Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

• Название: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Классическая проза

ТЕККЕРЕЙ Уилльям Мэйкпис (William Makepeace Thackeray, 1811–1863) — знаменитый английский писатель-реалист. Р. в Калькутте. После смерти отца, колониального чиновника, был отвезен шестилетним ребенком в Англию. Учился в Кэмбриджском ун-те. Но уже через год после поступления в ун-т Т. покинул его (1830) и отправился в путешествие по Европе с целью изучения живописи, к к-рой он с ранних лет проявлял большие способности (Т. сам иллюстрировал свои романы и был незаурядным карикатуристом). Он посетил в 1830–1831 Веймар, где встретился с Гёте. Не добившись успеха в живописи, Т. обратился к журналистике. Стал парижским корреспондентом и пайщиком лондонской газеты «The Constitutional». В 1837 Т. возвратился в Лондон и стал сотрудничать в многочисленных газетах и журналах («Fraser's Magazine», «The New Monthly» и др.) как фельетонист и карикатурист, под самыми различными псевдонимами (Jellowplush, Titmarsh и др.), подвизаясь во всех жанрах: от пародии и эпиграммы до очерков и сатирического романа. Особо следует отметить близкое участие Т. (1845–1851) в известнейшем юмористическом журнале Англии «Панч» (Punch).

---

Когда Филиппъ Фирминъ и я встрѣтились опять, у насъ обоихъ на шляпахъ былъ крепъ. Я не думаю, чтобы кто-нибудь изъ насъ могъ очень хорошо разсмотрѣть лицо другого. Я ѣздилъ къ нему въ Паррскую улицу, въ пустой, печальный домъ, гдѣ портретъ бѣдной матери всё еще висѣлъ въ пустой гостиной. — Она всегда любила васъ, Пенденнисъ, сказалъ Флль. — Богъ да благословитъ васъ за то, что вы были добры къ ней. Вы знаете, что значитъ терять — терять тѣхъ, кто любитъ насъ болѣе всего на свѣтѣ. Я не зналъ какъ — какъ я любилъ её до-тѣхъ-норъ пока не лишился её.

Рыданія прерывали его слова, когда онъ говорилъ. Портретъ ея былъ вынесенъ въ маленькій кабинетъ Филя, въ ту комнату, гдѣ онъ выказалъ презрѣніе въ своему отцу. Что было между ними? Молодой человѣкъ очень измѣнился. Откровенный видъ прежнихъ дней исчезъ и лицо Филиппа было дико и смѣло. Докторъ не позволилъ мнѣ поговорить съ его сыномъ, когда нашолъ насъ вмѣстѣ, но съ умоляющимъ взглядомъ проводилъ меня до двери и заперъ её за мною. Я чувствовалъ, что она закрылась за двумя несчастными людьми.

ГЛАВА III КОНСУЛЬТАЦІЯ

Заглянуть мнѣ въ секреты Фирмина и найти ключъ къ этой тайнѣ? Какой скелетъ былъ у него въ шкапу? Вы можетъ быть вспомните стихи о черепѣ одного англійскаго поэта: замѣтили вы, какъ поэтъ увѣрялъ, что этотъ черепъ непремѣнно принадлежалъ женщинѣ? Такіе черепы заперты въ сердцахъ и воспоминаніи многихъ мущинъ. Вы знаете, у Синей Бороды былъ цѣлый музей изъ нихъ, какъ безразсудная послѣдняя жена его узнала на свое горе. А съ другой стороны дамы, ни полагаемъ, выберутъ себѣ такіе черепы, которые носили бороды, когда были во плоти. Если вамъ дадутъ хорошенькій запертый шкапъ, въ которомъ хранятся скелеты, шкапъ, принадлежащій мущинѣ извѣстныхъ лѣтъ, чтобы узнали полъ того, кому принадлежали эти кости, вамъ не нужны ни отмычка, ни кузнецъ. Вамъ не нужно выламывать замокъ: мы знаемъ что внутри — мы лукавые плуты и свѣтскіе люди. Убійствъ, я полагаю, бываетъ на свѣтѣ немного — не враги наши, не жертвы нашей ненависти и гнѣва уничтожены, лишены жизни и заперты въ этомъ шкапу, подальше отъ нашихъ глазъ: не запрятали ли мы въ шкапы и склянки тѣла вашихъ умершихъ возлюбленныхъ, милостивый государь и милостивая государыня? Итакъ, хотя я не имѣлъ ключа, однако я могъ видѣть сквозь стѣны шкапа скелетъ внутри.

Хотя старшій Фирминъ проводилъ меня до дверей и пересталъ слѣдовать за мной глазами, но когда я завернулъ за уголъ улицы, я былъ увѣренъ, что Филь скоро откроетъ мнѣ свою душу или дастъ какой-нибудь ключъ къ этой тайнѣ. Я услышу отъ него, почему его румяныя щоки впали, зачѣмъ его свѣжій голосъ, который я помню такимъ откровеннымъ и весёлымъ, былъ теперь суровъ и саркастиченъ, и тоны его иногда непріятно звучали въ ушахъ слушателя, а смѣхъ его было больно слышать. Я тревожился о самомъ Филиппѣ. Молодой человѣкъ получилъ въ наслѣдство отъ матери значительное состояніе — восемьсотъ или девятьсотъ фунтовъ годового дохода, какъ мы слышали всегда. Онъ жилъ роскошно, чтобы не сказать расточительно. Я думалъ, что юношескія угрызенія Филиппа были его скелетомъ и огорчался при мысли, что онъ попалъ въ бѣду. Мальчикъ былъ расточителенъ и упрямъ, а отецъ взыскателенъ и раздражонъ.

Я встрѣтилъ моего стараго пріятеля, доктора Гуденофа, въ клубѣ въ одинъ вечеръ; и такъ какъ мы обѣдали вмѣстѣ, я разговорился съ нимъ о его бывшемъ паціентѣ и напомнилъ ему тотъ день, много лѣтъ назадъ, когда мальчикъ лежалъ больной въ школѣ и когда моя бѣдная мать и филиппова били еще живы.

Гуденофъ принялъ очень серьёзный видъ.

— Да, сказалъ онъ, — мальчикъ былъ очень боленъ; онъ былъ при смерти въ то время — въ то время — когда его мать жила на островѣ Уайтѣ, а отецъ ухаживалъ за герцогомъ. Мы думали одно время, что ему уже пришелъ конецъ, но…

— Но искусный докторъ сталъ между нимъ и pallida mor.

— Искусный докторъ? нѣтъ! хорошая сидѣлка! Съ мальчикомъ былъ бредъ и ему вздумалось-было выпрыгнуть изъ окна; онъ сдѣлалъ бы это, если бы не моя сидѣлка. Вы ее знаете.

— Какъ? Сестрица?

— Да, Сестрица.

— Такъ это она ухаживала за Филемъ въ болѣзни и спасла его жизнь? Пью за ея здоровье. Добрая душа!

— Добрая! сказалъ докторъ грубымъ голосомъ и нахмуривъ брови. (Онъ, бывало, чѣмъ болѣе растрогается, тѣмъ свирѣпѣе становится.) Добрая! Хотите еще кусочекъ утки? — Возьмите. Вы ужь довольно ее покушали, а она очень не здорова. Добрая, сэръ? Если бы не женщины, огнь небесный давно сжогъ бы этотъ міръ. Ваша милая мать была одна изъ добрыхъ женщинъ. Я лечилъ васъ, когда вы были больны, въ этой ужасной вашей квартирѣ въ Темплѣ, въ то самое время, когда молодой Фирминъ былъ боленъ въ Грей-Фрайярсъ. Это по моей милости на свѣтѣ живутъ два лишніе шалуна.

— Отчего мистеръ Фирминъ не поѣхалъ къ сыну?

— Гм! нервы слишкомъ деликатны. Впрочемъ, онъ пріѣзжалъ. Легокъ на поминѣ!

Въ эту минуту тотъ, о комъ мы говорили, то-есть отецъ Филя, бывшій членомъ нашего клуба, вошолъ въ столовую высокій, величественный и блѣдный, съ своей стереотипной улыбкой и съ граціознымъ жестомъ своей красивой руки. Улыбка Фирмина какъ-то странно подёргивала его красивыя черты. Когда вы подходили къ нему, онъ вытягивалъ губы, сморщивая челюсти (чтобы образовались ямочки), вѣроятно, съ каждой стороны. Между тѣмъ глаза его выкатывались съ какимъ-то меланхолическимъ выраженіемъ и совершенно отдѣльно отъ той продѣлки, которая происходила съ его ртомъ. Губы говорили: «я джентльмэнъ съ прекрасными манерами и съ очаровательной ловкостью, и предположеніе, что я радъ васъ видѣть. Какъ какъ вы поживаете?» Уныло глядѣли чорные глаза. Я знаю одно или два, но только одно или два мужскія лица, которыя, несмотря на свою озабоченность, могутъ все-таки улыбаться такъ, чтобы улыбка разливалась по всему лицу.

Гуденофъ угрюмо кивнулъ головою на улыбку другого доктора, который кротко взглянулъ на нашъ столъ, поддерживая подбородокъ своей красивою рукою.

— Какъ поживаете? заворчалъ Гуденофъ. — А юноша здоровъ?

— Юноша сидитъ и куритъ сигары съ самаго утра съ своими пріятелями, сказалъ Фирминъ съ грустною улыбкой, направленной въ этотъ разъ на меня. — Мальчики всегда будутъ мальчиками.

И онъ задумчиво отошолъ отъ насъ, дружески кивнувъ мнѣ головою; взглянулъ на карту обѣда. Съ меланхолической граціей, указалъ рукою въ блестящихъ перстняхъ, на выбранныя имъ блюда и пошолъ улыбаться другому знакомому къ отдаленному столу,

— Я думалъ, что онъ сядетъ за этотъ столъ, сказалъ циническій confrère [7] Фирмина.

— На сквозномъ вѣтру? Развѣ вы не видите какъ пылаютъ свѣчи? Это самое дурное мѣсто во всей комнатѣ.

— Да; но развѣ вы не видите кто сидитъ за сосѣднимъ столомъ?

За сосѣднимъ столомъ сидѣлъ очень богатый лордъ. Онъ ворчалъ на дурные бараньи котлеты и хересъ, которыхъ онъ велѣлъ подать себѣ на обѣдъ; но такъ какъ его сіятельство не будетъ имѣть никакого дѣла съ нашей послѣдующей исторіей, разумѣется, мы не будемъ такъ нескромны, чтобы назвать его по имени. Мы могли видѣть какъ Фирминъ улыбался своему сосѣду съ самой кроткой меланхоліей, какъ слуги принесли блюда, которыя спросилъ докторъ для своего обѣда. Онъ не любилъ бараньихъ котлетъ и грубаго хереса — я это зналъ, я, участвовавшій во многихъ пирахъ за его столомъ. Я могъ видѣть какъ брильянты сверкали на его красивой рукѣ — когда онъ деликатно наливалъ пѣнящееся вино изъ вазы со льдомъ, стоявшей возлѣ него — щедрой рукѣ, дарившей мнѣ много совереновъ, когда я былъ мальчикомъ.

— Я не могу не любить его, сказалъ я моему собесѣднику, презрительный взглядъ котораго время отъ времени устремлялся на его собрата.

— Этотъ портвейнъ очень сладокъ. Теперь почти всякій портвейнъ сладокъ, замѣтилъ докторъ.

— Онъ былъ очень добръ ко мнѣ, когда я былъ въ школѣ, и Филиппъ былъ такой славный мальчикъ.

— Красивый мальчикъ. Сохранилъ онъ свою красоту? Отецъ былъ красивый мущина — очень. Убійца дамъ — то-есть не въ практикѣ, прибавилъ угрюмый докторъ. — А мальчикъ что дѣлаетъ?

— Онъ въ университетѣ. У него есть состояніе его матери; онъ сумасброденъ, кутитъ, и я боюсь, что онъ немножко портится.

— Не-уже-ли? Впрочемъ, не удивляюсь, заворчалъ Гуденофъ.

Мы говорили очень откровенно и пріятно до появленія другого доктора, но съ приходомъ фирмана Гуденофъ пересталъ разговаривать. Онъ вышелъ изъ столовой въ гостиную и сѣлъ читать романъ до-тѣхъ-поръ, пока не настала пора ѣхать къ больнымъ или домой.

Для меня было ясно, что доктора не любили другъ друга, что между Филиппомъ и его отцомъ были несогласія, но причину этихъ несогласій мнѣ оставалось еще узнать. Эта исторія доходила до меня отрывками здѣсь — изъ признаній, тамъ — изъ разсказовъ и изъ моихъ собственныхъ выводовъ. Я, разумѣется, не могъ присутствовать при многихъ сценахъ, которыя мнѣ придётся разсказывать, какъ-будто я былъ ихъ свидѣтелемъ; и поза, разговоръ, мысли Филиппа и его друзей, такъ какъ они здѣсь разсказываются, безъ сомнѣнія, фантазія разскащика во многихъ случаяхъ; но исторія эта также подлинна, какъ многія другія исторіи, и читателю слѣдуетъ только придать ей такую степень вѣры, какую она заслуживаетъ по его мнѣнію, по своему правдоподобію.