Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1

• Название: Хвала и слава Том 1
• Автор: Ярослав Ивашкевич
• Издательство: Художественная лтература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1974

В книгу вошли первые семь глав романа польского писателя второй половины XX века Ярослава Ивашкевича "Хвала и слава". По общему признанию польской критики, роман является не только главным итогом, но и вершиной творчества автора.

Перевод с польского В. Раковской, А. Граната, М. Игнатова (гл. 1–5), Ю. Абызова (гл. 6, 7).

Вступительная статья Т. Мотылевой.

Иллюстрации Б. Алимова.

---

Фанни Наумовна вздохнула.

— Вы забываете, что у меня хватает своих, домашних забот.

Произнесла она это так искренне, что Янушу сделалось неловко.

Он выпил еще бокал чудесного вина.

И вот тут он почувствовал, что на него пристально смотрят. У стеклянной стены сидел военный. Рядом с ним двое детей, пожалуй даже подростков. Девочке лет пятнадцать, мальчику около двенадцати, оба ярко выраженные брюнеты, в эту минуту они были поразительно по-южному красивы. Впрочем, даже беглый взгляд на этих ребятишек давал понять, что красота эта мимолетная и сохранится недолго. Отец их, этот самый военный, вероятно, когда-то так же был красив. Сохранились одни большие, влажные, южные глаза, столь выразительные у жителей Кавказа, глаза серны, глаза, встречающиеся иногда у русских танцовщиц. Но глаза эти смотрели с уже совсем расплывшегося лица, некогда резко очерченный нос стал совершенно бесформенным, лицо одрябло, под подбородком и под ушами образовались неприятные складки.

Сначала Януш делал вид, что не замечает устремленного на него пристального взгляда военного. Не разбираясь в советских знаках различия, он не мог определить, в каком звании сидящий напротив человек. Януша занимали только очаровательные дети. Девочка упрашивала, чтобы ей налили хоть немного вина, но отец, видимо, не соглашался; потом она, видя, что отец не обращает на них внимания и упорно смотрит куда-то в пространство, стала приставать к брату. А братишка был чудесный: ладный, невысокий, с огромными черными глазами, с сосредоточенным, худым, породистым лицом, полным непередаваемого обаяния. Какой-то блеск в его глазах напомнил Янушу нечто давнее и смутное. То, как он театрально вскидывал глаза (мальчик явно играл, играл на отца, на сестру, на официанта — дальше его намерения не шли, на окружающих он не обращал никакого внимания, чувствуя себя как дома), отчетливо напомнило Янушу вечер в Одессе, и он бессознательно произнес давно забытую строфу:

О, красный парус В зеленой дали!
Черный стеклярус На темной шали!

Фанни Наумовна улыбнулась:

— Говорите, что не знаете русского, а сами читаете Блока.

Януш смутился.

— Забыл. А это стихи Блока?

— Конечно. Откуда вы их знаете?

Януш не ответил и только внимательнее вгляделся в сидящего напротив военного. Вдруг он увидел, как тот медленным и чуть заметным жестом, все еще глядя на него, поднял указательный палец и приложил его к губам. Знак молчания был достаточно выразительным.

Януш побледнел и отвел глаза. Только сейчас он узнал его. Это был Володя. Януш начал неестественно смеяться и болтать с Фанни Наумовной.

— Вы ведь знаете мою биографию, — сказал он, склонившись к ней, — вам же известно, что я окончил гимназию в Житомире.

Только с той поры не говорил по-русски, совсем забыл… Но если вы хотите, мы можем попробовать… Вот только слов мне не будет хватать…

— Mais non, non, non! — довольно неожиданно засмеялась Фанни Наумовна. — On parle francais si c’est plus facile pour vous[104].

— Comme vous voulez[105], — уступил Януш.

Официант предупредительно нагнулся и снова налил вина.

Януш поднес бокал к губам и заметил, что у него дрожит рука. Он боялся взглянуть на тот столик, но краем глаза видел, что там что-то происходит.

Фанни Наумовна засмеялась.

— Вы только взгляните, — сказала она, — какой чудесный мальчик. Только балованный… — добавила она по-русски.

Януш бросил беглый взгляд. Мальчик с ногами устроился на стуле, поставив локти на стол, и ел мороженое. Отец сердито выговаривал ему, что, дескать, все на него смотрят, но на мальчишку это не производило никакого впечатления.

Януш как можно поспешнее отвел глаза. Он видел, что Володя, разговаривая с сыном, раз-другой кинул взгляд в его сторону. Он был поражен этим знаком молчания. Неужели это означает, что на прошлом поставлен крест и для него и для Володи?

— Кажется, это какие-то певцы, — сказала Фанни Наумовна.

— Как? Певцы?

— Да. Эти ребятишки, кажется, поют — так сказал мне официант. — Несмотря на определенный опыт, Фанни Наумовна не заметила, как оба столика обменялись взглядами. Подозвав официанта, она заказала еще мороженого. Януш высказал опасение, что это затянется.

— Может быть, лучше не надо?

— Почему? Здесь очень хорошее мороженое, — простодушно заметила Фанни Наумовна.

Они съели мороженое и выпили кофе. Януш чувствовал на себе взгляд тучного военного. Опасаясь, как бы не взглянуть в ту сторону, и делая вид, что всецело поглощен разговором с Фанни Наумовной, он встал из-за столика. В глазах молодой женщины он прочитал испуг — она явно не понимала, чем объяснить оживление и подчеркнутое внимание Януша. Но вот наконец они спустились с террасы. Януш не оглянулся. Да и зачем было оглядываться? Стоило ему очутиться в своем душном гостиничном номере и сомкнуть глаза, как он сразу увидел тучного военного, который не сводил с него глаз, и хорошеньких детей, капризничавших за столом. Хоть он и не хотел в этом признаться, но мальчик каждым жестом, каждым своим движением, особенно когда он влез на стул и стал есть мороженое, напоминал ему Ариадну.

Он приехал в Одессу, чтобы воссоздать ее образ, припомнить улицу, по которой приходил к ней, дом, в котором познакомился с нею. И не нашел ни дома, ни улицы. Все было совершенно другим и совершенно чужим. Только вот мальчик, сидевший на корточках на стуле, этот ребенок с мужским личиком, худенький подросток, подстриженный так, как была подстрижена в Париже Ариадна, был живой, молодой Ариадной. Это было настолько неожиданным, что он сам удивился, как у него еще хватило сил там, за столом, разговаривать с Фанни Наумовной, пить вино, есть мороженое и не ответить Володе даже неуловимым движением ресниц на его жест, призывающий к молчанию.

И вместе с тем он был зол на себя. Вот до чего уж свыкся с «хорошим воспитанием»! Сердце твое раздирают такие сильные чувства, а ты таишь их, ничем не выдаешь. А ведь сердце било молотом, он неожиданно почувствовал себя молодым, иным, возродившимся, и все-таки ни одно из этих чувств не вырвалось наружу.

Что же делать? Теперь все. Можно возвращаться в Варшаву. Сходство племянника с Ариадной все разъяснило. Всегда, везде — только Ариадна. Но та, былая Ариадна, в претенциозном платье, с искусственным жемчугом, та, первая Ариадна, та Ариадна из стихов Блока — та, которой уже не существует, которая давно исчезла и уже никоим образом не может явиться вновь.

Он заснул, и снилась ему Зося. Он знал, что она умерла, но она была живая и разговаривала с ним, сидя на диване в Коморове. Она закидывала голову, как делала это при жизни, когда смеялась и была весела. Смеялась звонко-звонко, потом вдруг перестала смеяться, взяла Януша за руку, посмотрела ему прямо в глаза и сказала: «Наверно, хорошо, что я умерла, теперь ты можешь любить эту твою Ариадну!» Потом приблизила свое лицо к его лицу, свои глаза к его глазам, и глаза ее увеличивались, все лицо увеличивалось, приближаясь и одновременно расплываясь вокруг. Проснулся он с криком.

После этого был уже не сон, но и не явь. Он не помнил точно и именно потому хотел вспомнить, знала ли Зося об Ариадне. Говорил ли он ей когда-нибудь об Ариадне? Должно быть, говорил, наверняка говорил. Если бы он не рассказал ей об Ариадне, то постыдно обманул ее. Наверняка должен был сказать, что была в его жизни такая женщина. А говорил ли Ариадне о Зосе? Он понимал, что уже дремлет и что возникающие в его голове мысли — это только сны. И постепенно эти мысли превратились в красные, рассыпанные на лотках ягоды клубники, и вся его любовь стала такой вот грудой ягод. И Зося наклонялась над клубникой, а он ей говорил: «Я тебе всегда говорил, Зося, что я вас люблю!» Так и сказал «вас» — во множественном числе, потому что Зось было много, несколько, больше десятка. А Зося отрицательно покачала головой и сказала: «Все это не так, потому что я умерла, и хорошо, что умерла, теперь хоть знаю, что ты меня не любил!» «Но я же любил!» — воскликнул Януш и снова наполовину проснулся. Тяжело было спать в этой одесской гостинице после встречи с Володей и его детьми.

Но наутро он встал как будто отдохнувшим. Около одиннадцати появилась Фанни Наумовна, держа в руке конверт.

— Вам письмо.

— Письмо? — переспросил Януш.

— Какое-то приглашение.

Януш с удивлением узнал, что его приглашают сегодня вечером на концерт по случаю конференции одесских педагогов. Он был поражен. Имена артистов, участвующих в концерте, ничего ему не говорили. Он взглянул на Фанни Наумовну.

— Вы не пойдете? — спросила она.

— А как по-вашему?

— Откуда мне знать? Мне кажется, вам будет любопытно побывать на заурядном, обычном нашем концерте. Советую сходить.