Владимир Березин - Последний мамонт

• Название: Последний мамонт
• Автор: Владимир Березин
• Жанр: Путешествия и география

Научно-фантастический роман об учёных и первооткрывателях.

Подходит читателям 14–16 лет.

---

— И что? — хладнокровно сказал Григорьев.

— А то, что это донесение генерала Уолша, отпечатанное на папиросной бумаге, перехватили наши чекисты у одного офицера. А шёл офицер из Мурманска в Вологду! Офицер!

— Да ладно тебе, мы все теперь офицеры. Все, кто за столом сидит. Успокойся.

Но штурману было не до спокойствия.

— Шеклтон… Почти Нансен! Гуманист! Только Нансен ездил детей кормить, а этот вот так!

Конецкий жёстко сказал:

— Опомнись. Лет-то тебе сколько? У тебя в доме на Суворовском Шеклтон стоит? Такая толстая книжка, красивая, Владимир Юльевич Визе редактировал ещё? Всё оттого, что ты сотворил себе кумира. И сейчас ты мстишь ему за то, что он оказался обыкновенным человеком. Шеклтон так пил ещё крепко, что? А в книге полно интересных мыслей, и он ещё любил Браунинга и Теннисона.

— Нет, увы, яд капиталистической алчности растлил его душу, исследователь шестого континента стал грабителем и карателем!.. А книгу эту я переставил в самый темный угол шкафа, ибо потерял веру в его слова.

— Штурман, ты не на политинформации. Не надо тут этого, да и в других местах тоже не надо — пафосу убавьте, — тихо сказал Григорьев.

Чтобы сбавить накал разговора, Конецкий вставил:

— Я вот что скажу: Шеклтон ящик виски потерял. Мне британцы с конвоев рассказывали — на месте лагеря арктической экспедиции Шеклтон в 1907 году потерял виски марки Mackinlay’s. Подозрительный человек этот Шеклтон, вот что я вам скажу. Забыть!.. во льдах ящик!.. виски!.. Я бы принципиально устроил отдельную экспедицию поисков и спасения.

Я так вообще считаю, что самые главные люди в России — капитаны.

— А?

— Именно. Это звание специальное для подвигов — уже пообтесался, но ещё не стал думать о звёздочках больше, чем о деле.

Все главные люди русской литературы — капитаны. И в «Капитанской дочке», и Максим Максимович у Лермонтова, и капитан Тушин у Толстого.

Собственно, даже если имели другие звания — суть едина. Еськов, вы в каком звании демобилизовались?

— Гвардии капитаном.

— Вот видите?

— Нет, не вижу пока. Это всё романтика…

И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт…

— О, что вы знаете! Только не советую читать повсюду, — сказал Конецкий. Вот наш штурман только что чуть не расстрелял бумажного Шеклтона, а за этого контрреволюционера уже в вас пальнёт.

Штурман дёрнулся, но ничего не сказал.

— Так вот, молодой человек, это в городе подобное лечи подобным, это в городе мороз лишь повод к звону рюмок, а дорога между домов быстра и стремительна. Тяжелее — в дороге дальней, круче — в морском пути. Ещё тяжелее морская дорога в местах вечной зимы. Итак, мало того, что это движение на Север, но ещё и движение в прошлое.

Вы вот не помните, что раньше было такое — молодой капитан. Он был таким же символом, каким сейчас стал лётчик.

Это вам теперь не ботфорты, не трепещущий мостик, не

Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвёт пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.

(И Еськов понял, что не только он, но и Конецкий знает это стихотворение наизусть.)

Так вот сейчас вам вместо брабантских манжет:

Я закрою печь заслонкой,
Чтоб пирог румянился.
Мне, молоденькой девчонке,
Водопьянов кланялся!

Моё сердце ранено
Лётчиком Каманиным.
Эх, попасть бы среди льдин,
Да что б вылетел один!

Имеется в виду, конечно, только общественный восторг. Есть особая обывательская оптика популярных профессий. Тогда это были капитаны, чуть позже — лётчики. Затем полярники… И среди капитанов были, понятно, ужасные люди. Но когда-то принадлежность к ним была чем-то вроде принадлежности к победившей армии. Причём слово «романтика» здесь не подходит. Понятно, из каких частей состоял этот символ. Что же включает в себя образ мифологического капитана? Ботфорты, нет, ботфорты, как я уже сказал, исчезли к тому времени вместе с брабантскими кружевами, осталось давно знакомое вам, Еськов, с детства: «Над шкафом висел поясной портрет моряка с широким лбом, сжатыми челюстями и серыми живыми глазами».

Вы на этом выросли, Еськов, а для нас это старшие товарищи, а иногда сверстники. В крайнем случае — поколение отцов, родовая память профессионалов: «Помимо наблюдений, воспоминаний, впечатлений, в мою книгу вошли исторические материалы, которые понадобились для образа капитана Татаринова. Для моего „старшего капитана“ я воспользовался историей двух завоевателей Крайнего Севера — Седова и Брусилова. У первого я взял мужественный характер, чистоту мысли, ясность цели. У другого — фактическую историю его путешествия. Дрейф моей „Св. Марии“ совершенно точно повторяет дрейф брусиловской „Св. Анны“».

Я вам расскажу, Еськов, что было на самом деле: три экспедиции отправились в 1912 году на Север, три судна начали своё путешествие — «Св. Анна», «Св. Фока» и «Геркулес». Три имени — Брусилов, Седов и Русанов. Лишь у одного из них — Седова — известна та дата, что пишется на могильном кресте справа от черточки, но и у него нет могилы.

Бог любит троицу, но судьба трех экспедиций была трагичной. Нет, и раньше смерть была членом экипажа судов в северных льдах. Семен Дежнев шёл к Анадырю, его собственными словами, так: «А было нас на коче двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути не знаем, холодны и голодны, наги и босы…» Один из наших героев — Владимир Русанов видел такую, едва ли не типичную, картину: «На большом полуострове, оканчивающемся Чёрным мысом, образующим юго-западный конец Новой Земли, в безымянном, безвестном заливе я был привлечён тремя высокими, тёмными, наклонными столбами: оказалось, это были кресты.

Страшные новоземельские бури уже давно сорвали их поперечные брусья, обломали верхушки и, как голодные звери, со всех сторон изгрызли дерево.

А жаль — на этом дереве были надписи, вырезанные большими, глубокими славянскими буквами. Но теперь уже не разобрать ни имен, ни чисел, ни лет. Буря и годы навсегда унесли с собой мрачную тайну этих надгробных крестов. Сгнили и развалились избы, в которых жили, мучились и умирали эти безвестные северные герои. Ушел ли отсюда живым хоть один человек? Почему разбросаны черепа? Что это: песцы и медведи разрыли могилы? Или умерли все, а последние трупы так и остались непогребёнными? Кто угадает? Старые повалившиеся кресты не хотят раскрыть свою тайну». На рубеже веков движение к Северу, даже не к земле, а к математической точке, стало родом спорта, а то и безумства.

История освоения Севера напоминает трагический военный навал, когда бойцы лезут на пулемёт, слоями покрывая поле перед врагом. Вторая мировая война доказала действенность этой тактики. Так и капитаны, ложась в лёд, растворяясь в белизне, поднимали температуру местности на долю градуса.

В 1879 году американский офицер Де Лонг на шхуне «Жанетта» выходит из Берингова пролива, но корабль раздавлен льдами. Американцам удаётся на шлюпках добраться до материка, но всё же большая часть экспедиции погибает от голода и холода в устье Лены в 1881 году.

1897 год. Швед Соломон Андрэ вместе с двумя товарищами летит к Северному полюсу на воздушном шаре «Орел». «Ничто не сломит наших крыльев», — произносит он перед стартом с Западного Шпицбергена. Почтовые голуби несут сообщения о благополучном полете, но через три дня из-за потери газа воздушный шар садится на лед. Аэронавты пускаются в путь к Земле Франца-Иосифа, но тщетно, они погибают от усталости и голода. Их тела были найдены на одном из островов только в 1930 году.

1909 год. Наконец, Роберт Пири достигает конца земной оси.

Но карты Арктики всё равно приблизительны, норов ледяного пространства не изучен.

Да и Пири ли был первым, собственно? Достиг ли он полюса, как утверждал?

Быт морских путешественников описывался так: «Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком ещё в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино. Керосину тогда ещё было довольно, и наши лампы давали много света».

Во время плаванья Брусилова на судне происходит раскол. Часть экипажа осталась на корабле с Брусиловым, а часть, во главе со штурманом, решает идти пешком на Большую землю. Сам штурман Альбанов пишет об этом восхитительным слогом с долгими периодами, которые выдают внутреннее напряжение: «По выздоровлении лейтенанта Брусилова от его очень тяжелой и продолжительной болезни на судне сложился такой уклад судовой жизни и взаимных отношений всего состава экспедиции, который, по моему мнению, не мог быть ни на одном судне, находящемся в тяжёлом полярном плавании. Так как во взглядах на этот вопрос мы разошлись с начальником экспедиции лейтенантом Брусиловым, то я и просил его освободить меня от исполнения обязанностей штурмана, на что лейтенант Брусилов после некоторого размышления и согласился, за что я ему очень благодарен».