Джеральд Мартин - Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

• Название: Габриэль Гарсиа Маркес. Биография
• Автор: Джеральд Мартин
• Издательство: СЛОВО
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-387-00279-3

Джеральд Мартин, профессор Питтсбургского университета и эксперт латиноамериканской литературы, потратил 17 лет своей жизни на то, чтобы создать биографию одного из величайших писателей современности — Габриэля Гарсиа Маркеса. В 2006 г. Маркес объявил мировой прессе, что Мартин его «официальный» биограф. Как пишет сам профессор: «Наверно, можно считать, что я — его единственный официально „не запрещенный“ биограф. Это высокая честь».

Много часов Мартин провел в беседах с самим писателем, его родными, переводчиками и ближайшими друзьями, в том числе с Фиделем Кастро. В общей сложности он взял около трехсот интервью. Самым трудоемким, по словам биографа, было разобраться в хитросплетениях многочисленных мифов, которыми окружил себя писатель, ведь «почти каждое значимое событие в своей жизни Маркес описывал то так, то эдак», прибегая к «мистификации и наглому интриганству, чтобы пустить журналистов или литературоведов по ложному следу».

Биография Маркеса дана на фоне истории Латинской Америки, которая представляет для читателя самостоятельный интерес.

---

Из общежития «Альянс Франсез» Маркес переехал в дешевую гостиницу, в которой любили останавливаться приезжие из Латинской Америки, — в отель «Фландр», находившийся в Латинском квартале. Гостиница размещалась в доме 16 по улице Кюжа и принадлежала месье и мадам Лакруа. Напротив стоял более роскошный Гранд-отель «Сен-Мишель», где тоже любили останавливаться латиноамериканцы[497]. Например, там долго жил авторитетный афрокубинский поэт и член Коммунистической партии Николас Гильен — один из многих латиноамериканских писателей, ставших изгнанниками в ту эпоху диктаторов: Одрии в Перу (1948–1956), Сомосы в Никарагуа (1936–1956), Кастильо Армаса в Гватемале (1954–1957), Трухильо в Доминиканской Республике (1930–1961), Батисты на Кубе (1952–1958), Переса Хименеса в Венесуэле (1952–1958) и Рохаса Пинильи в Колумбии (1953–1957). В этом районе властвовал дух находившейся поблизости Сорбонны, но архитектурный фон создавала грозная махина величественного Пантеона.

Почти сразу же Гарсиа Маркес связался с Плинио Апулейо Мендосой, с которым познакомился в Боготе незадолго до апрельского восстания 1948 г. Мендоса-младший был серьезный, несколько претенциозный молодой человек. Политическое поражение его отца, которому после убийства Гайтана пришлось отправиться в изгнание, изменило его мировоззрение. Теперь он тяготел к радикальному социализму и был на пути к тому, чтобы стать сторонником международного коммунистического движения. В боготской прессе он читал о публикации повести Маркеса «Палая листва» и «предположил — на основе его фотографии и заглавия, — что он, должно быть, плохой романист»[498]. В канун Рождества 1955 г., когда Мендоса вместе с двумя своими приятелями-колумбийцами сидел в баре «Ла Шоп Паризьен» («Парижская кружка»), находившемся в Латинском квартале, туда с зимнего холода вошел одетый в пальто Гарсиа Маркес. Во время их первой беседы о литературе, о жизни и журналистике Гарсиа Маркес показался Мендосе и его друзьям заносчивым самодовольным человеком, словно те полтора года, что тот провел в Боготе, превратили его в типичного cachaco. Маркес заявил, что Европа совершенно не произвела на него впечатления. И вообще он вел себя так, будто, кроме себя, любимого, его больше ничего не интересует. В его арсенале уже был один изданный роман, и он оживился только тогда, когда разговор зашел о его работе над следующей книгой.

Как оказалось в Плинио Мендосе Гарсиа Маркес тогда встретил своего будущего лучшего друга, хотя отнюдь не самого верного. С годами Мендоса узнает Маркеса лучше многих других, а поскольку в отличие от многих Плинио менее склонен ограничивать себя рамками условностей и открыто выражает свое мнение, он станет одним из самых надежных источников информации о жизни Гарсиа Маркеса и становлении его как творческой личности. Несмотря на то что при первой встрече в Париже Маркес Мендосе совсем не понравился, он пригласил новоприбывшего на рождественскую вечеринку, которую устраивали в своем доме на улице Генего, у Сены, колумбийский архитектор из Антиокии Эрнан Вьеко и его голубоглазая жена-американка. Там гостей — в основном это были эмигранты и изгнанники из Колумбии — потчевали жареной свининой, салатом из листьев эндивия и красным бордо. Гарсиа Маркес взял гитару и спел вальенато, которое сочинил его друг Эскалона. Это несколько улучшило то первое негативное впечатление, что сложилось о нем у колумбийцев, но все равно хозяйка дома заметила Плинио, что новый знакомый — «ужасный парень», с большим самомнением, да еще и сигареты тушит о подошву ботинка[499]. Через три дня Маркес и Мендоса снова встретились. Выпал первый снег, и Гарсиа Маркес, дитя тропиков, танцевал на бульваре Сен-Мишель и Люксембургской площади. Неприязнь Мендосы растаяла, как снежинки, блестевшие на пальто Гарсиа Маркеса.

Они тесно общались почти весь январь и февраль 1956 г. Потом Мендоса вернулся в Каракас, где теперь жила почти вся его семья. В те первые недели два новых друга проводили время в излюбленных заведениях Мендосы в районе Сорбонны — в кафе «Капулад» на улице Суфле или в «Акрополе», дешевом и шумном греческом ресторане, стоявшем в конце Рю-де-л'Эколь-де-Медесин. Если о Гарсиа Маркесе некоторые в ту пору отзывались нелестно, считая его неприятным человеком, то и Плинио Мендоса тоже не слыл душкой среди своих знакомых. Более того, мало кто из колумбийцев, услышав его имя (в Колумбии его все называют просто Плинио, как Маркеса — Габо), проявляет безразличие. Многие считают его хитрецом, типичным уроженцем гор его родной Бойаки[500], однако все сходятся во мнении, что он блестящий журналист и полемист. Он непредсказуем и сентиментален, но при этом забавен, умеет посмеяться над самим собой (причем абсолютно искренне, а это большая редкость), полон энтузиазма и великодушен.

В конце той первой недели января Маркес с Мендосой сидели в кафе на Рю-де-л'Эколь, читая и Le Monde, и узнали, что Рохас Пинилья, цинично используя прямые угрозы и цензуру, в конце концов закрыл El Espectador (El Tiempo закрыли за пять месяцев до этого). По словам Мендосы, Маркес недооценил значимость этого события. «„Ерунда“, — сказал он прямо как тореадор, пораненный быком. Но это было более чем серьезно»[501]. Чуть ранее в том же месяце El Espectador оштрафовали на 600 000 песо, а теперь и вовсе закрыли. Гарсиа Маркес перестал получать чеки и к началу февраля уже не мог платить за номер в отеле «Фландр». Мадам Лакруа, добрая душа, закрывала глаза на то, что он не вносит вовремя плату за проживание. По одной из версий Гарсиа Маркеса, она постепенно переселяла его все выше и выше, пока он в итоге не оказался на седьмом этаже здания, на неотапливаемом чердаке, и она сделала вид, будто забыла про него[502]. Там друзья однажды увидели, как он пишет в перчатках, руане[503] и шерстяной шапке.

Гарсиа Маркес жил на скудные средства уже до того, как пришло известие о закрытии El Espectador. Мендосу поразило, как мало вещей он привез с собой из Колумбии. Мендоса познакомил Маркеса с Николасом Гильеном и еще одним коммунистом, богатым венесуэльским романистом и журналистом Мигелем Отеро Сильвой, который вместе со своим отцом в 1943 г. основал влиятельную каракасскую газету El Nacional. Они встретились случайно в одном из баров на улице Кюжа незадолго до того, как Мендоса уехал в Венесуэлу, и Отеро Сильва пригласил их на ужин в популярное кафе «О Пье дю Кошон» («Свиная ножка»), находившееся у рынка Лез-Аль. Годы спустя, когда они станут друзьями, Отеро Сильва не сможет вспомнить бледного, болезненно, тощего молодого колумбийца, который, уплетая за обе щеки ниспосланный ему счастливым случаем дармовой ужин, внимательно слушал оценку положения во Франции и Латинской Америке с коммунистической точки зрения[504]. Отеро Сильва и Гильен только что узнали, что 25 февраля, в последний день работы XX съезда КПСС, Хрущев осудил культ личности Сталина; их глубоко обеспокоило, что на съезде был объявлен новый политический курс — на мирное сосуществование государств с различным социальным строем. Они считали, что это пораженческая политика, и с волнением обсуждали будущее международного коммунистического движения[505].

Гильен станет главным героем одного из любимых анекдотов Гарсиа Маркеса о парижском периоде его жизни. «Это случилось тогда, когда Перон правил Аргентиной, Одриа — Перу и Рохас Пинилья — моей страной; когда правили Сомоса, Батиста, Трухильо, Перес Хименес и Стресснер; и вообще вся Латинская Америка была усеяна диктаторами. Николас Гильен обычно вставал в пять утра и читал газету за чашечкой кофе. Потом открывал окно и громко, так что его слышали в обеих гостиницах, где полно было латиноамериканцев, сообщал новости — орал во все горло, будто находился в каком-нибудь патио в Камагуэе[506]. Однажды он открыл окно и крикнул: „Его свергли!“ — и все — аргентинцы, парагвайцы, доминиканцы, перуанцы — подумали, что речь идет об их диктаторе. Я тоже его услышал и подумал: „Черт, Рохас Пинилья помер!“ Потом он сказал мне, что имел в виду Перона»[507].

15 февраля 1956 г., через полтора месяца после закрытия El Espectador, была основана ее правопреемница — газета El Independiente. Два месяца ее возглавлял экс-президент страны и бывший генеральный секретарь Организации американских государств Альберто Льерас Камарго. После нескольких очень трудных и тревожных недель Гарсиа Маркес вздохнул свободнее. Плинио Мендоса, уезжая в Каракас в конце февраля, с легким сердцем покидал своего нового друга: тот снова прочно стоял на ногах, был материально обеспечен. Первая почти за три месяца статья Гарсиа Маркеса появилась в новой газете 18 марта. Он отправил состоящий из 17 частей репортаж — почти сто страниц (это выяснилось, когда статья была перепечатана и вышла отдельной книгой) — о судебном разбирательстве, связанном со скандалом о шпионаже: людям, представшим перед судом, вменялось в вину, что в период последних месяцев господства французов во Вьетнаме они передали коммунистам секретную информацию французского правительства. Таким образом, 12 марта 1956 г. El Independiente на первой полосе объявила «Специальный корреспондент El Independiente отправляется на самое сенсационное судебное разбирательство века». (Неудивительно, что позже Гарсиа Маркес будет пользоваться репутацией мастера гиперболы.) К сожалению, 15 апреля El Independiente закроют, и Гарсиа Маркес, затратив огромные усилия на серию очерков, так и не сумеет донести до читателя развязку скандального суда, что, конечно же, их расстроит, хотя это не самый лучший из его репортажей — как в плане занимательности, так и в плане литературных достоинств. И опять он, сам того не подозревая, окажется косвенно связанным с человеком, который позже войдет в его жизнь. Звездой судебного процесса был бывший министр внутренних дел, позднее министр юстиции Франсуа Миттеран — «белокурый молодой человек в светло-синем костюме, придавший судебному заседанию легкую окраску киношного действа»[508]. Сам Миттеран в этом деле тоже находился под подозрением, поскольку выступал против колониальной войны во Вьетнаме. Однако теперь и Миттеран, и весь остальной состав суда стали материалом для нового романа Гарсиа Маркеса.