мне бы с Михаилом Львовичем бы переговорить, — поманив к себе лакея, проговорила графиня, устало прикрыла глаза. Андрей же в два шага подошел к Анне, взял ее под локоть и отвел к окну, создавая некую видимость уединения на глазах у остальных.

— Ее сиятельство права: ехать в такую непогоду — сущее безумие, — но он только головой покачал.

— Не стоит о том. Времени совсем нет. Вы не понимаете, Анна, мой долг вернуться в полк как можно скорее. Я и задерживаться здесь не имел намерения так долго. Пара дней, не больше. И это оглашение… Не имел я права так поступать. Ни малейшего права, — он смолк на минуту, собираясь с мыслями, чтобы найти слова, призванные убедить ее в его правоте. Андрей действительно считал, что не имел ни малейшего права так приближаться, а уж тем паче заявлять о намерении вступить в брак ныне — когда над ним тяготеет долг перед императором и Россией. Как офицер, он обязан был думать прежде об этом долге в эти дни, когда в воздухе так и ощущалось скорое приближение войны, когда ее ждали все: от крестьянина до светлейшего дворянина. Сущим безумием было не ехать тотчас в полк, невзирая на непогоду, а настолько поддаться чувствам, как позволил себе он.