Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

• Название: Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Классическая проза

ТЕККЕРЕЙ Уилльям Мэйкпис (William Makepeace Thackeray, 1811–1863) — знаменитый английский писатель-реалист. Р. в Калькутте. После смерти отца, колониального чиновника, был отвезен шестилетним ребенком в Англию. Учился в Кэмбриджском ун-те. Но уже через год после поступления в ун-т Т. покинул его [1830] и отправился в путешествие по Европе с целью изучения живописи, к к-рой он с ранних лет проявлял большие способности (Т. сам иллюстрировал свои романы и был незаурядным карикатуристом). Он посетил в 1830–1831 Веймар, где встретился с Гёте. Не добившись успеха в живописи, Т. обратился к журналистике. Стал парижским корреспондентом и пайщиком лондонской газеты «The Constitutional». В 1837 Т. возвратился в Лондон и стал сотрудничать в многочисленных газетах и журналах («Fraser's Magazine», «The New Monthly» и др.) как фельетонист и карикатурист, под самыми различными псевдонимами (Jellowplush, Titmarsh и др.), подвизаясь во всех жанрах: от пародии и эпиграммы до очерков и сатирического романа. Особо следует отметить близкое участие Т. (1845–1851) в известнейшем юмористическом журнале Англии «Панч» (Punch).

---

IV

Гибралтаръ. — Военное Садоводство. — Все хорошо. — Мальта. — Религія и дворянство. — Древности Мальты. — Карантинъ. — Смерть въ карантинѣ

Предположите, что представители всѣхъ народовъ, какіе только есть на землѣ, столпились въ Уэппинѣ или Портсмутъ-Пойнтѣ, въ своихъ національныхъ костюмахъ и мундирахъ, съ своимъ языкомъ и обычаями, — и вотъ вамъ главная улица Гибралтара, которая одна только и называется здѣсь улицею. Всѣ же прочіе промежутки между рядами домовъ зовутся скромненько проходами или лэнами, какъ, напримѣръ, Бомбъ-лэнъ, Бэтери-лэнъ и т. д. Евреи и Мавры составляютъ господствующее населеніе главной улицы; изъ оконъ «Красавца Матроса» и «Лихой Морской Лошади,» гдѣ наши англійскіе моряки попиваютъ джинъ и пиво, несутся звуки хоровой пѣсни: Вдали я дѣвушку оставилъ за собою; тогда какъ сквозь рѣшетку испанской венты достигаютъ до васъ стукъ кастаньетъ и заунывное дребезжанье гитары. Очень любопытвое зрѣлище представляетъ эта улица вечеромъ, когда при яркомъ свѣтѣ фонарей шумно движется вдоль нея густая толпа, очень разнообразно одѣтыхъ прохожихъ. Тутъ увидите вы и смуглыхъ Мавровъ въ бѣлыхъ или красныхъ бурнусахъ, и загорѣлыхъ испанскихъ контробандистовъ, въ какихъ-то изогнутыхъ шапкахъ, надѣтыхъ сверхъ шелковаго платка, обхватившаго ихъ голову, и пьяныхъ матросовъ съ военныхъ и купеческихъ кораблей, носильщиковъ, Гануэзцевъ, жителей Галиціи и небольшіе отряды солдатъ, идущихъ на смѣну своихъ товарищей, которые содержатъ безчисленные караулы въ разныхъ частяхъ города.

Нѣкоторые изъ нашихъ товарищей отправились въ испанскую венту, какъ въ мѣсто болѣе романтическое, нежели англійская гостинница; другіе же предпочли клубъ Коммерческаго сквера, о которомъ уже заранѣе составилъ я очень выгодное понятіе, думая найдти въ немъ заведеніе ничѣмъ не хуже извѣстнаго лондонскаго клуба на Чарлсъ-Стритъ, съ такимъ же блестящимъ освѣщеніемъ я прилично одѣтыми офицерами, распивающими портвейнъ. Можетъ быть, во времена губернатора О'Гара онъ былъ и дѣйствительно очень хорошъ, но теперь устарѣлъ и мѣстами позаплѣсневѣлъ. Хотя его превосходительство Больверъ жилъ здѣсь, и я не слыхалъ, чтобы онъ жаловался на недостатокъ комфорта; однакоже другія, менѣе знаменитыя особы, не считаютъ обязанностью подражать его скромности. Да и какъ не ворчать? Половина удовольствій и непріятностей туриста соединена съ трактирной жизнью, и онъ можетъ говорить о гостинницахъ несравненно основательнѣе и живѣе, нежели о какихъ-нибудь историческихъ событіяхъ, заимствованныхъ изъ книги. Но все-таки этотъ клубъ — лучшая гостинница Гибралтара и указать на него полезно, потому что не всякій же путешественникъ, намѣревающійся посѣтить Гибралтаръ, можетъ видѣть искусанныя блохами физіономіи нашихъ товарищей, которые на другое же утро обратились въ бѣгство изъ испанской венты и пришли искать убѣжища въ клубѣ, въ этой лучшей гостинницѣ самаго прозаическаго и неудобнаго для жизни города.

Еслибы позволительно было нарушать священную довѣренность, я могъ бы разсказать вамъ много забавныхъ происшествій, слышанныхъ мною отъ джентльменовъ, которые разсказывали ихъ для своего собственнаго удовольствія, сидя въ кофейной клуба, за столомъ, прикрытымъ грязной скатертью и дюжиною бутылокъ съ пивомъ и прохладительными напитками. Здѣсь узналъ я настоящія фамиліи авторовъ извѣстныхъ писемъ о французскихъ подвигахъ въ Могадорѣ, и встрѣтилъ бѣжавшихъ оттуда жидовъ, которые увѣряли меня, что они несравненно болѣе боялись Кабиловъ, рыскавшихъ за стѣнами города, нежели пушекъ французской эскадры. Очень занялъ меня прелюбопытный разсказъ о томъ, какъ бѣжалъ Вилькинсъ изъ-подъ ареста, и какъ посадили подъ арестъ Томпсона, который вышелъ послѣ десяти часовъ безъ фонаря на улицу. Слышалъ я также, что губернаторъ былъ старый…. но прибавить къ этому слову существительное — было бы нарушеніемъ довѣренности; можно только объявить, что полное выраженіе заключало въ себѣ чрезвычайно лестный комплиментъ для сэра Роберта Вильсона. Во время этихъ разсказовъ, на рынкѣ, противъ оконъ клуба, происходила очень шумная сцена. Оборванный, толстый парень, окруженный Маврами, Жидами, Испанцами и солдатами, вскарабкался на боченокъ съ табакомъ и держалъ аукціонъ, покрикивая съ такой энергіею и безстыдствомъ, которыя сдѣлали бы честь Ковентъ Гардену.

Одинъ только здѣсь мавританскій замокъ можно назвать живописнымъ зданіемъ. Древніе храмы испанскаго города или сломаны, или обращены въ казармы, и такъ передѣланы, что не осталось ни малѣйшаго признака, который намекнулъ бы на ихъ прежнее назначеніе. Католическій соборъ слишкомъ простъ, а странная архитектура новой протестантской церкви похожа на сигарный ящикъ. По сторонамъ узенькихъ улицъ стоятъ бараки; въ дверяхъ маленькихъ домиковъ сидятъ, разговаривая, жены сержантовъ, а сквозь открытыя окна офицерскихъ квартиръ вы увидите прапорщика Фипса, лежащаго на диванѣ съ сигарою во рту, или адъютанта Симсона, играющаго отъ скуки на флейтѣ. Я удивился, найдя очень немного читателей въ великолѣпной залѣ здѣшней библіотеки, богатой прекраснѣйшими книгами.

Наперекоръ чахлой растительности и пыли, покрывающей деревья, Алямеда прекрасное мѣсто для прогулки. О зелени заботятся здѣсь также, какъ и о страшныхъ укрѣпленіяхъ, окружающихъ ее. Съ одной стороны подымается огромный утесъ, застроенный крѣпостными верками, а съ другой блеститъ Гибралтарскій заливъ, на который поглядываютъ съ террасъ огромныя орудія, окруженныя такими грудами бомбъ и картечи, что, кажется, ихъ достало бы на то, чтобы разбить въ дребезги весь полуостровъ. Въ этомъ мѣстѣ садоводство и воинственность удивительно перемѣшаны другъ съ другомъ. Въ саду возвышаются бесѣдки, сельскіе домики; но вы можете быть увѣрены, что между цвѣтниковъ непремѣнно увидите огромную мортиру, а подлѣ алое и стеблей герани зеленую юбку и красный колетъ Шотландца. Утомленные солдаты тихо подымаются на гору, или перетаскиваютъ бомбы; неуклюжія рогатки заслоняютъ открытыя мѣста; вездѣ расхаживаютъ часовые съ невиннымъ намѣреніемъ прострѣлить насквозь любопытнаго артиста, который вздумалъ бы срисовать окружающія его укрѣпленія. Особенно хорошо здѣсь вечеромъ, когда мѣсяцъ освѣщаетъ заливъ, холмы и бѣлыя зданія противоположнаго берега. Сумракъ скрываетъ непріятный видъ пыльной зелени, коническія груды бомбъ и неуклюжія рогатки. По дорожкамъ разгуливаютъ блѣдные, черноглазые дѣти, Испанки съ своими вѣерами и дэнди въ бѣлыхъ джакетахъ. Тихіе звуки флейты несутся порою съ небольшаго ялика, покойно отдыхающаго на гладкой водѣ, или долетаетъ до васъ звучный хоръ съ палубы чернаго парохода, который снаряжается къ ночному объѣзду. Вы забываете, что городъ этотъ похожъ на Уэппинъ, вы невольно предаетесь романическимъ мечтамъ; безмолвные часовые такъ благородно выступаютъ при лунномъ свѣтъ, и даже вопросъ Санди: «кто идетъ?» звучитъ въ ушахъ вашихъ какъ-то гармонически.

«Все хорошо!» «All's Well!» — это восклицаніе, распѣваемое часовыми, весьма пріятно для слушателя. Оно внушаетъ ему благородныя и поэтическія мысли о долгѣ, мужествѣ и опасности. Но когда горланятъ одно и тоже всю ночь на пролетъ, да въ добавокъ еще постукиваютъ ружьями, признаюсь, прелесть этого крика исчезаетъ совершенно, и онъ становится столько же непріятенъ для слушателя, какъ и для голоногаго Шотландца, который кричитъ, безъ сомнѣнія, нехотя. Хорошо читать описаніе войны въ романѣ Валтера Скотта, гдѣ раздаются воинственные крики рыцарей, не лишая васъ благодатнаго покоя. Впрочемъ, люди, несогласные съ моимъ образомъ мыслей, проведутъ время очень пріятно и въ Гибралтарѣ, не смотря на то, что здѣсь всю ночь маршируютъ по улицамъ солдаты, идя на караулъ, или возвращаясь съ караула. Не только на одномъ коммерческомъ скверѣ, но по всему высокому утесу, по извилинамъ таинственныхъ зигзаговъ, вокругъ темныхъ пирамидъ, сложенныхъ изъ бомбъ и ядеръ, вдоль широкихъ галерей, изсѣченныхъ въ скалѣ, словомъ, отъ уровня воды до самой верхушки зданія, гдѣ развѣвается флагъ и откуда часовой можетъ видѣть два моря, повсюду расхаживаютъ солдаты, бряцая ружьями и покрикивая «All's Well!».

Этимъ воинственнымъ шумомъ насладились мы вдоволь, лежа въ троемъ на желѣзныхъ кроватяхъ, въ старой комнатѣ, окна которой выходили на скверъ. Нельзя было выбрать лучшаго мѣста для наблюденій за характеромъ гарнизона въ ночное время. Около полуночи, въ дверь къ намъ толкнулась партія молодыхъ офицеровъ, которые, клюкнувши порядкомъ, хотѣли конечно выпить еще немножко. Когда мы показались въ открытыхъ окнахъ, одинъ изъ нихъ, молодымъ, пьянымъ голосомъ спросилъ насъ о здоровы нашихъ матушекъ и поплелся прочь, покачиваясь изъ стороны въ сторону. Какъ очарователенъ разговоръ подгулявшей молодости! Не знаю, исправны ли будутъ эти молодчики на караулѣ; но еслибъ вздумалось пройдтись по городу въ такой поздній часъ студенту, его непремѣнно посадили бы на гауптвахту и поутру представили бы къ губернатору. Въ кофейной слышалъ я, что сэръ Робертъ Вильсонъ засыпаетъ не иначе, какъ положивъ подъ подушку ключи Гибралтара. Это обстоятельство рѣзко дополняетъ понятіе о спящей крѣпости. Представьте носъ и колпакъ Вильсона, высунутые изъ-подъ одѣяла, и огромный ключъ, выглядывающій изъ-подъ подушки.