Марина Струк - Обрученные судьбой

• Название: Обрученные судьбой
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Начало XVII века. Время крови, разногласий и войн на Руси. Время Великой Смуты.

Именно в это время судьба сводит литовского шляхтича Владислава Заславского и Ксению, дочь московского боярина Калитина. Они не должны были встретиться, они слишком разные по вере и обычаям. Они должны быть врагами, ибо их народы схлестнулись меж собой в жестокой и кровавой войне. Они должны ненавидеть друг друга, ибо его сестра была угнана и убита русским боярином, а один из ее братьев погиб при битве под Кромами от руки польского наемника.

Но у судьбы свои правила и свои планы. Для каждого на этой земле. Судьба решила, что они должны встретиться. Судьба решила соединить их. Наперекор всем событиям, наперекор остальным людям, наперекор их собственной воле…

И придет любовь. Как благословенный дар…

Вот только каким будет это дар судьбы для них — на счастье или на горе? И каково это, когда сама судьба обручила тебя, навеки соединяя твою руку с тем, кого ты любить не должен?

---

Ежи стиснул зубы в гневе, вспыхнувшем в груди — не дай Бог, Лешко хоть пальцем коснулся его ласточки против воли, голову с плеч снесет! Он стал тихонько качать Ксению на руках, как качал Андруся перед тем, как уложить в постель на ночной сон. Рыдания постепенно затихали, и тогда он, уже сходя с ума от беспокойства, решил спросить об их причине. Плач снова возобновился, но от того, что он услышал, казалось, кровь перестала бежать по жилам, остановилось сердце.

— Я убила… убила пан Тадека… Добженского убила, — между всхлипами умудрилась выдавить из себя Ксения, и Ежи едва не свалился с постели, на которую присел вместе с той на руках. О Езус! О святые Мария и Иосиф! Недаром так ныло его сердце в груди все эти дни, когда он не заметил Добженского среди шляхтичей, что покидали Лисий Отвор. Видя его неподдельный интерес, Владислав тогда сказал, что Добженский уехал в северные земли по делам ординации, ведь скоро Адвент, и значит, литургический год к концу идет. Но чуял же, что не так все просто тут, чуял. Правда, подумать не мог, что Владислав перестанет доверять ему, пошлет Добженского проверять дворы окрестные. И вот…

— Душа моя черна ныне, как печная сажа, — тихо шептала потом Ксения, когда рыдания утихли. Ежи гладил ее растрепанные волосы, ее холодные, несмотря на то, что в спаленке было хорошо натоплено, ладони. — Грехи мои тянут, тяжко мне… Я не знаю, зачем он приехал на двор. Думаю, все стрелка искал, потому и в дом пошел, ведь в сенях обычно оружие лежит. А потом и меня увидел… Я-то решила уже, что не разведал кто я, не признал. А он, видать, все сразу понял, только тянул время… А потом запер меня в доме, не стал слушать меня… поехал в Лисий Отвор. Мы догнали его на пустоши перед топью, у короткой дороги в Бравицкий лес. Ах, если б он выбрал иную дорогу, ту, длинную! Тогда б его холопы нагнали, не мы с Лешко… «Стреляй!», сказал тогда Лешко, «уйдет!» И я взяла его на прицел, Ежи… Святый Боже! Я смотрела на него поверх самострела, а перед глазами его лицо стояло, его голос в ушах слышался… И твой, что шептал про чужую правду, помнишь? А потом поняла, что не могу… не могу… сама не понимаю, как могло то случиться. Всего миг, короткий миг! Лешко тогда кричал на меня, а потом моими же руками и убил его… Пустил стрелу, ведь знал, что я цель уже взяла… И он упал… упал! Я убила его, Ежи. Пусть не по своей воле, по чужой! Но руки мои были… в крови они… и прямо в спину… в спину!

— Где… — Ежи хотел спросить про то, где тело лежит, по-прежнему ли у пустоши, а потом смягчил свой вопрос. — Где он? Где Добженский? Там, у топи?

— Я не ведаю, — покачала головой Ксения. — Все, что помню — свой крик, когда стрела полетела, и черноту после. Ни разу духа не теряла, а тут он вылетел вон… Вернулся тут только, на лавке гридницы, куда меня Лешко принес. О Святый Боже! Видеть его не желаю! Как он мог?! Как мог? Моими руками…!

— Тихо, ласточка, тихо, — снова стал успокаивать ее Ежи. Он еще сам не знал, что ему делать стоит при таких делах, что разворачивались ныне. Все плотнее и плотнее заматывались нити, и отчего-то ему стало казаться, что эти нити складываются в петлю, что когда-нибудь накинется на его шею.

— Я после к топи хлопов посылала. Никого не нашли — ни коня, ни… пана Тадека, — шептала Ксения. — А потом и в Лисий Отвор приказала сходить. Там ворота открыты, только хлопы по двору ходят. Говорят, нет никого в каменице. Нет там пана Добженского. Как уехал несколько дней назад, так и нет…

— Ну, нет тела, прости Господи, нет и убийства, Кася, — сказал Ежи, стараясь, чтобы голос звучал, как можно увереннее. — Кто ведает, вдруг его хлоп какой нашел? Польстился на перстни да одежу богатую, решил, что может, награду получить, коли выходит того. Вот и забрал на свой двор. А молчит о том, чтобы самому не попасть под стрелу или саблю чью-то. Это ж дело такое…

Ксения резко подняла голову и взглянула на Ежи горящими глазами. Даже несмотря на скудный свет, он сумел разглядеть, какая горячая надежда, что Добженский жив, вдруг появилась в них, сжалось сердце шляхтича.

— Ты думаешь…? — спросила она, еле дыша. Ежи кивнул, стараясь выглядеть уверенным и не показать истинных мыслей своих. Никто не будет тащить раненого на свой двор, побоится хлоп чьей-то руки горячей. Стянет перстни с рук, снимет одежду, что сможет продать кому после, да в ближайшую топь и бросит, даже если тот дышать будет. Но Ксении он, конечно, этого не скажет. Ни к чему ей то знать. Вон как посветлела лицом, как дышать стала ровнее. Не стоит ей даже думать о том, кляня себя, считая себя черной от грехов, что даже от общения с сыном отказывалась, полагая, что запачкает того, осквернит…

Ежи оставил Ксению класть поклоны перед образами, молиться о том, что пан Тадеуш все же выжил после того выстрела, сделанного пусть и ее рукой, но не по ее воле. Пусть патеры читает, если это покой какой в душу принесет. А потом сел в гриднице дожидаться приезда Лешко, за которым послал холопа, велев звать шляхтича, невзирая на время позднее.

Тот пришел почти тут же, словно ожидал приезда Ежи и не ложился спать. Сел напротив за стол, снял шапку с темных волос, отряхнув снег с мехового околыша, положил ту подле себя на лавку. Збыня по знаку пана быстро поставила перед теми кружки с пивом и блюдо с холодным мясом и хлебом, а потом ушла к себе плотно затворив за собой дверь, прочитав по лицам шляхтичей, что разговор им ныне предстоит непростой.

— Что ж ты творишь, сучий сын? — с горечью произнес Ежи, глядя в глаза Лешко, что смотрел на него исподлобья. — Ее руками убить! Ты же ее тем едва в могилу не свел.

— Скажи ей! — вдруг взревел Лешко в голос. — Скажи ей, что то мой только грех! Мой и ничей боле. Мне за него отвечать, а не ей. Но он ранен был, слышишь, пани Кася? Не подох тогда твой шляхтич от стрелы! Я пытался ей сказать то, да разве ж она меня слушает ныне? Даже на порог вон не пускает в дом. Да и как не выстрелить было? Ушел бы тогда да к пану ординату.

Ежи вздрогнул невольно, когда Лешко произнес последнюю фразу, и тот усмехнулся. Протянул руку к хлебу, отрезал ломоть и положил на тот мясо, стал есть, запивая пивом, ничуть не смущаясь пристального взгляда Ежи.

— Никто бы не покалечил пани за то, что в лесу магнатском ездила, — проговорил Ежи, но Лешко покачал головой.

— За это — нет. А за другое — вполне может быть, — а потом вдруг спросил резко, почти без паузы, не давая Ежи опомниться. — Она зазнобой была его, верно? Магнатской зазнобой? А потом, видать, приелась красой своей. Или он жениться решил и отослал ее от себя. Нет, она сама от него уехала, норов такой — не простила свадьбы этой. И в чреве своем кое-кого увезла тогда, верно? Я ведь не дурак, пан Юрась, я видел ордината давеча в лесу, когда вы уезжали со двора. Знакомый профиль у того! И Андрусь, выходит… Андрусь…и глаза ее такими голубыми становятся, когда думает о нем, — он вдруг вонзил с силой нож, что держал в руке, в стол, пробивая скатерть, вонзая глубоко лезвие в дерево. — Вон как побелел ты, пан Юрась. Не ждал, что смогу разгадать загадку вашу с Касей. Недаром ты ее привез именно в то время, как пану ординату жениться предстояло. Прятал ее тут. Я-то помню, как ты по первости не желал ее даже в церкву отпускать на молитвы, все боялся, что прознает кто. И как она в Заслав поехала прямо за тобой тогда, будто черти гнались за ней. И в лес Бравицкий… Все помню.

Он замолчал на некоторое время, жевал мясо с хлебом, шумно отхлебывал пива из кружки, не обращая внимания на застывшего напротив Ежи, что кусал в волнении ус.

— Но тайна Каси — моя тайна, — проговорил после медленно Лешко, вытирая пену и крошки с усов рукавом жупана. — Я в могилу ее унесу, а не скажу никому даже на исповеди. И придушу любого, кто открыть ее решит тому, кому не должно, переломаю кости ему. Ведь я бы на месте Заславского не стал с вами обоими мирных бесед вести. Вы же украли самое дорогое, что есть у шляхтича после чести — его сына, наследника рода. Я бы убил тебя, не раздумывая, до того изрядно попытав за воровство твое, а Касю… — Лешко не стал договаривать, сжал ладонь в кулак, побледнев. — Потому и убил я этого шляхтича, что давненько в Лисьем Отворе крутился на дворе. Он ведь не простой шляхтич. Доверенный, как я заприметил. Такому поверишь безоговорочно… И Заславский ему поверит.

— Ты убил его? — переспросил Ежи, сопоставляя в голове все, что услышал нынче. Если Кася тогда в обмороке была, у Роговского вполне хватило времени добить раненого и столкнуть того в топь. Никто и никогда не нашел бы следа.

— Ни слова не скажу более, только ей, — кивнул на закрытую дверь спаленки Лешко. — Но и ей негоже боле слушать о том. Был шляхтич, и нет его. Короток бывает порой век у того, кто саблю на поясе носит, сам ведаешь. Ей тут оставаться нельзя. И Андрусю тоже. У меня земли остались в порубежье. Ныне, когда Московия и король наш договоры о мире подписать пытаются, нет резона мне в стороне от них быть. Мы можем уехать туда, и ни единая душа не найдет нас там.