Марина Струк - Обрученные судьбой

• Название: Обрученные судьбой
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Начало XVII века. Время крови, разногласий и войн на Руси. Время Великой Смуты.

Именно в это время судьба сводит литовского шляхтича Владислава Заславского и Ксению, дочь московского боярина Калитина. Они не должны были встретиться, они слишком разные по вере и обычаям. Они должны быть врагами, ибо их народы схлестнулись меж собой в жестокой и кровавой войне. Они должны ненавидеть друг друга, ибо его сестра была угнана и убита русским боярином, а один из ее братьев погиб при битве под Кромами от руки польского наемника.

Но у судьбы свои правила и свои планы. Для каждого на этой земле. Судьба решила, что они должны встретиться. Судьба решила соединить их. Наперекор всем событиям, наперекор остальным людям, наперекор их собственной воле…

И придет любовь. Как благословенный дар…

Вот только каким будет это дар судьбы для них — на счастье или на горе? И каково это, когда сама судьба обручила тебя, навеки соединяя твою руку с тем, кого ты любить не должен?

---

— Пани Касе решать то, — проговорил Ежи, хмуро взглянув на шляхтича. — Но скажу напрямик — я против того буду. Не стоит ей боле бегать, добегались уже…

— Крови ее хочешь? Своего живота не жаль, пан Юрась? — вспылил Лешко снова. — Нет пощады ворам, ты ведаешь то. Или сам с повинной прийти желаешь к нему? Покаяться в том, что случилось? И ее за собой привести?!

— Пани Касе решать о судьбе своей, — снова повторил Ежи, глядя пристально в глаза Лешко. — Как решит, так и будет. То ее доля, знать, и решение ее должно быть. А теперь иди к ней и скажи, что мне сказал про Добженского. Что ранила его стрела, не убила вовсе. Но остальное…! Не томи ей душу более, доле ей горестей ныне.

И Лешко без возражений поднялся из-за стола, пошел в комнату Ксении, где та по-прежнему тихо молилась, стоя на коленях перед образами. У него дух перехватило от этого вида: тонкая фигурка в белой рубахе и простой суконной юбке, стройный стан обтянут тканью шнуровки, пряди волос, выскользнувшие из длинной косы цвета спелой пшеницы, вокруг лица. Она взглянула на него мимолетно, но от красы ее лица у него вдруг ослабели ноги. Что же творится с ним?! Как можно то?!

Пани Кася не прогнала его сразу же, завершила молитву, а потом поднялась на ноги, повернулась к нему. Он упал на колени, обхватил ее ноги через ткань, прижался лбом к ее коленям, горячо зашептал, путаясь в словах, оробев от ее сурового взгляда. Поведал ей, что бес его попутал, когда положил свои пальцы поверх ее, когда нажал на пусковой курок, отпуская стрелу. Что защитить ее хотел, ведь узнал пана из свиты ордината, помнил, как гнали Касю через Бравицкий лес с собаками. Оттого и не мог допустить, чтобы пан скрылся от них. Но пан тот стрелой ранен был…

— Ранен? — ахнула Ксения, и он почувствовал, как задрожали ее ноги под его руками.

Ранен, подтвердил Лешко, не поднимая на нее глаз, не смея на нее смотреть. Лешко тогда испугался за пани Касю, что закричала не своим голосом да едва с лошади не свалилась, потеряв сознание. Увез он ее на двор сюда, а после, когда убедился, что с пани не худо уже, уехал поглядеть раненого на пустошь. Да только не было его там. Ни коня, ни шляхтича на траве. А куда делся, Лешко не ведает…

И он видел, как она оттаяла от своего холода, что еще недавно сковал ей душу, как обрадовалась, что шляхтич может живым быть. Позволила даже ладонь себе обжечь его горячими губами, а после выпроводила вон, сославшись на усталость. И он уехал со двора, довольный тем, что вернул ей покой и радость, которые сам же отнял так жестоко, уехал, зная, что впервые за это время она ляжет в постель и будет видеть добрые сны. Ради этого даже греха на душу не жаль взять, даже в ад не страшно сойти!

И Ксения действительно впервые за несколько дней забылась в ту ночь спокойным сном без сновидений, прижав к себе Андруся, которого по ее просьбе перенес в ее постель Ежи. Он не ушел тут же из комнаты, а долго смотрел на спящих Ксению и ее сына, словно думая о чем-то, накручивал ус. А потом не направился в свою спаленку, сидел в гриднице у печи, наблюдая за огнем, пожирающим поленья, курил чубук. Так и просидел до самых петухов, только с первыми лучами солнца ушел к себе в спальню.

Ежи долго прижимал к себе Анджея, прощаясь, когда уже ждал его во дворе оседланный конь, чтобы тронуться в обратный путь. Странное чувство, что ему следует немедля ехать в Заслав, так и не отпустило за всю ночь, тихо ныло в груди. Он отстранил от себя мальчика, потрепал тому светлые вихры, дивясь тому, как быстро растет панич. Или может, это он, Ежи, редко бывает здесь на дворе, редко видит Анджея?

— Я решил уехать из Заслава, — медленно проговорил Ежи, когда они почти подъехали до начала леса, до которого Ксения напросилась проводить его, и у которого им предстояло проститься. Та удивленно взглянула на него из-под лисьего околыша шапки. — В вотчине жить буду отныне. Примешь старика?

— О чем ты говоришь? Это твоя земля! Ты же ведаешь, тебе всегда здесь рады, — ответила Ксения. А потом подмигнула Ежи. — Я точно ведаю, кто будет более всех рад твоему решению. Может, и под венец тебя отведем, а, пан отец?

— Дурость говоришь, Кася, — нахмурил брови шляхтич, но глаза его улыбались. — Кто пойдет под венец с таким стариком, как пан Смирец? Да к тому же пани Эльжбета — вдова со средствами, а я… не голота, конечно, но и до ее ларей моим далеко по набитости.

— Дурость не я говорю, — грустно улыбнулась Ксения. — Разве ж в ларях счастье-то?

Ежи с тоской окинул взглядом ее лицо с темными кругами под глазами. Сколько же довелось пережить этой девочке? И что еще ждет их там, впереди? Снова вдруг заныло сердце тревожно.

— Я приеду и здесь обдумаю, как нам быть с тобой, — проговорил он. — Но я решу, ты веришь мне? А про Добженского не думай боле. Он и не из таких переделок выходил живым. Знала бы ты о тех! А раз ранен, то знать, непременно объявится вскоре. Только вот сколько у нас дней до того?

Ежи ненавидел ложь. Стонала душа от того, сколько ему приходилось лгать за последние годы, но разве он мог что-то поделать тут? Ложь во благо — иная ложь, убеждал он себя мысленно.

— Тревожно мне, Кася, что-то, — признался Ежи, когда они прощались у кромки леса, в бело-черные глубины которого убегала дальше дорога. — Владислав ведь уехал из Лисьего Отвора, получив грамоту от дяди. Недаром тот снова в Заслав едет, недаром, чует сердце мое. Потому Лешко от себя не прогоняй далече. Он защитит тебя, коли беда придет.

— Какая беда, Ежи? — побледнела Ксения в тот же миг, вспоминая тот сговор, в который когда-то вовлек пана Смирца епископ.

— Ты не белей лицом ранее срока! — жестко сказал Ежи. — То дело московитки касалось. Ты же ныне не она, забыла? Ты — пани Катаржина Вревская, того и держись, что бы ни случилось. Бумаги об адопции есть, все чисто тут. Да и какой от тебя ныне вред? От тебя только польза ныне, — вдруг улыбнулся он, а потом притянул к себе ее, коснулся губами ее лба прямо под околыш шапки. — Ну, здрава будь, ласточка. И телом, и духом. И о худом не думай, не надобно! Все будет добже!

Ксения наблюдала, как скрывается в лесу, удаляясь все дальше и дальше по заснеженной дороге, Ежи с холопом, которого всегда брал в путь, удерживая на месте непоседливую Ласку. Той явно не терпелось пуститься вскачь, взметая из-под копыт снег, которого изрядно намело за эти дни. Тревога, что снедала шляхтича, на короткий миг вдруг передалась и ей, похолодело сердце при воспоминании о епископе. Она вспомнила профиль того под маленькой шапочкой на уже тронутых сединой волосах, его длинные пальцы, сжимающие шахматную фигуру. До сих пор ей было не по себе при мысли о том, как он мог так поступить с ней, не хотелось в то верить. Интересно, как он воспримет весть, что она жива, что у нее есть сын от Владислава? И как воспримет то Владислав…?

А следом за этими думами в ее голову ворвался Добженский. Его спина, обтянутая кунтушем, в которую вонзилась та злополучная стрела. Сдавило горло, слезы снова навернулись на глаза. Но Ксения не позволила им пролиться сейчас. Только, когда переступила порог маленькой церквушки, когда стояла перед освещенными светом тонких свечей образами, позволила им соскользнуть по щекам вниз.

— Господи, — беззвучно молилась она. — Пусть он выживет… пусть кто-нибудь поднял его тогда с мокрой земли и выхаживает, укрывая от всех. Ведь ведаешь, Господи, что не желала я смерти его, не пустила бы ту стрелу по своей воле. Страшен мой грех, Господи. Прошу тебя, пусть он будет жив и здрав, даже если принесет мне погибель.

Ксения ныне стала ездить в церковь чаще обычного: каждый день против дней малого поста и воскресенья, когда проводились службы для прихожан-схизматиков. Ей казалось, что именно там она будет услышана, именно там ее молитвы быстрее достигнуть цели, и когда-нибудь она услышит вести о том, что он жив и здравствует. Она почти каждый тыздень посылала холопов поспрашивать по округе, не встречал ли кто раненого стрелой шляхтича, но всякий раз те возвращались ни с чем, и она снова и снова просила Господа помочь рабу Божьему пану Добженскому, пусть и латинянину.

Следуя совету Ежи, Ксения снова приблизила к себе Лешко, но той близости, что была меж ними ранее, уже не стало. Она стала вдруг подмечать за ним иное, то, что раньше было скрыто от нее: тяжелый взгляд из-под бровей, так схожий с тем другим, который Ксения так долго не могла забыть. Взгляд Северского — напряженный, выжидающий, обвиняющий. А быть может, это ее разум играл с ней дурную шутку, сравнивая Лешко с тем, что когда-то причинил ей столько боли, долгое время заставлял ее делать то, что она желала, подавлял ее. Она порой кидала взгляд на большие ладони Лешко, сжимающие поводья, когда они пробирались через заснеженный лес, желая поохотиться на тетеревов и куропаток, и вспоминала всякий раз, как эти самые пальцы легли поверх ее руки, сжимающей самострел, как нажали на ее пальцы, призывая выпустить стрелу.