Марина Струк - Обрученные судьбой

• Название: Обрученные судьбой
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Начало XVII века. Время крови, разногласий и войн на Руси. Время Великой Смуты.

Именно в это время судьба сводит литовского шляхтича Владислава Заславского и Ксению, дочь московского боярина Калитина. Они не должны были встретиться, они слишком разные по вере и обычаям. Они должны быть врагами, ибо их народы схлестнулись меж собой в жестокой и кровавой войне. Они должны ненавидеть друг друга, ибо его сестра была угнана и убита русским боярином, а один из ее братьев погиб при битве под Кромами от руки польского наемника.

Но у судьбы свои правила и свои планы. Для каждого на этой земле. Судьба решила, что они должны встретиться. Судьба решила соединить их. Наперекор всем событиям, наперекор остальным людям, наперекор их собственной воле…

И придет любовь. Как благословенный дар…

Вот только каким будет это дар судьбы для них — на счастье или на горе? И каково это, когда сама судьба обручила тебя, навеки соединяя твою руку с тем, кого ты любить не должен?

---

Может, эти слова, над которыми думала Ксения по пути на двор пана Смирца, привели к тому, что случилось позже, а может, и злость, все еще горевшая внутри пусть тихим огнем, не пожарищем, но была ведь. А может, это чувство ослепительной радости, так свойственной душе, когда опасность, что едва не оборвала тонкую нить жизнь, отступает…

Ксения засиделась у Эльжбеты до тех пор, пока не стал постепенно розоветь край земли от лучей заходящего солнца, сразу же засуетилась, едва заметила то.

— Нельзя ехать по сумеркам, — сказала тогда пани Эльжбета, пытаясь удержать свою гостью. — Голодная пора у волков, нет страха в них. Вон со двора дыма моей деревни в Болжжах прямо из хлева барашка унесли, даже человека не побоялись. Вы только ночью поспеете ныне до двора вашего.

— Я не могу оставить Анджея на ночь одного. Ни разу за эти годы того не было, — качала головой Ксения. — Поеду я, иначе с ума сойду от тревоги.

И Эльжбета отпустила их. Тем более, рядом с Ксенией сидел Лешко, тот ее от дьявола не то что от волков унесет, вырвет прямо из пасти, коли потребуется.

И ведь как сглазила их невольно: на полпути в опустившихся на снежные просторы сумерках на фоне белого поля показались темные силуэты волков, что издали почуяли запах лошади. Они долго бежали по полю вровень с мчащимися санями, пытаясь запугать путников и их животину рычанием и подскуливанием, от которого у Ксении стыла кровь в жилах, и ей приходилось хвататься за руку Лешко, ища у него поддержки.

— Не бойся, Касенька! Не бойся! — кричал Лешко, стегая лошадь, что хрипела и ворочала глазами от страха, косясь на волков. Вскоре хищники разделились — двое отстали немного, а трое ускорили темп, чтобы прыгнуть сбоку прямо на лошадиный бок, вгрызаясь в него зубами.

— Сумеешь подбить тех, что позади? — крикнул Лешко, и Ксении пришлось забыть про свой страх, достать самострел, спрятанный в ногах. Стрелять из движущихся саней было трудно, но ей удалось сбить стрелой одного из волков, что были позади, и того, что прыгнул на лошадь, целясь ей в шею своими острыми зубами. А потом все же едва не потеряла голову от страха, когда вдруг в ее сторону прыгнула темная тень, завизжала не своим голосом. Она даже не поняла, как это случилось, но волк вцепился зубами не в нее, а в рукав кожуха Лешко, который успел накрыть голову Ксении своей рукой, отводя ее из-под удара и буквально рычал ныне от боли и ярости, когда острые челюсти, прорвавшись через толстую овчину, вцеплялись в кожу, впивались в мышцы.

Роговский быстро тогда вложил в пальцы Ксении вожжи, заставил сжать их с силой, иначе не удержать было мчащиеся по снежной дороге сани, а сам, достав на ощупь нож из голенища сапога, всадил его волку в шею. Остальные два волка предпочли замедлить ход, а потом и вовсе отстать от саней.

Ксения еще долго гнала лошадь вперед, боясь очередного нападения, пока не заметила, что Лешко как-то странно пошатывается рядом с ней. Рукав его кожуха так потемнел от крови, это было заметно даже в сумерках, что у Ксении сжалось сердце от испуга. Она свернула с дороги, едва заметила нужный ей поворот при въезде в лес, что служил границей между землями Ежи и Эльжбеты, направляясь в сторожку. Даже не глядя на Лешко, по какому-то наитию она поняла, что не довезет его до деревни пана Смирца, а уж до двора тем более. А в сторожке всегда есть и дрова, значит, тепло, и полотно, значит, будет чем перевязать.

— Хорошо цапнул, — усмехнулся позднее Лешко, когда она, затянув на руке повыше укуса тонкий шнур из полотна, перевязала его рану. Он был обнажен по пояс — рубаха чуть ли на половину пропитанная кровью и его жупан валялись на полу — и дрожал то ли от холода (несмотря на то, что Ксения после растопила очаг, в сторожке было неимоверно холодно), то ли от пережитого. Да и сама Ксения тряслась, как осиновый лист, только сейчас осознав, насколько им повезло.

— Видать, вожак их меня. Видела, как они ушли после того, как тот сдох, — Лешко улыбнулся ей, но улыбка вышла криво, да и бледность выдавала, что ему вовсе не до веселья ныне. Потом он вдруг отстранился от нее. — Пойду я нынче снега потоплю да огонь пошибче разведу. Моя очередь за тобой ходить.

После, смыв кровь с лица (верно, волка кровь попала на лоб и на щеку), закутавшись в кожух, Ксения пыталась уснуть на широкой лавке, что стояла под окном маленькой сторожки. Лешко смотрел за огнем, подкидывая дрова, то и дело поправляя волчью шкуру, что накинул прямо на голые плечи, и то и дело соскальзывала. Она сама не поняла, как произошло то, что случилось потом.

То ли она сама позвала его, то ли он сам поднялся с кожуха, расстеленного на полу перед очагом и шагнул к ней. Но вдруг она осознала, что вцепляется в его голые плечи, проводит рукой по его мощной спине, уступая страсти его поцелуев. Целуя, он стянул с ее плеч рубаху (шнуровку она сама стянула, еще укладываясь спать), подставляя холоду ее обнаженную кожу, а потом стал покрывать торопливыми поцелуями ее шею и плечи.

А потом мужская ладонь легла на ее обнаженную грудь, и странное ощущение неправильности всего происходящего ныне заставило Ксению замереть под руками и губами Лешко. Чужие руки, чужие губы, чужой запах… И даже волосы, которые в тот момент ласкали ее пальцы, были чужими — не такими мягкими, не такими… не Владислава…

Лешко остановился тут же, как почувствовал ее неприятие, ее холод. Поднял голову и взглянул в ее глаза, блестевшие от невыплаканных слез в скудном свете, идущем от очага.

— Я не могу… не могу, — прошептала она, закрывая веки, пряча от него свои слезы.

— Не можешь? Не можешь?! — переспросил Лешко, и она вся сжалась виновато от тона его голоса. — Кому верность все хранишь, Кася? Мертвяку хранишь? Так ему все едино ныне мертвяку-то! Гниет себе в земле, и нет ему дела до твоей верности!

— Прекрати! — прошипела она, обжигая яростью, которая сверкнула в ее глазах при его словах. — Что ты ведаешь-то? Что ведаешь о жизни моей?

— То, что ты губишь ее, жизнь твою! — он встряхнул ее с силой. Пряди волос, выбившиеся из косы, упали на нее лицо. — Неужто не понимаешь того? С мертвяком венчаны не бывают девицы, Кася. Он мертв, его нет более, а ты жива и жить должна, понимаешь? Ради себя, не только ради сына.

И после этих слов Ксения разрыдалась в голос, грудь горела огнем, словно там, где было ее сердце, образовалась горящая дыра. Нет, это неправда, он жив, жив, хотелось крикнуть ей в голос, но она не могла, только губы кусала в кровь, прижалась к Лешко, когда он обнял ее, накрыл ее плечи соскользнувшим кожухом, укрывая от холода. Он знал, что так и должно быть, ведь сам прошел когда-то через это. Сам отрицал очевидное долгие годы, отказываясь принять тот факт, что его жена мертва, погибла в тот день вместе с детками. Сам не мог открыть свою душу для кого-то другого. И точно так же сам рыдал в голос, как баба, повторяя: «Это неправда, она жива! Жива!»

Это было своего рода очищение, эти слезы, рвущие ныне это маленькое сокровище в его руках. После этого очищения придет осознание, что надо жить далее, оставляя мертвякам прошлое, не воскрешая в памяти былые дни. Он подождет, думал Лешко, качая в своих объятиях уснувшую после долгих рыданий Касю (нет, Касеньку!). Все непременно случится. Звери не сразу приручаются, а постепенно привыкают к человеку. Вот так и он подождет. Она привыкнет… непременно привыкнет.

Утром, уже когда было все готово к отъезду из сторожки, Лешко поймал руку Ксении, которая старалась не смотреть ему в глаза, сгорая от стыда за то, что было ночью. И за то, что едва не случилось.

— Ты никому не говори, Кася, об этой ночи. Ничего же не было, верно? А коли мы не скажем, никто и не проведает, где мы ночью были. Пани Эльжбета думать будет, что мы до двора доехали, а Збыня решит, что у пани вдовы остались, не решились ехать в ночь. И сама не думай шибко о том, что тут было. Это просто исступление ума было сродни. У каждого, кто в глаза смерти глядел, то может быть, вот и тебя не миновало.

— А тебя? — решилась спросить Ксения, растерянная от вида его искренней улыбки, так преобразившей его суровые черты.

— А у меня это исступление давно, Кася. Как тебе в очи глянул, так и нашло на меня. Нет, не отводи глаз своих, посмотри на меня. Я, Кася, хочу мужем твоим стать венчанным. Ради тебя даже веру твою приму, поменяю костел и ксендза на церкву твою и попа. Не качай головой, никто не нудит тебя ответа дать нынче же. Просто знай, что я в любой день готов встать подле тебя, руку твою взять в свою. И ждать готов того хоть до скончания лет. Думай, Кася, думай! А пока не надумала, вот моя рука, что отныне я буду подле тебя как брат твой пусть и не с братскими мыслями в голове.

С тех пор Лешко действительно ни разу не заговорил о своих чувствах к ней, ни разу не дал понять, что желает ее. Всегда рядом, всегда готовый помочь ей, если надо то. Только порой Ксения ловила на себе случайно его горящий огнем взгляд. Или на охоте, когда стояли близко друг к другу, ожидая зверя, замечала, как он вдыхает аромат ее волос, склоняясь к ней за ее спиной, полагая, что она того не видит. Его пальцы, скользившие быстро-быстро вдоль стана по спине, когда он помогал ей спешиться.