Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

• Название: Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Классическая проза

ТЕККЕРЕЙ Уилльям Мэйкпис (William Makepeace Thackeray, 1811–1863) — знаменитый английский писатель-реалист. Р. в Калькутте. После смерти отца, колониального чиновника, был отвезен шестилетним ребенком в Англию. Учился в Кэмбриджском ун-те. Но уже через год после поступления в ун-т Т. покинул его [1830] и отправился в путешествие по Европе с целью изучения живописи, к к-рой он с ранних лет проявлял большие способности (Т. сам иллюстрировал свои романы и был незаурядным карикатуристом). Он посетил в 1830–1831 Веймар, где встретился с Гёте. Не добившись успеха в живописи, Т. обратился к журналистике. Стал парижским корреспондентом и пайщиком лондонской газеты «The Constitutional». В 1837 Т. возвратился в Лондон и стал сотрудничать в многочисленных газетах и журналах («Fraser's Magazine», «The New Monthly» и др.) как фельетонист и карикатурист, под самыми различными псевдонимами (Jellowplush, Titmarsh и др.), подвизаясь во всех жанрах: от пародии и эпиграммы до очерков и сатирического романа. Особо следует отметить близкое участие Т. (1845–1851) в известнейшем юмористическом журнале Англии «Панч» (Punch).

---

Мы подъѣхали къ воротамъ, украшеннымъ королевскимъ гербомъ; отсюда подвели насъ къ пестрой выставкѣ, которую случалось намъ видѣть нерѣдко. Это былъ дворцовый сарай, музеумъ большихъ, покрытыхъ плесенью, золоченыхъ каретъ осьмнадцатаго вѣка. Позолота слѣзла съ колесъ и дверокъ; бархатъ полинялъ отъ времени. Когда думаешь о мушкахъ и пудръ придворныхъ дамъ, улыбавшихся сквозь стекла этихъ оконъ, о епископахъ, прикрытыхъ митрами, о маршалахъ въ огромныхъ парикахъ, о любезныхъ аббатахъ, въ поярковыхъ шляпахъ, какія носили въ то время, когда представляешь себѣ всю эту картину, — душѣ становится какъ-то весело. Многіе вздыхаютъ о славѣ минувшихъ дней; другіе же, принимая въ соображеніе ложь и фанфаронство, порокъ и раболѣпство, шумно проѣзжавшіе въ этихъ старинныхъ каретахъ, утѣшаютъ себя мыслью объ упадкѣ блестящихъ и убыточныхъ учрежденій, которыя были и тяжелы, и неумны, и непригодны для обыденныхъ потребностей народа. Хранитель этихъ рѣдкостей разсказывалъ о нихъ чудныя вещи. Одной каретѣ насчитывалъ онъ шестьсотъ лѣтъ; тогда какъ видно съ перваго взгляда, что она сдѣлана въ Парижъ, во время регента Орлеана.

Но отсюда одинъ шагъ до заведенія, богатаго жизнью и силою, — это сиротское училище для тысячи мальчиковъ и дѣвочекъ, основанное Дономъ Педро, который помѣстилъ его въ упраздненномъ Белемскомъ монастырѣ. Здѣсь видѣли мы превосходныя галереи, обширныя, наполненныя чистымъ воздухомъ спальни и великолѣпную церковь. Въ Оксофордѣ нашлось бы довольно джентльменовъ, готовыхъ заплакать при мысли объ упраздненіи монастыря, для того, чтобы дать мѣсто бѣднымъ малюткамъ, въ образованіи которыхъ не принимаютъ даже участія духовныя особы. «Здѣсь всякій мальчикъ можетъ найти занятіе по своимъ склонностямъ», объяснялъ намъ маленькій чичероне, говорившій несравненно лучше насъ по-французски. Держалъ онъ себя какъ нельзя болѣе прилично; платье на немъ отличалось опрятностью и временнымъ покроемъ, хотя и было сшито изъ бумажной матеріи. Также точно были одѣты и всѣ другія дѣти. Съ удовольствіемъ прошли мы по классамъ; въ одной комнатъ занимались математикою, въ другой рисованьемъ; одни изъ учениковъ слушали лекціи о кройкѣ и шитьѣ, другіе сидѣли у ногъ профессора сапожнаго искусства. Одежда учениковъ была сшита ихъ собственными руками; даже глухо-нѣмые учились чтенію и письму, а слѣпые музыкѣ. Тутъ невольно позавидывали мы глухимъ, потому что эти музыканты производили такой ужасный гамъ, до какаго едва ли удавалось когда нибудь достигать слѣпымъ нищимъ.

Отсюда отправились мы во дворецъ Нецесидадесъ, составляющій только флифель задуманною нѣкогда огромнѣйшаго зданія. Ни у одного короля португальскаго не хватило денегъ на окончательную постройку его: это было бы что то въ родъ Вавилонскаго столпа, еслибъ достало только средствъ для осуществленія мысли архитектора. Видно, что онъ очень надѣялся на неизсякаемость серебряныхъ и золотыхъ рудниковъ Бразиліи, когда необъятный дворецъ этотъ рисовался въ его воображеніи. Съ возвышенія, на которомъ стоитъ онъ, открывается чудная картина. Передъ нимъ раскинулся городъ съ церквами и колокольнями, великолѣпный Тагъ виденъ на нѣсколько миль отсюда. Но къ этому дворцу ведетъ крутая дорога вдоль предмѣстія, застроеннаго гадчайшими домишками. При нихъ есть кое-гдѣ сады съ сухой, растреснувшейся землею, сквозь которую пробиваются мѣстами дервенистые стебли индѣйской пшеницы, прикрытые тѣнью широкихъ листьевъ алое, на которыхъ развѣшаны для просушки лохмотья, принадлежащія владѣтелямъ этихъ домиковъ. Терраса передъ дворцомъ усѣяна такими же лачугами. Нѣсколько милліоновъ, благоразумно истраченныхъ, могли бы превратить этотъ сухой холмъ въ такой великолѣпнѣйшій садъ, лучше котораго не нашлось бы въ мірѣ; самый же дворецъ, по своему мѣстоположенію, превосходитъ всѣ дворцы, видѣнные мною. Но дрянные домишки подползли къ самымъ воротамъ его; прямо надъ ихъ дранью и известью подымаются величавыя стѣны; капители и камни, отесанные для колоннъ, раскиданы по террасъ; здѣсь пролежатъ они цѣлые вѣка, и вѣроятно никогда не суждено имъ занять своего мѣста въ высокихъ, недостроенныхъ галереяхъ, рядомъ съ ихъ братьями. Чистый и сухой воздухъ не производитъ здѣсь вреднаго вліянія на постройки; углы камней остаются до-сихъ-поръ такъ остры, какъ будто каменьщики только-что кончили свою работу. Подлѣ самаго входа во дворецъ стоитъ какое то надворное строеніе, сгорѣвшее назадъ тому пятьдесятъ лѣтъ. Глядя на него, можно подумать, что пожаръ былъ вчера. Какъ ужасно было смотрѣть съ этой высоты на городъ, когда подымало и коробило его землетрясеніемъ! До-сихъ-поръ остались еще кое-гдѣ трещины и провалы; развалины лежатъ подлъ нихъ въ томъ самомъ видѣ, какъ рухнули зданія въ минуту страшной катастрофы.

Хотя дворецъ далеко не достигъ до своихъ полныхъ размѣровъ, однако и то, что построено, довольно велико для государя такой маленькой страны. Въ Версали и Виндзорѣ нѣтъ залъ, благороднѣе и пропорціональнѣе комнатъ этого дворца. Королева живетъ въ Аюдѣ, зданіи болѣе скромномъ. Нецесидадесъ назначенъ для большихъ праздниковъ, пріема пословъ и государственныхъ церемоніаловъ. Въ тронной залѣ стоитъ большой тронъ, увѣнчанный такой огромною, позолоченной короною, больше которой не случалось видѣть мнѣ ни одной регаліи на сценѣ Дрюри-Лэнскаго театра. Впрочемъ эфектъ, этой великолѣпной вещи ослабленъ старымъ, истасканнымъ брюссельскимъ ковромъ. Онъ прикрываетъ не весь полъ залы, и если очень велика корона, за то не великъ коверъ: стало быть пропорціональность въ меблировкъ не совсѣмъ нарушена. Въ пріемной посланниковъ потолокъ изукрашенъ алегорическими фресками, которыя совершенно соотвѣтствуютъ остальнымъ украшеніямъ этой комнаты. Дворцы считаю я самой непрочною вещью въ мірѣ. Въ несчастіи теряютъ они все свое достоинство; блескъ необходимъ для нихъ; какъ скоро люди не въ состояніи поддержать этого блеска, они склоняются къ упадку и становятся фабриками.

Тутъ есть галерея съ алегорическими картинами, о которымъ упомянулъ я прежде. Для Англичанина особенно замѣчательны въ ней портреты герцога Веллингтона, написанные въ настоящемъ португальскомъ стилѣ. При дворцѣ также есть и капелла, великолѣпно украшенная. Надъ алтаремъ возвышается ужасная фигура въ духѣ того времени, когда фанатики восхищались поджариваньемъ еретиковъ и криками Евреевъ, преданныхъ пыткѣ. Подобныя изображенія можно найти и въ городскихъ церквахъ, которыя все еще отличаются богатствомъ украшенія, хотя Французы и не посовѣстились ободрать съ нихъ серебро и золото, а со статуй короны и дорогія камни. Но Сультъ и Жюно, обкрадывая эти мѣста, руководствовались, кажется, тамъ философскимъ убѣжденіемъ, что мѣдь и стеклярусъ блестятъ на близкомъ разстояніи не хуже алмазовъ и золота.

Одинъ изъ нашихъ путниковъ, человѣкъ съ классическимъ складомъ ума, захотѣлъ взглянуть непремѣнно на водопроводъ, и мы, исполняя его желаніе, протряслись въ гадчайшихъ экипажахъ цѣлые три часа, поднимаясь съ холма на холмъ по сухимъ колеямъ ужаснѣйшей дороги, на которой торчали кое-гдѣ алое и чахлыя оливковыя деревья. Когда подъѣхали мы къ водопроводу, оказалось, что ворота его заперты. Въ награду за неожиданную неудачу, угостили насъ славной легендою, сочиненною, конечно, въ позднѣйшее время съ невинной цѣлью, выманить нѣсколько монетъ изъ кошелька легкомысленнаго путешественника. Въ городъ возвратились мы къ тому времени, когда надобно было спѣшить на пароходъ. Хотя гостинница, давшая пріютъ намъ, была и не слишкомъ хороша, но счетъ подали такой, что онъ сдѣлалъ честь бы лучшему заведенію въ Лондонѣ. Мы оставили ее съ превеликимъ удовольствіемъ; крѣпко хотѣлось намъ убраться изъ опаленнаго солнцемъ города и уйдти поскорѣй домой, къ черному котлу и раззолоченному изображенію леди Meри-Вудъ, блистающему на носу парохода. Но лиссабонскія власти очень подозрительны къ отъѣзжающему путешественнику, и намъ пришлось простоять цѣлый часъ въ устьѣ Тага, пока прописывались наши паспорты. Суда, нагруженныя крестьянами и пасторами, набитыя красивыми галегосами, въ темныхъ курткахъ, опоясанныхъ краснымъ поясомъ, и невзврачными женщинами, приходили и удалялись другъ за другомъ отъ стараго брига, на которомъ просматривались наши паспорты, а мы стояли передъ нимъ, не двигаясь съ мѣста. Испанскіе офицеры съ удовольствіемъ посматривали съ него, какъ досадовали мы на эту остановку, и препокойно курили сигары, не обращая ни малѣйшаго вниманія на наши просьбы и проклятія.

Удовольствіе наше при выѣздѣ изъ Лиссабона равнялось тому сожалѣнію, съ которымъ покинули мы Кадиксъ, куда прибыли въ слѣдующую ночь, и гдѣ позволено было пробыть намъ не болѣе двухъ часовъ. Городъ этотъ также прекрасенъ внутри, какъ великолѣпенъ снаружи; длинныя, узкія улицы его отличаются удивительной чистотою, дома изящны, и на всемъ лежитъ отпечатокъ довольства и благосостоянія жителей. Ничего не случалось видѣть мнѣ прекраснѣй и одушевленнѣе той картины, которую видѣлъ я теперь на длинной улицѣ, идущей отъ пристани къ рынку, заваленному плодами, рыбою и птицами. Все это лежало подъ разноцвѣтными навѣсами, вокругъ которыхъ возвышались бѣлые дона съ балконами и галереями; небо надъ ними было такое синее, что лучшій кобальтъ панорамъ показался бы не чистъ и мутенъ въ сравненіи съ нимъ. И какъ живописна была эта площадь съ своими мѣднолицыми ворожеями и нищими, которые заклинали насъ небомъ подать имъ милостыню, съ этими надменными рыночными дэнди въ узкихъ курткахъ и красныхъ поясахъ, которые, подбоченясь и куря сигару, гордо посматривали вокругъ себя. Это были конечно главнѣйшіе критики большаго амфитеатра, гдѣ происходитъ бой съ быками. На рогахъ здѣшнихъ быковъ нѣтъ пробокъ, какъ въ Лиссабонѣ. Низенькій, старый англійскій проводникъ, предложившій мнѣ свои услуги, лишь только успѣлъ я ступить на берегъ, разсказалъ множество занимательныхъ происшествій о быкахъ, лошадяхъ и людяхъ, убитыхъ во время этихъ побоищъ.