Илья Маслов - Записки Курта Фалькенхорста

• Название: Записки Курта Фалькенхорста
• Автор: Илья Маслов
• Жанр: Философия

Повесть об Адольфе Гитлере и последних днях Третьего Райха.

---

Но когда я делал первые шаги в политике, до этого было далеко. Мне нужны были ближайшие единомышленники и соратники, которые не просто "поддерживали" бы мои взгляды, но которые бы составили костяк, основу движения — хотя я и не помышлял в то время о лидерстве в националистических кругах, я чувствовал: никто, кроме меня, не понимает всей широты задачи, которая стоит перед националистами. Судьба была ко мне милостива: предоставив возможность для политического роста, она в то же время позволила мне приобрести необходимый опыт в небольшом коллективе из семи-десяти человек, из которого впоследствии и образовалась НСДАП. Кроме того, там я столкнулся с двумя людьми, которые всей своей жизнью демонстрировали, какими НЕ должны были быть политики-националисты. Первый председатель партии, Харер, был простым чинушей от политики, наделенный большим трудолюбием, но лишенный воображения. Председатель мюнхенской группы Антон Дрекслер, в противоположность ему, был активным трепачом-фантазером, который умел только говорить — да и то, при своем тщедушном телосложении, он редко производил длительное впечатление на серьезных людей. Этот Дрекслер вообще был странным человеком: около года он то появлялся, то исчезал, то предлагая мне "совместную деятельность", то рассказывая байки про свои успешные поездки в Берлин. В то же время он распространял за моей спиной различные слухи обо мне — при мне же он на чем свет стоит ругал других националистов. В конце концов я, да и все остальные, поняли всю ничтожность Дрекслера, и он сошел с политической сцены…

Помнится, Харер искренне считал, что я пойду по его стопам, так-как у меня, видите ли, нет ораторского таланта, "аналогичного" Дрекслеровскому. Да, честно признаюсь: я не умею и не люблю разводить демагогию в личных беседах, наподобии нашей с вами, Курт. Но я знаю, как нужно говорить с народом, стоя на трибуне, и что этому народу говорить. Кроме того, я был фронтовиком, солдатом, и вместе с тем — разносторонне образованным человеком, каковых в начальный период НСДАП было мало. "Неужели я, разбираясь во всех без исключения вопросах лучше этих клоунов-демагогов, спекулирующих на национализме, не смогу превзойти их на практике?" — так думал я в то время, и эта решимость, эта политическая злость делала мои выступления искренними, чего так не хватало читавшим по бумажке оппонентам. Начал я, как и все прочие, с того, что ругал другие партии и политику правительства. Но я ОБОСНОВЫВАЛ свои претензии к ним и всегда мог сказать, как я сам бы поступил на месте того или иного противника. В свободное от работы и заседаний время я совершенствовал свое мировоззрение, которое должен был донести до народных масс. Мои "соратники"-соперники в это время уже успели обзавестись собственной свитой и даже претендовали на причастность к "большой политике", но я им не завидовал. Я, Курт, прекрасно понимал, что без ясного и четкого понимания наших задач, без моей преданности национал-социализму, они обречены или уйти со сцены через несколько лет, или всю жизнь играть роль карманной оппозиции, "страшной" марионетки в руках веймарских буржуев! Ни существовавшему строю, ни марксистской угрозе они никакой опасности не представляли — ни вместе, ни по отдельности. Им не хватало многого, но в первую очередь — искренности. Национализм для них был лишь средством, а власть и богатство — целью. Для меня… Впрочем, история нас рассудила.

Я был в то время лишь "барабанщиком революции", добровольным пропагандистом без претензий на вознаграждение за труды. Однако "костяк" партии быстро понял, благодаря кому движение крепнет и развивается: черт возьми, да после того, как я четко и ясно объяснил, как связаны между собой национализм и социализм, наши ряды пополнились бывшими коммунистами и социал-демократами, сохранившими в себе патриотические чувства! Ни одна неудача не могла сломить мое желание бороться за преданность нации против всевозможных политических аферистов! Я настаивал, чтобы собрания и митинги устраивались едва ли не каждый день — конечно, этого не происходило, но наше участие в политической жизни все-же было очень активным. и когда наши враги с удивлением узрели перед собой молодую, стремящуюся к власти националистическую партию, мы уже могли не только защищаться от их нападок, но и нападать самостоятельно!

Впрочем, Курт, я снова вас задерживаю… Ступайте, у нас обоих есть более важные занятия, чем вспоминать прошлое.

Я с трудно скрываемым сожалением был вынужден покинуть фюрера, решив при первой же возможности вернуться к этой теме.

Долгий путь к триумфу. "Все для блага нации!"

"…Ныне, когда я пишу эти строки, я более чем когда-либо полон веры в то, что наша окончательная победа безусловно обеспечена, сколько бы препятствий ни воздвигали нашему движению, сколько раз маленькие партийные министры ни лишали бы нас свободы слова, сколько раз на партию ни накладывались бы запреты.

Пройдут года, о нынешнем режиме и его носителях успеют давно уже позабыть, а программа нашей партии станет программой всего государства, и, сама наша партия станет фундаментом его."

Адольф Гитлер

К сожалению, мне так и не представилось возможности услышать от фюрера подробностей борьбы НСДАП за власть в веймарской Германии, но неожиданно меня просветил в этом вопросе Мартин Борман, по некой причине сумевший преодолеть свою неприязнь к моей персоне. Вышло так, что я должен был с ним посоветоваться по поводу эвакуации некоторых культурных ценностей из Берлина, которые могли пострадать в случае боевых действий на улицах города: в том, что битва за Берлин неизбежна, уже никто не сомневался, хотя фюрер считал возможным неожиданным контрнаступлением отбросить русских на Восток и не допустить их прорыва к последней линии обороны. Борман хмуро выслушал меня и неохотно внес некоторые корректировки в предполагаемый план эвакуации. Тогда я, понимая, что самостоятельно организовать порученный Гитлером вывоз ценностей не смогу, решил привлечь к этому делу самого Бормана, тем более что он уже начал мне помогать. Нам вместе пришлось какого-то отчета о состоянии путей наземного сообщения, и пользуясь этим, я спросил его о подробностях борьбы национал-социалистов с политическими оппонентами. Тогда я единственный раз увидел, как Борман улыбается: и в самом деле, только в воспоминаниях о тех годах, когда он был молодым революционером, он мог снова быть счастлив!

— Да, деньки были… веселые, ничего не скажешь. Правда, поначалу, до того, как мы попробовали захватить власть силой, нас не очень-то замечали. Нет, замечали, конечно, но как и любую другую "агрессивную" партию. До коммунистов нам было еще очень далеко — однажды, в 22-м, я на митинге услышал, как две дамы средних лет обсуждают выступающего Гитлера: "Ой, это ведь тот самый Ади, который живет на втором этаже такого-то дома?". Мы были местечковыми знаменитостями — злыми, нетерпимыми к инакомыслию, любящими подраться, но малочисленными и не имеющими особой поддержки в массах. До 23-го года нами активно интересовались только леваки — чуяли, должно быть, кто их главный враг. Эх, видели бы вы, как мы тогда дрались с коммунарами! То мы срывали у них митинг или заседание, то они у нас… Я собрал тогда пятерых головорезов, мало что смысливших в национал-социализме, но зато больше всего в жизни ненавидевших жидовье и красных, и чуть что — мы скидывали пиджаки, хватались за пустые бутылки и дубинки, а потом головами "спартаковцев" разносили в щепки к чертовой матери столы и скамьи в пивных. До 23-го мы были в основном этим и знамениты. Между прочим, коммунисты начали первыми применять в драках ножи, да и объявили нам уличную войну без правил тоже они. Конечно, их было больше, их поддерживали одурманенные рабочие, помогали деньгами русские… Но мы в итоге их уделали, еще до прихода к власти!

Кстати, по поводу Хорста Веселя, хоть это и было позже. Вы, должно быть, слышали коммуняцкие сплетни, что его убили в пьяной поножовщине? Ничего подобного! Его застрелили. Посреди улицы. Те самые коммунары. Представляете? Он, фактически, был занят тем, что вел агитацию в криминальных кругах, возвращал немецкому народу его заблудших сыновей и дочерей. Так вот, я точно знаю, что бандиты, у которых он таким образом уводил "молодую смену", и не думали его убивать — потому что они его уважали. Нет, его убили картавые коммунисты-гуманисты, которые вообще никого, даже себя, не уважают. "Мы наш, мы новый мир построим…" Тьфу!

Кстати, про попытку переворота в 23-м вы тоже, должно быть, не все знаете. Ведь выступления были не только в Мюнхене, но и в других местах. И их тоже подавляли огнем солдат и полиции… Да. Так вот, мы и сам фюрер решились на это только потому, что полицейские власти и государственные чинуши якобы заняли нейтральную позицию в противостоянии национал-социалистов и коммунистов. Они не преследовали участников уличных потасовок, разрешали нам собираться и даже вести сравнительно крупномасштабную агитацию… Поэтому многие надеялись, что они будут на нашей стороне "в случае чего". Ага, как бы не так! Им просто очень нужно было спровоцировать нас на открытое столкновение с полицией, чтобы показать Франции, Англии и доморощенным интеллигентам, что Веймарские политиканы не только не симпатизируют реакционерам, но и активно с ними борются, буквально с оружием в руках. И боролись. Положили шестнадцать наших в одном Мюнхене, ранили Геринга, арестовали через некоторое время активистов во главе с фюрером… Ну, а на суде он стал общегерманской знаменитостью. Дураки-газетчики, пытаясь угодить политиканам, растиражировали образ "реакционера-мракобеса", но оказалось, что народ именно такими и восхищается. Конечно, суд и освещение его в прессе свернули, фюрера отправили в Ландсберг, но дело было сделано: как потом раскупался первый тираж "Моей Борьбы", вы бы видели, Курт! Кстати, мы, кто был на свободе, решили, что железо надо ковать, пока горячо, и наплевали на доход — начали распространять книгу бесплатно.